афоризмы ключевского об истории
15 афоризмов Василия Ключевского
История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков
Василий Осипович Ключевский (1841 — 1911) — выдающийся российский историк, ординарный профессор Московского университета, академик Императорской Санкт-Петербургской академии наук.
Один из наиболее видных специалистов по истории древней Руси, Ключевский был автором множества книг и статей, посвященных крепостному праву, взаимоотношениям государства и церкви, истории земских соборов.
Его курс лекций, выпущенный в двух томах, до сих пор является ценным изданием для историков, а среди его учеников такие знаменитые специалисты, как ректор Московского университета Матвей Любавский, академик Юрий Готье, член-корреспондент АН СССР Сергей Бахрушин.
В 1993 году была выпущена книга «Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники», с тех пор цитаты известного историка знакомы многим читателям.
Мы выбрали самые интересные из их них:
Самый дорогой дар природы — веселый, насмешливый и добрый ум.
Дураки вообще, а отечественные — в особенности, очень любят управлять чем-нибудь.
Бездарные люди — обыкновенно самые требовательные критики: не будучи в состоянии сделать простейшее из возможного, и не зная, что и как делать, они требуют от других совсем невозможного.
Абсолютная монархия есть самая совершенная форма правления, если бы не случайности рождения.
Науку часто смешивают со знанием. Это грубое недоразумение. Наука есть не только знание, но и сознание, то есть уменье пользоваться знанием как следует.
Чтобы уметь быть злым, нужно уметь быть добрым, иначе будешь просто гадким.
В жизни ученого и писателя главные биографические факты — книги, важнейшие события — мысли.
В чем не знаешь толку, чего не понимаешь, то брани: это общее правило посредственности.
Время от времени бедные собираются вместе, конфискуют имущество богатых и начинают драться за раздел добычи, чтобы разбогатеть самим.
Жить своим умом не значит игнорировать чужой ум, а уметь и им пользоваться для понимания вещей.
Почему люди так любят изучать свое прошлое, свою историю? Вероятно, потому же, почему человек, споткнувшись с разбега, любит, поднявшись, оглянуться на место своего падения.
История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков.
Крупные писатели — фонари, которые в мирное время освещают путь толковым прохожим, которые разбивают негодяи и на которых в революции вешают бестолковых.
Множество мелких успехов не являются гарантией большой победы.
Афоризмы ключевского об истории
Афоризмы и мысли об истории
Афоризмы и мысли об истории
Тетрадь с афоризмами
Закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности.
Если тень человека идет впереди его, это не значит еще, что человек идет за своею тенью.
Если под характером разумеется решительность действия в одном направлении, то характер есть не что иное, как недостаток размышления, не умеющего указать воле других направлений.
Так называемые типы времени – это лица, на которых застыли наиболее употребительные или модные гримасы, вызванные патологическим состоянием людей известного времени.
Человек – это величайшая скотина в мире.
Наша государственная машина приспособлена к обороне, а не к нападению. Она дает нам столько же устойчивости, сколько отнимает подвижности. Когда мы пассивно отбиваемся, мы сильнее себя, ибо к нашим оборонительным силам присоединяется еще наше неумение скоро понять свое бессилие, т. е. наша храбрость увеличивается тем, что, испугавшись, мы не скоро собираемся бежать. Напротив, нападая, мы действуем только 10 % своих сил, остальное тратится на то, чтобы привести в движение эти 10 %. Мы точно тяжеловооруженный рыцарь средних веков. Нас победит не тот, кто рыцарски правильно атакует нас с фронта, а кто из-под брюха лошади схватит нас за ногу и перекувырнет: как таракан, опрокинувшийся на спину, мы, не теряя штатного количества наших сил, будем бессильно шевелить ногами, ища точки опоры. Сила есть акт, а не потенция; не соединенная с дисциплиной, она сама себя убивает. Мы низшие организмы в международной зоологии: продолжаем двигаться и после того, как потеряем голову.
Можно иметь большой ум и не быть умным, как можно иметь большой нос и быть лишену обоняния.
Добро, сделанное врагом, так же трудно забыть, как трудно запомнить добро, сделанное другом. За добро мы платим добром только врагу; за зло мстим и врагу, и другу.
Мужчина любит женщину чаще всего за то, что она его любит; женщина любит мужчину чаще всего за то, что он ею любуется.
Семейные ссоры – штатный ремонт ветшающей семейной любви.
Красавица смотрит на свою любовь, как на жертву Молоху; некрасивая считает ее ненужным подарком, который ей позволили принести; женщина ни то ни сё видит в ней просто половую повинность.
Страсти становятся пороками, когда превращаются в привычки, или добродетелями, когда противодействуют привычкам.
Когда дурак начинает считать себя остроумным, количество остроумных людей не увеличивается; когда умный человек признает себя остроумным, всегда становится одним умным меньше и иногда одним остроумным больше; когда остроумный начинает считать себя умным, всегда одним остроумным становится меньше и никогда не бывает одним умным больше.
Умный спросил глупого: «Когда Вы скажете что-нибудь умное?» – «Тотчас после Вашей первой глупости», – отвечал глупый. – «Ну, в таком случае нам обоим придется ждать долго», – продолжал умный. – «Не знаю, как Вы, а я уже своего дождался», – закончил глупый.
Только в математике две половины составляют одно целое. В жизни совсем не так: например, полоумный муж и полоумная жена – несомненно две половины, но в сложности они дают двух сумасшедших и никогда не составят одного полного умного.
Любовь женщины дает мужчине минутные наслаждения и кладет на него вечные обязательства, по крайней мере пожизненные неприятности.
Есть женщины, в которых никто не влюбляется, но которых все любят. Есть женщины, в которых все влюбляются, но которых никто не любит. Счастлива только та женщина, которую все любят, но в которую влюблен лишь один.
Женщины, не любившие в молодости, под старость бросаются в благотворительность. Мужчины, начавшие поздно размышлять, обыкновенно пускаются в философию. Последним философия так же плохо заменяет понимание, как первым благотворительность – любовь.
Женщина плачет, потеряв то, чем долго наслаждалась; мужчина плачет, не достигнув того, чего долго добивался. Для первой слезы – вознаграждение за потерю, для второго – награда за неудачные усилия и для обоих – утешение в несчастии.
Счастье – кусок мяса, который увидела в воде собака, плывшая через реку с куском мяса во рту. Добиваясь счастья, мы теряем довольство; теряем, что имеем, и не достигаем того, чего желаем.
Исключения обыкновенно правильнее самого правила; но они потому не составляют правила, что их меньше, чем неправильных явлений.
Кто из людей презирает людей, должен презирать и самого себя, потому презирать людей вправе только животное.
Он грязно обращался с женщинами, и потому женщины его не любили, потому что женщины все прощают, кроме одного – неприятного обращения с собою.
Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий.
25. Мужчина любит женщину, сколько может любить; женщина любит мужчину, сколько желает люб[ить]. Потому мужчина обыкновенно любит одну женщину больше, чем она того стоит, а женщина хочет любить больше мужчин, чем сколько в состоянии любить.
Мужчина любит обыкновенно женщин, которых уважает; женщина обыкновенно уважает только мужчин, которых любит. Потому мужчина часто любит женщин, которых не стоит любить, а женщина часто уважает мужчин, которых не стоит уважать.
Хорошая женщина, выходя замуж, обещает счастье, дурная – ждет его.
Политика должна быть не более и не менее как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как ее искажение.
Образ правления в государстве – то же, что темперамент в человеке. Что такое темперамент? Это способ распоряжения своими мыслями и поступками, насколько он зависит от установленного всей конструкцией человека соотношения его духовных и физических сил. Что такое образ правления? Это способ направления народных стремлений и действий, насколько он зависит от установившего исторически соотношения его нравственных и материальных средств. История, прошедшее для народа – то же, что для отдельного человека его природа, ибо природа каждого из нас есть не что иное, как сумма наследственных особенностей. Значит, как темперамент есть совокупность бессознательных, но из самого человека исходящих условий, давящих на личную волю, так образ правления определяется суммой не зависимых от общественного мнения, но из самого народа исходящих условий, которые ограничивают общественную свободу. Общественное мнение в народе – то же, что личное сознание в отдельном человеке. Следовательно, как темперамент не зависит от сознания, так образ правления не зависит от общественного мнения. Первый может измениться от воспитания; второй изменяется народным образованием.
Василий Ключевский. Афоризмы и мысли. 1880-1905
Итак, размышляет Василий Осипович:
Жизнь не в том, чтобы жить, а в том, чтобы чувствовать, что живешь.
Когда кошка хочет поймать мышку, она притворяется мышкой.
Богатые вредны не тем, что они богаты, а тем, что заставляют бедных чувствовать свою бедность. От уничтожения богатых бедные не сделаются богаче, но станут чувствовать себя менее бедными. Этот вопрос не политической экономии, а полицейского права, т. е. народной психологии.
Не цветы виноваты, что слепой их не видит.
Русский мыслящий человек мыслит, как русский царь правит; последний при каждом столкновении с неприятным законом говорит: «Я выше закона», и отвергает старый закон, не улаживая столкновения. Русский мыслящий человек при встрече с вопросом, не поддающимся его привычным воззрениям, но возбуждаемый логикой, здравым смыслом, говорит: «Я выше логики», и отвергает самый вопрос, не разрешая его. Произволу власти соответствует произвол мысли.
В России центр на периферии.
Газета приучает читателя размышлять о том, чего он не знает, и знать то, что не понимает.
Не начинайте дела, конец которого не в Ваших руках.
…Очевидно, и государство с своими претензиями и аппаратом благоустройства, и личность с своими воспаленными мечтами о свободе суть одинаково переходящие явления…
Мы всегда размышляем не своими мыслями, а пережевыванием чужих.
Изучая дедов, узнаем внуков, то есть, изучая предков, узнаем самих себя. Без знания родовой истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем мы пришли в мир, как и для чего в нем жили, как и к чему должны стремиться.
Чем больше Вы живете, тем становитесь моложе.
Романистов часто называют психологами. Но у них разные дела. Романист, изображая чужие души, рисует свою; психолог, наблюдая свою душу, думает, что он изучает чужие. Один похож на человека, который видит во сне самого себя, другой на человека, который подслушивает шум в чужих ушах.
Современный образованный человек полон своей собственной пустоты.
В самом ли деле он такой дурак, как кажется, или это только так кажется, что он такой дурак?
Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни тяжко было его унижение, но пробьёт урочный час, он соберёт свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу.
В науке надо повторять уроки, чтобы хорошо помнить их; в морали надо хорошо помнить ошибки, чтобы не повторять их.
На что им либерализм? Они из него не могут сделать никакого употребления, кроме злоупотребления.
Среднему статистическому пошлому человеку не нужна, даже тяжела религия. Она нужна только очень маленьким и очень большим людям: первых она поднимает, а вторых поддерживает на их высоте. Средние пошлые люди не нуждаются ни в подъеме, потому что им лень подниматься, ни в опоре, потому что им некуда падать.
Тяжелое дело писать легко, но тяжело писать легкое дело.
. великоросс любит подчас, очертя голову, выбрать самое что ни на есть безнадежное и не расчетливое решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной отваги. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский авось.
Чтобы править людьми, нужно считать себя умнее всех, т. е. часть признавать больше целого, а так как это глупость, то править людьми могут только дураки.
Всякое общество вправе требовать от власти, чтобы им удовлетворительно управляли, сказать своим управителям: «Правьте нами так, чтобы нам удобно жилось». Но бюрократия думает обыкновенно иначе и расположена отвечать на такое требование: «Нет, вы живите так, чтобы нам удобно было управлять вами, и даже платите нам хорошее жалованье, чтобы нам весело было управлять вами; если же вы чувствуете себя неловко, то в этом виноваты вы, а не мы, потому что не умеете приспособиться к нашему управлению и потому что ваши потребности несовместимы с образом правления, которому мы служим органами».
Почему они такие пустые люди, хотя ведают такие важные интересы? Да от них не требуется ничего, никакого содержания, кроме их присутствия, факта, что они есть.
Чтобы образумились дети, должны умереть с голоду отцы.
Историк задним умом крепок. Он знает настоящее с тыла, а не с лица. Это недостаток ремесла, как кривизна ног у портного. Отсюда оптимизм историков, их вера в нескончаемый прогресс, ибо зад настоящего краше его лица. У историка пропасть воспоминаний и примеров, но нет ни чутья, ни предчувствий.
Под свободой совести обыкновенно разумеется свобода от совести.
Почему люди так любят изучать свое прошлое, свою историю? Вероятно, потому же, почему человек, споткнувшийся с разбега, любит, поднявшись, оглянуться на место своего падения.
Русский ум всего ярче сказывается в глупостях.
Молодость без молодых впечатлений; онанизированные преждевременными, непонятными им идеями, эти народные борцы потом станут заскорузлыми аферистами или казнокрадами.
Он так изолгался, что не верит сам себе даже тогда, когда говорит правду.
Наше будущее тяжелее нашего прошлого и пустее настоящего.
Есть люди, которые становятся скотами, как только начинают обращаться с ними, как с людьми.
Люди живут идолопоклонством перед идеалами, и когда недостает идеалов, они идеализируют идолов.
При крепостном праве мы были холопами чужой воли; получив волю размышлять, мы стали холопами чужой мысли.
Злой дурак злится на других за собственную глупость.
Указывают на любовь западников к иноземным словам. Наши западники все еще заучивают западные учебники слово в слово и не умеют передавать их своими словами. Для них западная культура все еще работа памяти, а не сознание.
Он по-прежнему оставался туп к пониманию нужд народа. Но он стал более чуток к условиям своего международного положения: он понял, что начинается игра не по карману. Предстояла роль нищего богача.
Чутье современности. Сколько прекрасных идеалов скомпроментировано вследствие недостатка сего чутья!
Фактическая власть могла издавать распоряжения, носившие наружность и название законов.
Весь государственный порядок — из недоразумений, превратившихся в предупреждения.
При них был порядок не потому, что они его умели установить, а потому, что не сумели его разрушить.
Когда нам плохо, плохое утешение думать, что другим ещё хуже.
У них нет совестливости, но страшно много обидчивости: они не стыдятся пакостить, но не выносят упрека в пакости.
Государству служат худшие люди, а лучшие — только худшими своими свойствами.
Служебное жалование превращается в государственную милостыню голодающим.
В других обществах всякий живет, работая и частью проживая, частью наживая; в русском одни только наживаются, другие проживаются, и никто не живет и не работает.
Поколение спит на краю бездны; жаль, что оно исчезнет, не дав урока преемникам, — сорвется и разобьется раньше, чем проснется.
Современная мысль до того изогнулась и извертелась, что стала похожа на старую балетную плясунью, которая, приподняв подол, еще может выделывать замысловатые и непристойные фигуры, но ходить прямо, твердо и просто уже не в состоянии.
Все понятия об обществе, государстве, народе, семье сгнили в этом разгуле распущенности, безделья и произвола.
Не будем спорить, пока идем; когда придем, пожмем друг другу руку и, может быть, найдем, что не о чем спорить.
Мысль стала развязнее, не сделавшись деловитее.
В России все элементы культуры парниковые, казенные: все и даже анархия воспитано и разведено на казенный счет.
Перестраиваются не политические понятия и общественные интересы, а политические чувства и социальные отношения; думают не о том, что делать и как устроиться, а о том, что можно сделать и захватить, и чего нельзя, кто враг и кого потому надо побить, и кого опасно бить. Политическая революция разделывается в социальную усобицу, и само правительство превращается в одну из социальных партий, только маскируясь в личину государственного органа.
Давайте отвыкнем от дурных слов и приобретем хорошие привычки.
Люди напряженно преследуют свои интересы, но книг не читают. Почему? Книги ли так неинтересны или интересы так некнижны?
Под старость глаза перемещаются со лба на затылок: начинаешь смотреть назад и ничего не видеть впереди, т. е. живешь воспоминаниями, а не надеждами.
Мудрено пишут только о том, чего не понимают.
Христы редко являются, как кометы, но Иуды не переводятся, как комары.
Дамы только тем и обнаруживают в себе присутствие ума, что часто сходят с него.
Культурные нищие, одевающиеся в обноски и обрывки чужой мысли; растерявшись в своих мелких ежедневных делишках, они побираются слухами, сплетнями, анекдотами, словцами, чтобы сохранить физиономию интеллигентов, стоящих в курсе высших интересов своего времени.
Крепкие слова не могут быть сильными доказательствами.
Есть два рода дураков: одни не понимают того, что обязаны понимать все; другие понимают то, чего не должен понимать никто.
Русский мыслящий человек мыслит, как русский царь правит; последний при каждом столкновении с неприятным законом говорит: «Я выше закона», и отвергает старый закон, не улаживая столкновения. Русский мыслящий человек при встрече с вопросом, не поддающимся его привычным воззрениям, но возбуждаемый логикой, здравым смыслом, говорит: «Я выше логики», и отвергает самый вопрос, не разрешая его. Произволу власти соответствует произвол мысли.
Чтобы согреть Россию, они готовы сжечь ее.
Большинство современных верующих имеют не веру, а только аппетит веры, как дурной остаток хорошей наследственной привычки; это влюбчивые в церковь религиозные старички, которые, утратив способность верить сердцем, смакуют воспоминание о вере воображением.
Современная патологическая психология стремится глупость сделать умной, а подлость невменяемой.
Ум современного молодого человека рано изнашивается усвоением чужих мыслей и теряет способность к самодеятельности и самостоятельности.
Самолюбивый человек тот, кто мнением других о себе дорожит больше, чем своим собственным. Итак, быть самолюбивым значит любить себя больше, чем других, и уважать других больше, чем себя.
России больше нет: остались только русские.
Умный тем отличается от дурака, что, когда оба разозлятся, умный становится дураком, а дурак умным.
Есть люди, вся заслуга которых та, что они ничего не делают.
Одиночество развило в нем привычку размышлять о самом себе, а это размышление вывело его из одиночества. Размышляя о себе самом, он незаметно для себя стал разговаривать с самим собой и таким образом приобрел себе собеседника в самом себе. Он встретился с собой как с любопытным и приятным незнакомцем.
Мужчина видит в любой женщине то, что хочет из нее сделать, и обыкновенно делает из нее то, чем она не хочет быть.
Существующий порядок, пока он существует, не есть лучший из многих возможных, а единственно возможный из многих лучших. Не то, что он лучший из мыслимых, сделало его возможным, а то, что он оказался возможным, делает его лучшим из мыслимых.
Закономерность исторических явлений обратно пропорциональна их духовности.
Поэзия разлита в обществе, как кислород в воздухе, и мы не чувствуем ее только потому, что ежеминутно ею живем, как не ощущаем кислорода потому, что ежеминутно им дышим.
Вся разница между умным и глупым в одном: первый всегда подумает и редко скажет, второй всегда скажет и никогда не подумает. У первого язык всегда в сфере мысли; у второго мысль вне сферы языка. У первого язык секретарь мысли, у второго ее сплетник или доносчик.
Добро, сделанное врагом, так же трудно забыть, как трудно запомнить добро, сделанное другом. За добро мы платим добром только врагу; за зло мстим и врагу, и другу.
И москаль, и хохол хитрые люди, и хитрость обоих выражается в притворстве. Но тот и другой притворяются по-своему: первый любит притворяться дураком, а второй умным.
Жизнь учит лишь тех, кто её изучает.
Спорт становится любимым предметом размышления и скоро станет единственным методом мышления.
Когда дурак начинает считать себя остроумным, количество остроумных людей не увеличивается; когда умный человек признает себя остроумным, всегда становится одним умным меньше и иногда одним остроумным больше; когда остроумный начинает считать себя умным, всегда одним остроумным становится меньше и никогда не бывает одним умным больше.
Исключения обыкновенно правильнее самого правила, но они потому не составляют правила, что их меньше, чем неправильных явлений.
Прошедшее нужно знать не потому, что оно прошло, а потому, что, уходя, не умело убрать своих последствий.
Очень ясно излагают свои мысли о сущности вещей, но в этом изложении ясны только мысли, а не сущность вещей. Понимать свои мысли о предмете не значит понимать предмет.
Политика должна быть не более и не менее как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как ее искажение.
Люди думают умнее животных; но они были бы больше людьми, если бы жили так же глупо, как живут животные.
Нравственное богословие цепляется за хвост русской беллетристики.
В правду верят только мошенники, потому что верить можно в то, чего не понимаешь.
Уровень политического развития народа определяется политическими формами жизни. У нас выработалась низшая форма государства, вотчина. Это собственно и не форма, а суррогат государства. Но, скажут, этой формой целые века жил великий народ, и ее надобно признать самобытным созданием народа. Конечно, можно, как «голодный хлеб» можно признать изобретением голодающего народа; однако это не делает такого хлеба настоящим.
В нынешней школе учатся только для того, чтобы разучиться что-нибудь понимать.
Женщина любит, чтобы ее понимали не как женщину, а как человека женского пола.
На земле я так привык к аду, что на том свете меня можно наказать за грехи только раем. Значит, мое загробное будущее обеспечено.
Как один дурак может одурачить своей бесчеловечной глупостью массу людей порядочных.
Тяжелыми налогами государство раздуло свои силы, значение выше меры и нужды и нахватало задач и затруднений не по силам. Государство игры и авантюры.
Что такое счастье? Это возможность напрячь свой ум и сердце до последней степени, когда они готовы разорваться.
Толстой и Соловьев стали философами только потому, что один начал размышлять, когда перестал что-либо понимать, а другой начал понимать, когда перестал размышлять.
Русские романисты занимались анатомией сердца.
Наверное, наши архиереи возразят, что католическая иерархия вела себя еще хуже. Наша иерархия любит ссылаться на чужие недостатки, большая охотница приобретать праведность чужими грехами. Как вербуется наша высшая иерархия? Люди духовного, а в последнее время зачастую и светского звания, обездоленные природой или спалившие свою совесть поведением, не находя себе пристойного сбыта, проституируют себя на толкучку русской церкви, в монашество, и черным клобуком, как могильной насыпью, прикрывают невзрачную летопись своей жизни, какую физиология вырезывает на их невысоких лбах. Надвинув на самые брови эти молчаливые клобуки, они чувствуют себя безопасными от своего прошедшего, как страусы, спрятавшие свои головы за дерево. Православная паства лениво следит за этими уловками своих пастырей и, равнодушно потягиваясь от усердных храмовых коленопреклонений, говорит, лукаво подмигивая, знаем-де. Нигде высшую церковную иерархию не встречали в качестве преемников языческих волхвов с большим страхоговением, как в России, и нигде она не разыгрывала себя в таких торжественных скоморохов, как там же. В оперном облачении, с трикирием и дикирием в храме, в карете четверней, с благословляющим кукишем на улице, простоволосая, с грозой и руганью перед дьячками и просвирнями на приемах, с грязными сплетнями за бутылкой лиссабонского или тенерифа в интимной компании, со смиренно-наглым; и внутрь смеющимся подобострастием перед светской властью, она, эта клобучная иерархия, всегда была тунеядной молью всякой тряпичной совести русского православного слюнтяя.
На Западе церковь без бога, в России бог без церкви.
Он маленький человек, но большая свинья.
Несчастье русских в том, что у них прекрасные дочери, но дурные жены и матери; русские женщины мастерицы влюбляться и нравиться, но не умеют ни любить, ни воспитывать.
Они так субъективно рассуждают о вещах и людях, как будто на свете лишь себя считали существующими, а другие люди и все вещи были только плодом их воображения.
В России нет средних талантов, простых мастеров, а есть одинокие гении и миллионы никуда не годных людей. Гении ничего не могут сделать, потому что не имеют подмастерьев, а с миллионами ничего нельзя сделать, потому что у них нет мастеров. Первые бесполезны, потому что их слишком мало; вторые беспомощны, потому что их слишком много.
О Пушкине всегда хочется сказать слишком много, всегда наговоришь много лишнего и никогда не скажешь всего, что следует.
Гигиена учит, как быть цепной собакой собственного здоровья.
Говоря публично, не обращайтесь ни к слуху, ни к уму слушателей, а говорите так, чтобы они, слушая Вас, не слышали Ваших слов, а видели Ваш предмет и чувствовали Ваш момент; воображение и сердце слушателей без Вас и лучше Вас сладят с их умом.
Часто бранят сочинение писателя только потому, что сами не умеют написать так.
Что такое Бог? Совокупность законов природы, нам непонятных, но нами ощущаемых и по хамству нашего ума нами олицетворяемых в образе творца и повелителя вселенной.
Ссыльнокаторжная беллетристика, зачатая Достоевским и вынашиваемая Короленком.
Прежде чем требовать, чтобы другие были достойны нашей любви, надобно заслужить их любовь.
Вы хотите подвести канонический фундамент под фактическое обветшалое здание русского церковного управления? Не знаю, можно ли? Это дело церковно-иерархической архитектоники, которая очень поработала над искажением церкви у нас и на православном Востоке. Мне, как мирянину, руководящемуся лишь голосом своей совести, важен только один вопрос: будет ли канонический фундамент христианским?
У нас нет ничего настоящего, а все суррогаты, подобия, пародии: quasi-министры, quasi-просвещение, quasi-общество, quasi-конституция, и вся наша жизнь есть только quasi una fantasia.
Нельзя осуждать человека за то, что ему нравятся его мысли, как нельзя запретить человеку с удовольствием нюхать собственный запах.
В нашем настоящем слишком много прошедшего; желательно было бы, чтобы вокруг нас было поменьше истории.
С некоторыми людьми можно ужиться, только не зная их.
Бесцельным надо признать не только то, что не имеет цели, но и то, что хватает через цель.
Лучше быть историческим Дон Кихотом, чем чистым, математическим дураком.