альфонсина и море история песни
Новое и интересное / Nuevo e interesante
Дуэт Рафаэля и Лусиано Перейра с диска «6.0»
Совсем недавно Рафаэль принимал участие в аргентинской программе «La peña de Morfi» на телеканале Telefe. Там же также приглашённым гостем был и Лусиано Перейра, молодой певец, составивший компанию Рафаэлю в чудесной песне «Alfonsina y el mar», записанной на диске «6.0».
Памятник в Мар дель Плата, 1942 год.
Песня «Alfonsina y el mar» написана в стиле аргентинской самбы, которая отличается от традиционной бразильской своей лиричностью, нежностью, романтизмом. Авторы, композитор Ариэль Рамирес и поэт Феликс Луна (Ariel Ramirez и Felix Luna), сочинили её в 1969 году, Рамирес включил песню в цикл «Аргентинские женщины», куда входило ещё 7 произведений. Но только «Альфонсина и море» стала наиболее известной. Тогда же в 1969 году её впервые исполнила Мерседес Соса (Mercedes Sosa), с которой был знаком и Рафаэль. Позже эту композицию также исполняли многие артисты, и сама Мерседес Соса переиздавала её в своих альбомах.
https://www.youtube.com/channel/My-Raphael
Alfonsina y el mar
Por la blanda arena que lame el mar
su pequeña huella no vuelve más,
un sendero solo de pena y silencio llegó
hasta el agua profunda.
Un sendero solo de penas mudas llegó
hasta la espuma.
Sabe Dios qué angustia te acompañó
qué dolores viejos calló tu voz
para recostarte arrullada en el canto
de las caracolas marinas.
La canción que canta en el fondo oscuro
del mar la caracola.
Te vas Alfonsina con tu soledad,
¿qué poemas nuevos fuiste a buscar?
Una voz antigua de viento y de sal
te requiebra el alma
y la está llevando
y te vas hacia allá como en sueños,
dormida, Alfonsina, vestida de mar.
Cinco sirenitas te llevarán
por caminos de algas y de coral
y fosforescentes caballos marinos harán
una ronda a tu lado.
Y los habitantes del agua van a jugar
pronto a tu lado.
Bájame la lámpara un poco más,
déjame que duerma, nodriza, en paz
y si llama él no le digas que estoy
dile que Alfonsina no vuelve.
Y si llama él no le digas nunca que estoy,
di que me he ido.
Te vas Alfonsina con tu soledad,
¿qué poemas nuevos fuiste a buscar?
Una voz antigua de viento y de sal
te requiebra el alma
y la está llevando
y te vas hacia allá como en sueños,
dormida, Alfonsina, vestida de mar.
Неприметный пляж в городке морском,
След твой у воды занесен песком
На тропинке боли и тайны, что молча вела
Прямо в эти глубины.
На тропинке боли немой и тоски, что вела
В волны морские.
Богу лишь известно, какая боль
Заглушила голос прекрасный твой,
Чтобы укачать-убаюкать тебя навсегда
Этой песнею моря,
Что поют ракушки тихонько у самого дна
С галькой морскою.
Унесешь с собой ты свою печаль
И свои стихи в незнакомый край.
Древний голос ветра и моря зовет,
Растревожив душу,
И ты идешь послушно,
Ты уходишь туда, как во сне.
Засыпай, Альфонсина, укрыта волной.
Поведут русалки тебя на бал,
Где морские звёзды и где коралл,
И коньки морские, мерцая, ведут хоровод
В волнах прибоя.
И все обитатели моря станут играть
Рядом с тобою.
Приглуши-ка, няня, немного свет,
Не мешай уснуть, не тревожь мой сон.
А если позовёт он, скажи – меня нет,
Не придет Альфонсина.
Если позовет он, скажи, что ее больше нет,
Что ушла, нас покинув.
Унесешь с собой ты свою печаль
И свои стихи в незнакомый край.
Древний голос ветра и моря зовет,
Растревожив душу,
И ты идешь послушно,
Ты уходишь туда, как во сне.
Засыпай, Альфонсина, укрыта волной.
Альфонсина Сторни
Альфонсина Сторни (1892–1938) — самый страстный голос аргентинской поэзии. Ее лирика – исповедь тонко чувствующей, ранимой, но сильной души.
У поэтессы была непростая судьба, и жизнь ее трагически оборвалась в 46 лет.
О гибели поэтессы Ариелем Рамиресом и Феликсом Луной была написана одна из красивейших аргентинских песен «Alfonsina y el mar». Вот эта песня в исполнении певицы Мерседес Сосы:
http://www.youtube.com/watch?v=nTKTMQ8C3nM
Если с пальцев моих беспричинная нежность
вдруг слетит, если с пальцев моих… то её,
эту нежность потерянную, с дуновеньем
эту нежность бесцельную, кто подберёт?
Я могла бы любить в эту ночь бесконечно,
я влюбилась бы в первого встречного, но —
никого. Одиноки цветущие тропы.
Ветер нежность всё дальше и дальше несёт…
Если вдруг поцелуют глаза твои, путник,
в эту ночь, а в дыханье ветвей — забытьё,
если пальцы твои вдруг рука мимолётно
вдруг возьмёт и отпустит, сожмёт, пропадёт,
Если руку ту, губы те ты не увидишь,
поцелуй если ветра виденье — и всё,
ты, о, путник, глаза чьи бездонны, как небо,
моей нежности в нём распознаешь полёт?
Этой ночью ты прошептал мне два слова
простых. Два слова, уставших снова
и снова быть произносимыми. Два слова,
что, старые, новыми стали.
Два слова столь нежных, что, с неба ночного,
луна, просочившись сквозь веток покровы,
замерла на устах моих. Столь нежных два слова,
что пошевелиться боюсь, не решаюсь,
стряхнуть муравья с шеи чтобы.
Столь нежных два слова,
— что говорю, не желая того — о, жизнь так прекрасна! —
столь нежных, столь кроткого зова,
что на тело льют масло душистое словно.
Столь нежных и столь прекрасных,
что нервные мои пальцы,
как ножницы, тянутся к неба тканям атласным.
О, пальцы мои срезать звёзды желают так страстно!
Я спокойно иду по тропе, и цветут вдоль неё акации,
и дурманят меня их руки снежными лепестками,
и горячий западный ветер с моими играется волосами,
и словно пеною благородства души исходят пульсации.
Добрый гений: весь день со мною — благодати твоей эманация,
один только вздох — и я вечное, и недолгое пламя.
Но душа ведь подвижна – полечу ли и я за мечтами?
На ногах моих выросли крылья и танцуют три Грации.
Ибо руки твои вчера ночью в объятьях моих горящих
кровь мою переполнили нежностью, а затем уст пьянящих
своих напоил ты уста мои мёдом душистым.
Таким свежим, что боюсь возвращаться в родное своё селенье
благоухающим этим рассветом летнего дуновенья
он слетит с моих губ цветом бабочек золотистым.
Стихи к печали Буэнос-Айреса
Прямые улицы, что серы и унылы,
порой где небо видно, как ограды,
и их асфальт, и их угрюмые фасады
мои мечты весенние лишили силы.
Как много я, не видя, кто идет навстречу,
по ним бродила — как по пасмурной темнице.
Их монотонностью душа моя томится.
И — «Альфонсина!» — не зови. Я не отвечу.
если осенью умру я,
когда пленяешь неба синеву благую,
не удивит меня тяжёлое надгробье.
Ведь я уже была погребена, пока я
по улицам бродила, что полуживая
река соединила водяною дробью.
Любя, печалью мягкою я таю.
Могу я небо опустить — другого
когда я душу со своей сплетаю.
И пуха мягче я тогда любого.
Никто, как я, так не целует руки,
не нежится в мечтах так не по делу.
Так ни одна душа другому телу
сама не отдаётся на поруки.
Я умираю на глазах — живыми
когда их ощущаю под своими
я пальцами в крылатом их обличье.
Слова я знаю, чары что наводят,
но и молчать умею я, восходит
когда луна во всём своём величье.
Опьянённая бабочка
вечером
кружила над нашими головами,
сужая свои белооблачные
круги,
стремясь к острой вершине
твоих уст,
возвышавшейся напротив моря.
Земля и небо
умирали
в зелёной музыке вод,
не знавших исхода.
Отступала,
рассыпаясь,
линия горизонта,
и собирались танцевать
чёрные камни.
И меня всё манили
круги наверху,
направляя меня к тебе,
словно к далёкому источнику,
с которого они сольются.
Но только поздно вечером
я испила, медленно,
цикуту
твоих уст.
Мой стон зажигает мякоть
божественного сердца,
и его содрогание
превращает в бархат
мох земли.
Янтарь
выжатый из
цветов лазурных
увлажняет
мои застывшие губы.
Реки крови
текут с моих рук,
чтобы пролиться
на лица людей.
К кресту времени
пригвождена я.
Шум отдалённый
мира, порыв горячий,
испаряет пот
на лбу моём.
Мои глаза, маяки горечи,
высекают таинственные знаки
в пустынных морях.
И, вечное,
пламя моего сердца
поднимается спиралью
освещать горизонт.
Из книги «Стихи о любви»
Каждый раз, когда я ухожу от тебя, я сохраняю в своих глазах сияние твоего последнего взгляда. И тогда я бегу, чтобы закрыться от всех, я выключаю свет, избегаю малейшего звука, чтобы ничто не украло у меня ни одного атома эфирного вещества твоего взгляда, его бесконечной нежности, его светлой застенчивости, его изящного восторга. Всю ночь, розовыми подушечками пальцев, я касаюсь глаз, которые видели тебя.
Когда я получила твои первые слова любви, в моей комнате было много света. Я бросилась к дверям и закрыла их. Я была священной, священной. Ничто, никто — даже свет не должен был коснуться меня.
Я говорила тебе несколько раз, в своих письмах, о моей руке, отделяющейся от моего тела и летающей ночью по городу, чтобы найти тебя. Когда ты ужинаешь дома, не замечаешь ли ты большую бабочку, которая настойчиво кружит вокруг тебя под тихим взглядом твоих родных?
Я смотрю на лица других женщин с гордостью, а на лица других мужчин с безразличием. Я отхожу от них, лелея свою грёзу. В ней твои глаза расслаблено танцуют в такт опьяняющей музыке весны.
Иногда кажется, что моя комната населена духами, потом что в темноте я слышу таинственные вздохи и их отчетливое дыхание, постоянно перемещающееся. Ты их послал? Или это ты сам, невидимый, вездесущий, окружаешь меня?
Порою ты предлагал отправиться в невозможные путешествия. Поедем, ты говорил, туда, где мы будем одни, где климат будет мягким, а люди будут добрыми. Ты бы будил меня, и мы бы завтракали вместе. Потом мы ходили бы босиком искать необычные камни и непахнущие цветы. После полудня, растянувшись в гамаке под ветвями — чёрными, острыми костями деревьев, ласковых мягкой милостью своих листьев — я бы засыпала, чтобы видеть тебя во сне. Проснувшись, я бы видела тебя рядом, еще ближе, чем во сне. А ночами ты бы ждал меня у дверей моей спальни.
Я в этот вечер
Хочу любить далекого
Божественного человека,
Кто был бы птицей, к сладости летящей,
И много женщин было у кого,
Кто знал бы о чужих краях, цвели бы
Слова чьи на губах, благоухая:
Вот участь сельвы девственной под ветром…
Хочу любить его сейчас. Спокоен
И мягок этот вечер, словно мох.
Мой рот и пальцы тонкие трепещут,
И косы расплетаются мои.
Неясный слышу шум…и вся земля
Так сладостно поет… И вдалеке
Леса, обремененные венцами,
Ручьи, из берегов своих что вышли,
Чьи воды в землю проникают так же,
Как и мои глаза в глаза другие,
Завороженно грежу о которых…
Но солнце
Уж опускается с высоких гор,
И птицы все в укрылись гнездах, вечер
умрет, а он – так далеко,
Так далеко, как это солнце, что
Со мной вовек останется, со мною –
С дрожащими устами, с истонченной
Душой, надеющейся на любовь,
Благодаря которой становлюсь я
И нежной, и прекрасной…
Это было ночью… душа моя
Трепетала от грусти…
Окна скрипели. Снег… Снег на ветвях…
Это было ночью; это ночь была моей жизнью;
Моя жизнь была потоком, остановленным изморозью.
И мне говорили: Смотри!
Он пройдёт через дом твой!
И я смотрела на него: он нёс
В руках своих тёмных пригоршни рассветов.
В глазах его – семена истины. Её ростки,
Солнечные, уже были зрелые, и потому излучали сиянье,
И были они голубями, Господи, голубями были его слова.
Я открыла настежь двери моего дома,
И сердце открыла я,
Так же, как окна.
Через окна проникло солнце, и в это мгновенье
В сердце моё проникло солнце, и белые голуби.
Он прошёл своею дорогой,
Не глядя в глаза мои, не глядя в душу мою.
Он прошёл своею дорогой…
Его благодать не была моею!
И снова закрыт был
Мой дом, и окна его
Закрыты.
Ночь изменилась: падал
Снег. И был снег на ветвях.
Предчувствие
Я предчувствую, что жить мне осталось недолго.
Голова моя словно плавильная печь,
все очищает и поглощает.
Но без единой жалобы и без всякого страха
я тихо хочу умереть безоблачным вечером,
под ясным солнцем.
И пусть белая змея родится в ветках жасмина,
и, нежная, нежно пусть в сердце меня ужалит.
***
Послушай: я была словно спящее море.
Ты разбудил меня, и разразилась буря.
Я сотрясаю свои волны, топлю свои корабли,
Я поднимаюсь к небесам и наказываю звезды,
Мне стыдно, и я прячусь в своих складках,
Я довожу до безумия и убиваю своих рыб.
Не смотри на меня со страхом. Ты сам хотел этого.
Зарезанные слова,
падают с моих губ,
не родившись;
невинные, задушены они,
солнца не увидев;
отягощенные желаньями
и переполненные ими…
Моими искаженные устами,
хотевшими явить их,
но уронившими их в омут
пустоты…
Отделенные от небесного меда,
сжавшиеся в вас
в венках цветущих.
Обескровленные в вас
– не рожденные –
сети самого дальнего и самого близкого,
полумесяцы,
истощенные рыбы,
бескрылые птицы,
свернувшиеся змеи…
Не прощай меня,
сердце.
Баллада о Буэнос-Айресе
печальный мой,
Как ты плачешь, как ты плачешь,
Что с тобой?
– Не видишь разве бурую реку?
Бока мне точит она хладнокровно.
Солнце не видишь ты за Конгрессом?
Оно бескровно.
печальный мой,
Как танцуешь, как ты танцуешь,
Что с тобой?
– Не видишь разве мёртвые очи
Ты женщин моих, моих портовых?
Молчаливы они, как речные воды,
В мечтаньях новых.
печальный мой,
Как ты дремлешь, как ты дремлешь,
Что с тобой?
– В руках торговцев моих оставляю
Дела мои, чтоб они шумели.
И дремлю я так в беспокойном шуме
Как в колыбели.
печальный мой,
Как ты даришь, то, что даришь,
Что с тобой?
– Я не знаю, что значит утро,
Едва о новом приходит весть,
Я забываюсь в моем прошедшем,
Я – то, что есть.
Когда захочет, что ты создашь,
Забрать судьба у тебя, как плату,
Что ей отдашь?
Мне не страшно, какую бы цену
Она не назначила, я ей отдать
Смогу те лёгкие, что уже пробиты
И те, которым еще страдать.
1926
(Габриэла Мистраль – чилийская поэтесса, нобелевский лауреат)
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
История песни «Alfonsina Y El Mar «.
История песни «Alfonsina Y El Mar «.
На мягком песке, омываемом морем,
Ее маленький след не возращается,
Путь лишь из боли и молчания
Идет в глубину воды,
Путь, полный немой боли, достиг морской пены.
Лишь только Бог знает, какая тоска одолевала тебя,
Какая застарелая боль заставила умолкнуть твой голос,
Чтобы убаюкать тебя
Песней морских улиток.
Песня, которую поет на темном морском дне
Улитка.
Ты уходишь, Альфонсина, вместе со своим одиночеством,
Какие новые стихи ты отправилась искать?
Древний голос ветра и песка
Встревожил твою душу и привел тебя сюда,
И ты уходишь туда, как во сне,
Спящая Альфонсина, накрытая морем.
Пять сирен будут тебя вести
По дорогам из водорослей и кораллов,
И светящиеся морские коньки
Закружатся вокруг тебя,
А морские обитатели будут играть
Вскоре рядом с тобой.
Приглуши мне немного свет,
Пусть лодка спокойно спит,
А если он позовет, скажи, что меня нет,
Скажи, что Альфонсина не вернется.
И если он позовет, никогда не говори, что я здесь,
Скажи, что я ушла.
No te vayas, Alfonsina!
Аргентинцы придумали танго, ставшее уже классикой музыки, дали миру ярчайших писателей и поэтов, придумали риоплатский футбол, базирующийся на высоком индивидуальным мастерстве, совмещённом с командной игрой в короткий пас, в противовес традиционному «бей-беги» от родоначальников игры, англичан. Многие даже справедливо считают, что по-настоящему футбол изобрели на берегах Ла-Платы, в Монтевидео и Буэнос-Айресе. Как и танго.
Но вернёмся к Альфонсине Сторни. Последнее её стихотворение было опубликовано посмертно, в крупнейшей газете «Ла Насьон» («Нация»).
Dientes de flores, cofia de rocío,
manos de hierbas, tú, nodriza fina,
tenme puestas las sábanas terrosas
y el edredón de musgos escardados.
Voy a dormir, nodriza mía, acuéstame.
Ponme una lámpara a la cabecera,
una constelación, la que te guste,
todas son buenas; bájala un poquito.
Déjame sola: oyes romper los brotes,
te acuna un pie celeste desde arriba
y un pájaro te traza unos compases
para que olvides. Gracias. Ah, un encargo,
si él llama nuevamente por teléfono
le dices que no insista, que he salido.
Лепестки цветов, капли росы,
Ветки деревьев как руки; ты, худенькая медсестра,
Положи на меня простыни земные,
И одеяло из цветов полевых.
Я иду спать, сестра моя, уложи меня.
Поставь мне лампу у изголовья,
Все они хороши. Опусти её немного.
Оставь меня в покое: услышишь, как распускаются почки.
Баюкает тебя ногою небо,
И птица тебе песню принесёт,
Чтобы ты меня забыла. Спасибо. Ах, чуть не забыла, одно поручение,
Если он снова позвонит по телефону,
Песня написана в аргентинском жанре zamba (самба), позаимствованном у бразильцев, чтобы не ограничивать себя танго при написании проникнутых горечью произведений. Но, по сути, несмотря на другую первую букву, это та самая бразильская самба, в которой блистали Картола, Адониран Барбоза, Ноэл Роза, Нелсон Гонсалвес, Элис Режина и многие другие.
На мягком песке, что ласкает море,
Её маленькие следы не появятся больше.
Путь лишь из боли и молчания пролёг
Путь лишь из немой печали пролёг,
Знает Бог, что горе тебе было спутником,
Что старые боли приглушили твой голос.
Чтобы переместить тебя, спящую,
К песням ракушек морских,
Песне той, что в тёмных глубинах морских,
Ты уходишь, Альфонсина, в одиночестве своём,
Что за новые поэмы ты отправилась искать.
Древний голос ветра и соли морской
Очищает душу твою и с собой забирает.
И ты уходишь туда, как в своих снах:
Спящая Альфонсина, объятая морем.
Пять серен возьмут тебя с собой,
Проведут по пути из водорослей и кораллов,
И фосфорицирующие морские коньки
Будут кружить вокруг тебя.
И обитатели моря скоро будут играть
Опусти немного лампу,
Оставь меня, медсестра, спокойно поспать.
И, если он позвонит, не говори, что я здесь,
Скажи, что Альфонсина не вернётся.
И, если он позвонит, ни за что не говори, что я есть,
Ты уходишь, Альфонсина, в одиночестве своём,
Что за новые поэмы ты отправилась искать.
Древний голос ветра и соли морской
Очищает душу твою и с собой забирает.
И ты уходишь туда, как в своих снах:
Спящая Альфонсина, объятая морем.
Каждым движением руки или элементом фигурного катания Ксения интерпретирует музыку и отыгрывает образ. Просто поразительно! Программа из тех, что не грех достать через пару лет, по большому случаю.
А ещё Синицына очень хорошо владеет коньком для её возраста, что и не удивительно, так как в группе Светланы Пановой большое внимание уделяется не только прыжкам, но и мастерству катания, качественному скольжению на глубоких рёбрах. Очень качественное исполнение сложных поворотов в дорожке шагов, которую открывает блок крюк-выкрюк-петля:
Мастерское исполнение. К слову, некоторые (в т.ч. особенно компонентные) фигуристки Тутберидзе толком не умеют петлю и делают со всяких вспомогательных заходов, что не даёт им возможности включить оную в блоки. Зачёт однозначно.
Затем твизлы и (на гифке) скобка назад-наружу, очень чисто, + чоктау:
Скобка вперёд-наружу + второй блок трёх сложных поворотов на одной ноге, скобка-выкрюк-твизлы:
Тут вам всё: и дуги, и рёбра. А твизлы, твизлы! Настоящие, танцевальные твизлы, никаких троек. То, что даже не у всех партнёрш в танцах есть. Именно таким должно быть фигурное катание.
Также обращаем внимание на флоу: оное близко к определению «блестяще». Потрясающая плавность скольжения, лёгкие переходы от элемента к элементу с удержанием скорости именно на мастерстве катания. Не бесконечными подсечками и подпрыжками, как любят в одном распиаренном клубе.
Эх, вот бы проводить тесты по скольжению, а потом на основании их результатов +/- 0,25-0,5 в зависимости от конкретного проката ставить компоненты. Тутберидзе со своими тогда на соревнования могла бы и не выходить, там пропасть. Хорошая восьмёрка (8,25-8,5) за навыки катания Синицыной против в лучшем случае честной шестёрки (6,0) некоторым даже самым знаменитым её ученицам.
Затем Ксения исполняет вторые петлю и чоктау:
К сожалению, Ксюшу совершенно безобразно задвинули под допустившую в произвольной две грубые ошибки ученицу Тутберидзе, и тем самым лишили заслуженной бронзы. Ничего нового. У нас всех сливают под одного тренера. На это уже невозможно смотреть. Один старый математик, сидящий в ИСУ, поправ все законы своей науки, научился безукоризненно, на всех стартах получать требуемый результат методом странного сложения, когда показанные на льду «у кого не надо» 2+2 равны 3, а у кого надо и 2+1 = 4, а то и 5, если очень надо.
. Ты уходишь, Альфонсина, в одиночестве перед произволом?
Под каким новым флагом будешь ты выступать?
Не будем так пессимистичны. Будем надеяться, что под нашим. Правда, сермяжная правда фигурного катания однажды обязательно победит.
Альфонсина и море
Альфонсине Сторни было 46 лет, когда она ушла в море.
si él llama nuevamente por teléfono
le dices que no insista, que he salido.
Voy a dormir. Альфонсина Сторни, 1938
Сторни была знаковой фигурой в истории Аргентины. Она говорила о таких вещах, как право голоса для женщин и равная оплата труда, знакомая не понаслышке с этими проблемами. То, что кажется совершенно нормальным в XXI веке, в 20-е года XX казалось не более чем пустыми мечтами. Поэт вопрошает, какая тоска ее сопровождала. хотя это знает только Бог.
Sabe Dios qué angustia te acompañó
qué dolores viejos calló tu voz
Alfonsina Y El Mar. Феликс Луна, Ариэль Рамирес, 1969
И она идет за древним голосом ветра и соли. Его голос спасает измученную душу.
Una voz antigua de viento y de sal
te requiebra el alma y la está llevando
Alfonsina Y El Mar. Феликс Луна, Ариэль Рамирес, 1969
Te vas Alfonsina con tu soledad,
¿qué poemas nuevos fuiste a buscar?
Alfonsina Y El Mar. Феликс Луна, Ариэль Рамирес, 1969
Она уходит из этого мира. Словно во сне. Спящая Альфонсина, убаюканная морем.
Альфонсина ушла в море. И показала его нам.