беркович заметки по еврейской истории

ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

история * традиция * культура

15,600 total views, 1 views today

Ганноверский международный семинар
«Семь искусств»
(«Еврейская история и культура»)

Совместный проект с Еврейской общиной Ганновера

Семинар «Еврейская история и культура» проводился с 2011 года. С осени 2020 года семинар под названием «Семь искусств» проводится онлайн по системе ZOOM. Семинар рассчитан на всех, кто интересуется историей, традицией и культурой. Специальной подготовки слушателей не требуется. Заседания Семинара проходят ежемесячно, как правило, в третью среду месяца.

Руководитель Семинара ‑ Евгений Беркович

‑ создатель и главный редактор портала «Заметки по еврейской истории» и журнала «Семь искусств».

На занятиях Семинара обсуждаются сообщения по разнообразным вопросам истории, традиции, культуры и науки. Доклады проводятся на русском языке и, как правило, сопровождаются показом редких фотографий и других документов.

Будем рады видеть вас на заседаниях Семинара!

Приглашаются все желающие, вход свободный. Ссылка для входа на Семинар: https://us02web.zoom.us/j/7723413071

По всем организационным вопросам обращаться по е-мейл: redaktor@7iskusstv.com

Программа Семинара:

2021 год

2022 год

Архив программ Семинара здесь >>>

Источник

ЗАМЕТКИ ПО ЕВРЕЙСКОЙ ИСТОРИИ

история * традиция * культура

2,538 total views, 1 views today

Сразу же после окончания войны было снято несколько бравых кинолент по финским сюжетам: «Машенька», «Фронтовые подруги», «В тылу врага» и др. Картины вселяли оптимизм и прошли с успехом. Советская пресса бодро отрапортовала о существенном отодвигании государственной границы от Ленинграда, объявив это главной целью всей кампании, и постаралась о ней быстро забыть. Так же быстро забыли о погибших и покалеченных бойцах.

Илья Лиснянский

СЕМЕЙНЫЕ ПРОГУЛКИ

Эсфирь Цлаф — Ирина Вениаминовна Бронштейн (1922-2001). Мамина сестра
(продолжение. Начало в №2-3/2020 и сл.)

МОЛЧАНИЕ

Предисловие

В одном из своих блистательных эссе Умберто Эко рассказал, как во времена его юности туринские студенты попадали на спектакли театра Кариньяно почти даром, сунув мелкую купюру работнику, стоящему на входе. «Но была одна проблема: в полночь двери общежития закрывались до утра. В общем, без десяти двенадцать мы должны были уходить из театра и сломя голову нестись в общежитие. Однако все спектакли заканчивались далеко за полночь. И получилось так, что за четыре года я пересмотрел все шедевры мировой драматургии, но без последних десяти минут».

В то же время один из друзей автора подрабатывал билетером в университетском театре и мог попасть в зал только ко второму акту.

«Мы признались в наших бедах. И поняли, что нас ждет поистине счастливая старость. Мы будем сидеть на ступеньках загородного дома или на скамейке в городском парке и долгими годами рассказывать — я ему первые акты, а он мне финалы знаменитых пьес, издавая удивленные возгласы или ощущая светлую печаль».

Заканчивая свой рассказ, У. Эко сравнивает жизнь с искусством, «куда мы приходим, когда действие уже началось, и откуда уходим, так и не узнав, что случилось с остальными».

Я вспомнил про это эссе, когда, приступив к написанию повести, вдруг осознал, что знаю о близком человеке, моей горячо любимой тетке, лишь то, чему был очевидцем. Никто из семьи не рассказывал про ее юные годы, выпавшие на войну, сама же она никогда не делилась воспоминаниями, отмахиваясь от расспросов: «Была на фронте медсестрой».

И вот спустя много лет неожиданно всплыли армейские документы. Потянув за тоненькую ниточку, мне удалось раскрутить запутанный клубок многочисленных архивных материалов. По ним стало возможно восстановить главные вехи военного периода жизни Фиры Цлаф: будучи студенткой, пошла добровольцем на фронт, воевала в составе санитарной роты, попала в плен, после освобождения прошла госпроверку, затем продолжила службу в госпитале. Без массы справок, фотографий и свидетельств повествование, теряя свою достоверность, превратилось бы в банальный героический лубок.

Однако сами по себе документы несведущему человеку ничего не скажут. Спустя 80 лет после начала той войны едва ли мы знаем, чем отличалась фронтовая санитарная рота от медсанбата, финский плен от немецкого, а фильтрационный лагерь от тюремного заключения. Способны ли мы с позиций сегодняшнего дня по достоинству оценить события того времени, составляющие ничтожно малую часть общей картины? Каким образом решения политиков и высших военных чинов сказались на судьбе восемнадцатилетней девушки? Что можно увидеть за тем или иным частном эпизодом ее жизни на фоне грандиозного полотна Великой Отечественной? На помощь должна прийти литература по военной истории, беспристрастный анализ которой позволил бы приблизиться к решению проблемы, сформулированной в эссе У. Эко под названием «Как все начинается и как все кончается». Иными словами, увидеть не только начало или финал, но всю драму целиком.

И, тем не менее, ни научная статья, ни многотомное исследование не в состоянии отразить мысли и переживания людей в тяжелейшие моменты их жизни на войне. Поэтому невозможно обойтись без воспоминаний тех, кто побывал в том же времени и месте, о которых идет речь в повествовании. Что они чувствовали, о чем думали, что их волновало? Ответы на эти вопросы являются предметом исследования устной истории и тем нервом в хрониках военного времени, который позволяет почувствовать боль, страх, радость, тревогу, гордость — все то, без чего текст теряет свою живость, превращаясь всего лишь в источник информации.

Собрав в единое целое архивные материалы, литературные источники, мемуары ветеранов войны и личные воспоминания, автор не рискнул определить жанр произведения, оставив за собой право включить его в цикл «Семейные прогулки».

От замысла до публикации повесть прошла огромный путь, полный не только удач, но и разочарований. К счастью, количество последних было относительно невелико благодаря помощи многочисленных друзей: историков, журналистов, работников архивов, библиотекарей, военных медиков.

Автор не в состоянии перечислить всех причастных, но считает своим долгом отметить особо значимых «вкладчиков».

Прежде всего я благодарен своему двоюродному брату Ефиму Бронштейну. С его попытки узнать о военной судьбе родителей начался дальнейший поиск информации. На самом начальном этапе к работе подключилась моя мама Фаина Лиснянская, активный рассказчик, достоверно передающий атмосферу жизни семьи во время войны. В свою очередь, я тоже постоянно рассказывал о своих находках и открытиях. Но рассказчиков не бывает без аудитории. Тяжелая участь жены автора выпала на долю Эллы, которая была вынуждена не только многократно выслушивать леденящие душу описания жизненных перипетий юной девушки, но и взвалить на себя функцию первого читателя и критика рукописи.

Соавтором повести по праву должен считаться Роман Андреевич Панов, Заведующий музеем Истории СПбПУ, создатель и администратор сообщества «3-я Фрунзенская дивизия Ленинградской Армии Народного Ополчения» ( https://vk.com/3ldno ). Он активнейшим образом помогал в получении документов из Архива СПбПУ, обеспечивал разнообразным материалом по истории дивизии из собрания возглавляемого им музея и других музеев и принимал самое горячее участие в обсуждении уже написанных глав. Без его всесторонней и щедрой помощи повести бы не было.

Тема советских военнопленных в Финляндии является малоизученной. В ней легко заблудиться. Постоянным проводниками на протяжении всей работы были военные историки Арон Шнеер и Сера Бейзер, а также финский журналист Владимир Картунен.

В процессе поиска информации далеко не все источники оказались легкодоступными. Я благодарен Павлу Поляну, Леону Агулянскому, Пеетеру Каасику за предоставленные материалы.

Пребывание в плену не проходит для человека бесследно. Разобраться в особенностях его душевного состояния порой нелегко даже опытным специалистам. Мне неоднокартно приходилось консультироваться с многими из них, но чаще всего с военным и судебным психиатром Игорем Барашем.

В работе я пользовался материалами ЦАМО РФ, Военного фотоархива Финляндии — SA-Kuva , Архива УФСБ России по СПб и Ленинградской области (личное фильтрационное дело №182571), Национального Архива Эстонии. В получении документов из последнего помог любитель и знаток эстонской истории Эфраим В. Фридлянд.

Огромную помощь в подготовке рукописи к публикации оказали литератор и врач, доктор мед.наук Виктор Каган и фотохудожник Дима Брикман. Автор признателен им за дружескую преданность, профессионализм и долготерпение, проявленные при обсуждении рабочих моментов.

Можно было бы еще много рассказывать о тех, кто помогал на каждом из этапов написания повести, но ее героиня уже заждалась читателя.

МОЛЧАНИЕ

Глава I.

В Ленинград, в Лениград!

В еврейских семьях ребенка принято называть в честь покойного родственника. Благословенная Эстер-Хьена Шифман, оставив многочисленное потомство, умерла от тифа в 1919-м — всего за три года до рождения первенца в семье своей старшей дочери Розы. Это трагическое событие предопределило выбор родителей: девочку назвали Эсфирью — Фирой.

Почему не Эстер? Имя библейской героини пришла в славянские языки из греческого — «фита» заменила ивритскую букву «тав». Впрочем, Эсфирью девочка пробыла только первые двадцать лет, а потом…

Но не будем торопиться — ее будущее пока неизвестно.

Специалисты в области антропонимики — науки, изучающей имена, отмечают «независимый нрав Эсфири, решительность, повышенное чувство ответственности, желание помогать людям и ясный ум». Конечно, можно бы и со скепсисом отнестись к столь формальному признаку, как привязанное к человеку по чистой случайности сочетание букв. Однако, удивительно, что все предсказанное полностью воплотились в характере Фиры Цлаф. И, судя по фотографиям, кое-что начало проявляться уже в раннем детстве.

Рыбинск, 26.08.1923. Слева направо: Беньямин Цлаф, Роза Цлаф (урожд. Шифман), Фира, Голда Цлаф (урожд. Вульфсон) мама Беньямина (фотография из семейного архива)

Рыбинск, 21.07.1927. Фира Цлаф с родителями (фотография из семейного архива)

01.08.1928. На даче под Рыбинском (дер. Порхино). Фируша Цлаф между детьми Сендера Шифмана, брата мамы: (слева Песя, справа Миша). Слева от родителей неизвестная женщина (фотография из семейного архива)

Больше о детстве документальной информации нет, разве что пара строчек в автобиографии: «в 1930 г. поступила в школу №10 им. Брюсова, в 1935 г. перешла в школу №1 им. Ленина. Была старостой класса. В 1938 г. вступила в ряды ВЛКСМ и была назначена вожатою отряда». [1]

Остались воспоминания. Устная история…

Рыбинск. 1934 г. Сестры Фаня и Фира Цлаф (фотография из семейного архива)

В 1932-м появилась на свет Фаня, моя мама. По ее словам, родители частенько жаловались на озорство и своенравность старшей сестры. Один эпизод запомнился на всю жизнь.

— Летом 1938-го Фируша пошла с классом за город в трехдневный поход и вдруг возвратилась ночью, злая и заплаканная. Как папа с мамой ни бились, на вопросы не желала отвечать ни в какую. Утром постучался в дверь встревоженный руководитель похода: «Обыскались! Может, что-то известно о ней?». А она-то, оказывается, уже давно дома… Значит, пробиралась по лесу, а потом по темной пустынной дороге в город. Почему ушла, никому не сказав? Что за причина? Стояла намертво, рта не открыв. Ох, и влетело ей тогда!

И только спустя более полувека, когда мама приехала к ней из Израиля в гости и напомнила про тот «ужасный случай», Фира открыла причину обиды: мальчик, к которому она была неравнодушна, вдруг стал проявлять знаки внимания ее подружке — красавице Иоффе.

Вечные проблемы взрослеющих девушек!

Едва успев закончить школу, Фира рванулась из Рыбинска в манящий неограниченными возможностями Ленинград. Мамина родня уже давно перебралась туда: дедушка Хаим-Йехошуа Шифман, шестеро его сыновей и дочь — и все с семьями. Их дети были примерно одного возраста и периодически наезжали в Рыбинск «погостить к тете Розе». Так что на начальном этапе она вполне могла рассчитывать на интересное общение.

Отъезд сопровождался тяжелым семейным конфликтом: родители категорически возражали против учебы девушки вдалеке от дома в полном соблазнов городе. Но перебороть ее упрямство не удалось. Единственное, что успокаивало: как-никак, будет под присмотром близких людей.

Автобиография Э. Цлаф перед поступлением в институт, 1940 г. (из Архива СПбПУ)

Она же никакого контроля над собой не признавала. Решительно подала заявление в один из самых престижных ВУЗов страны, написала автобиографию размером с пол-листка и уселась за подготовку к экзаменам: математике, русскому языку с литературой, физике, химии и иностранному.

Сдавала не так чтобы блестяще, но по конкурсу прошла и приказом №346 от 25 августа 1940 г. была зачислена на 1 курс энергомашиностроительного факультета (группа 137) Ленинградского индустриального института. Зачислили ее с правом на общежитие — что радовало, но без стипендии — что огорчало. Правда, расстраивалась недолго: родители взяли расходы на себя.

Карточка приемных экзаменов в институт-лицевая и оборотная стороны (из Архива СПбПУ)

В том же, 1940-м, году Индустриальный институт поменял свое название на «Политехнический им. М.И. Калинина». Так он навсегда и войдет в историю — легендарный «Ленинградский Политех».

Мечта Фиры осуществилась. Она вырвалась из душной провинции в самый красивый город на земле, жила с новыми подругами в общежитии на Лесном проспекте и училась в получасе ходьбы от дома — в Сосновке. Все преграды казались ей пройденными, оставалось лишь небольшое усилие, всего несколько лет и… «Инженер-машиностроитель Эсфирь Цлаф» — звучало невероятно!

Теперь все зависело только от нее самой, никого из старших рядом не было, никто не поучал и не ругал за промахи. Началась самостоятельная жизнь.

Общежитие. Конец 1930-х (фотография любезно предоставлена сотрудниками Музея Истории СпбПУ)

Как нам, сегодняшним, представить себе атмосферу в Ленинграде осенью сорокового?

Наверное, как и всюду в СССР, она была пропитана ожиданиями предстоящей большой войны за счастливое будущее человечества. Правда, на какое-то время призывы к мировой революции покинули открытую пропаганду — приходилась считаться с дипломатией, но в армейских кругах никаких иллюзий не питали, там обо всем говорилось по-солдатски прямо, без лишних политесов. «На стальных штыках и ворошиловских залпах, на могучих крыльях Советов мы понесем освобождение рабочему классу капиталистических стран и водрузим знамя коммунизма на остальных пяти шестых земного шара!» — так начальник Главного политуправления Красной армии Л.З. Мехлис инструктировал партийный актив Киевского особого военного округа 4 апреля 1939 г.[2]

Лев Захарович, будучи «настоящим сталинцем», отсебятину не нес — именно такой была общая установка Кремля. Творческие работники, в свою очередь, чутко улавливали то, что стыдливо недоговаривалось официальной прессой, и в предназначенных для широкой публики статьях, книгах и пьесах время от времени проскакивали «досадные оговорки» — вроде той, что прозвучала в пламенной речи партийного руководителя Петра Шахова из кинофильма «Великий гражданин» (к слову, сценарий дорабатывался при непосредственном участии И.В. Сталина): «Эх, лет через двадцать, после хорошей войны, выйти да взглянуть на Советский Союз — республик этак из тридцати-сорока!»[3]

Впрочем, поддержание боевого духа в народе могло обойтись и без участия киносценаристов: реальная жизнь того времени, бесконечные судебные процессы над «иностранными шпионами», международные конфликты с участием РККА в 1930-х годах (Испания, Китай, Монголия) — все это настраивало советских граждан на готовность дать отпор врагу в любой момент. И они отвечали тем, что целенаправленно обучались «науке побеждать».[4]

Стремительной милитаризации общественного сознания способствовало массовое создание мифов и легенд о несокрушимости Красной армии. Одним из показательных образцов такого творчества стала песня на стихи В. Лебедева-Кумача, написанная в 1938-м к кинофильму «Если завтра война». Ее текст с прямым цитированием речей Наркома обороны К.Е. Ворошилова казался пророческим и вселял в советских людей ощущение абсолютной уверенности в будущей победе:

Мы войны не хотим, но себя защитим,
Оборону крепим мы недаром,
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!

Плакат к кинофильму «Если завтра война»[6]

Кстати, никаких оснований для недоверия радужным обещаниям партии и правительства не было — они регулярно выполнялись. Сразу же после того, как в августе 1939-го Советский Союз заключил с Германией договор о ненападении, территория первого в мире государства рабочих и крестьян стала расширяться на глазах, причем без значительных потерь с его стороны. В сентябре 1939 г. были присоединены восточные области Польши, а меньше, чем через год — Бессарабия, Северная Буковина и три прибалтийских государства, моментально преобразованные в союзные республики. Все это освещалось в прессе как неоспоримый триумф всепобеждающей идеи пролетарского интернационализма.

Единственным исключением в череде сказочных побед оказалась «зимняя» кампания, поводом к которой явилась близость Ленинграда к буржуазной Финляндии. 5 октября 1939 г. представители Хельсинки были приглашены в Москву для переговоров, во время которых Сталин произнес историческую фразу:

Однако вопреки многочисленным прогнозам и обещаниям, на этот раз ведение военных действий на земле врага стоило советскому народу отнюдь не малой крови. За три с половиной месяца наступательных боев потери РККА составили почти 127 тысяч убитыми и более четверти миллиона ранеными — несоразмерная цена за победу над страной, заведомо уступавшей своему противнику по всем параметрам военной мощи! [8] Да и сама по себе победа казалась относительной: несмотря на почти нескрываемые намерения, кремлевским стратегам пришлось ограничиться лишь частью территории Финляндии, а не всей страной. Война закончилась подписанием Московского мирного договора в марте 1940 г., по которому Карельский перешеек, Западная Карелия и часть Лапландии отошли к СССР.

Сразу же после окончания войны было снято несколько бравых кинолент по финским сюжетам: «Машенька», «Фронтовые подруги», «В тылу врага» и др. Картины вселяли оптимизм и прошли с успехом. Советская пресса бодро отрапортовала о существенном отодвигании государственной границы от Ленинграда, объявив это главной целью всей кампании, и постаралась о ней быстро забыть. Так же быстро забыли о погибших и покалеченных бойцах.

Впоследствии, в 1943-м, А. Твардовский напишет пронзительные строки:

Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.[9]

Но жители северной столицы не забыли ничего ­— слишком свежа была рана. И, пожалуй, наиболее ярким отличием Ленинграда 1940-го от других советских городов был громкий отзвук этой войны — тяжелый след, глубоко отпечатавшийся в сознании непосредственных участников и свидетелей недавних событий. Их было очень много, даже не считая воевавших: у кого-то близкие не вернулись домой, кто-то ухаживал за ранеными в больнице или утешал осиротевшие семьи… Они даже предположить не могли, что всего через год их ждут новые беды — беды великие, страшные.

Впрочем, и о других, вовсе не ленинградских, бедах еще не знал никто. В 1940-м, советские люди искренне радовались тому, что всех врагов разгромили, уже и с финнами покончено, и немцы чуть ли не друзьями стали, и союзных республик прибавилось, и мировой пролетариат вот-вот должен подняться, сказать свое веское слово.

Лишь немногие скептики сокрушенно качали головами, сравнивая решивший судьбу Финляндии германо-советский договор 1939 г. с Тильзитским миром, подписанным в 1807 г. Тогда, через год после заключения тайного соглашения с наполеоновской Францией, Россия отвоевала у Швеции большую часть территории, которую местные жители называли Суоми. Война легла тяжелым грузом на имперских подданных. Более того, она была непопулярна и в правительственных кругах, считавших договор с Бонапартом позорной сделкой. Однако Александр I объяснил ее крайней необходимостью отодвинуть свою столицу от граничащей с ней враждебной державы.

«Как же все повторяется!» — шептали знатоки истории, снова и снова вчитываясь в пророческие слова Н.М. Карамзина

«Утаим ли от себя еще одну блестящую ошибку Петра Великого? Разумею основание новой столицы на северном крае государства мысль утвердить там пребывание государей была, есть и будет вредною. Сколько людей погибло, сколько миллионов и трудов употреблено для приведения в действо сего намерения? Можно сказать, что Петербург основан на слезах и трупах».[10]

Примечания

[1] Автобиография Э. Цлаф перед поступлением в институт,1940 г. (Архив СПбПУ),
Автобиография, написанная в 1951 г. (Архив УФСБ России по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области)

[2] «На штурм капитализма, к мировой Коммуне»: стенограмма доклада Л.З. Мехлиса на собрании партийного актива Киевского особого военного округа 4 апреля 1939г.(Окончание)//Исторический актив. 2005.№3. С.67-90. — Цит.по Худолей К.К. «Эволюция идеи мировой революции в политике Советского Союза(эпоха Коминтерна и социализма в одной стране»//Вестник Санкт-Петербургского университета. Политология. Международные отношения. 2017.Т.10, вып.2. С.145-165.

[3]Аннотация к фильму «Великий гражданин»— реж. Ф.Эрмлер, 1937-1939 гг.

[4] Историко-документальная виртуальная выставка РГВА-2018г. «В боях рожденная. 1918 – 1940 гг.». http://rgvarchive.ru/rkka100

[5]Мосеев В.И., Черенков В.Е. «Военное обучение молодежи в добровольных обществах(1927-1941)»//Вестник Тамбовского университета. Серия: Гуманитарные науки. 2016. Т.21, вып. 12(164). С. 129-136.

[6] Плакат к кинофильму«Если завтра война»

[7] Маннергейм К.Г. Мемуары. — М.: Вагриус, 2000.

[8] Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Статистическое исследование / Под общ. ред. Г. Ф. Кривошеева.; М.: Олма-Пресс, 2001.

Гл. IV. Потери личного состава Красной армии в боевых действиях и военных конфликтах в межвоенный период.

[9] Твардовский А.Т. «Две строчки»// А.Т. Твардовский. Библиотечка избранной лирики. М., «Молодая Гвардия», 1964.

[10] Ключевский В.О. «Русская история. Полный курс лекций в двух книгах. Лекция II.». М: Олма-Пресс, 2003.

Илья Лиснянский: Семейные прогулки : 4 комментария

Читаю все Ваши продолжения семейных хроник, всё больше проникаюсь уважением к кропотливости, ответственности, архивной обоснованности, национальной значимости авторского труда. Жду с нетерпением продолжения, узнав сегодня новое из Вашего рассказа на РЭКА. Говорите Вы так же, как пишете: интеллигентно, сдержанно-эмоционально, строго-деловито, лексически и стилистически безупречно. Вспоминается Довид Кнут: «Особенный, еврейско-русский воздух. Блажен, кто им когда-либо дышал».

Уважаемый Л.Беренсон, большое Вам спасибо за щедрые, согревающие сердце похвалы. Очень постараюсь их оправдать. Большое счастье для любого автора иметь таких Читателей.

Дмитрию
Спасибо большое! Да, документы получить было очень нелегко. Но, вопреки пессимистическим прогнозам, все получили. Даже фильтрационное дело, что уж совсем фантастически слышится. В целом, российские архивы оказались на высоте, что очень приятно.

Как всегда ярко и впечатляюще, много документов, которые очень непросто получить. С нетерпением жду продолжение.

Источник