биография анастасии цветаевой сестры марины цветаевой

Истории вещей. Заглядываем в чемодан Анастасии Цветаевой

Анастасия Цветаева прожила 98 лет, став свидетелем поворотных событий в истории страны XX века — от революции 1917 года до распада СССР. Ее лично коснулось одно из самых тяжелых испытаний в истории Советского Союза — репрессии. Чемодан, с которым Анастасия прошла через годы ссылок, сегодня хранится в фондах Дома-музея Марины Цветаевой.

Совместный материал mos.ru и агентства «Мосгортур».

Сестры и лучшие подруги

Марина и Анастасия Цветаевы родились в семье искусствоведа Ивана Цветаева и его жены пианистки Марии Мейн. В 1892 году появилась Марина, а спустя два года — Анастасия. Муся и Ася — так звали их дома. С ранних лет младшая сестра относилась к старшей с трепетом, восхищалась ее талантами: в детстве Марина Цветаева не только писала стихи, но и играла на фортепиано.

«Когда я увидела ее на эстраде… когда я услыхала ее игру и всеобщую похвалу ей — сердце раскрылось такой нежностью к старшей подруге игр, так часто кончавшихся дракой, — что я иначе не могу назвать мое чувство в тот вечер, как состоянием влюбленности. Я никого, кроме нее, не видела. Я не сводила с нее глаз», — писала Анастасия Ивановна об одном из ранних выступлений сестры в своей книге «Воспоминания».

Большую часть своих мемуаров Анастасия Ивановна посвятила сестре. «Самая главная из нас, самая выдающаяся — и умом, и талантом, и характером — Маруся», — писала она. В этих словах не было ни ревности, ни зависти, только утверждение.

Сестры были очень дружны, много времени проводили вместе. Марина и Анастасия учились в Москве в частной женской гимназии Марии Брюхоненко. «Меня всегда удивляло, с какой радостью встречает [Марина] Цветаева сестру и как подолгу они ходят вместе и оживленно беседуют друг с другом. Можно подумать, что они давным-давно не виделись», — вспоминала одноклассница поэта Татьяна Астапова.

Вместе сестры были и весной — летом 1911 года в крымском Коктебеле в гостях у поэта Максимилиана Волошина, где Марина Цветаева познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном.

От атеизма до набожности

В юности Анастасия Цветаева увлекалась русской философией. Ее личность и взгляды на жизнь сформировали труды Николая Бердяева, Сергея Булгакова. С известным русским философом Василием Розановым она состояла в дружеской переписке.

Еще одним автором, который повлиял на мировоззрение младшей из сестер Цветаевых, был Фридрих Ницше. Ницшеанским духом был проникнут ее литературный дебют «Королевские размышления», в котором она стремилась логически доказать невозможность существования Бога.

«Дело в том, что в те годы я пыталась воспринять Бога разумом, а не сердцем, старалась втиснуть Его в свое сознание, но Он там не помещался…», — вспоминала она позже.

Все изменилось после знакомства Цветаевой с поэтом-импровизатором Борисом Зубакиным. Они подолгу могли говорить о религии. Под влиянием Зубакина Анастасия Ивановна радикально изменила свой образ жизни: начала молиться и соблюдать посты. Цветаева называла Бориса Михайловича «самой крупной, величавой фигурой, ни с кем не сравнимой».

Зубакин был потомком выходцев из Шотландии. Еще в подростковом возрасте он увлекся мистицизмом, а в 18 лет, в 1912 году, основал масонскую ложу Lux Astralis («Свет звезд»). Ложа, просуществовавшая вплоть до 1937 года, была близка по духу к тайному теологическому и мистическому обществу розенкрейцеров, основанному в позднем Средневековье в Германии.

Советская власть с подозрением относилась к неформальным организациям. Их членов подозревали в контрреволюционной деятельности. Не стала исключением и ложа Зубакина. На протяжении 1920-х Бориса Михайловича несколько раз арестовывали. В 1937 году он был задержан в последний раз и уже больше не вышел свободу. Близкое знакомство с Зубакиным сыграло роковую роль в судьбе Анастасии Цветаевой.

Годы лагерей

В первый раз Цветаеву арестовали в 1934 году. Тогда она провела под следствием 64 дня. Освободили Анастасию Ивановну лишь после ходатайств ее знакомых — писателей Максима Горького и Бориса Пастернака. Через несколько лет, в начале сентября 1937-го, ее арестовали вновь. Тогда у писательницы гостил ее сын Андрей — задержали и его.

Кроме того, сотрудники НКВД изъяли и уничтожили рукописи неопубликованных произведений Анастасии Ивановны «Созвездие скорпиона», «Музей», «Книга о Горьком» и других. На долгих допросах ей угрожали отправить туда, «откуда нет возврата». Цветаева отвечала лишь одно: «Вы тут ни при чем. Бог меня предал вам за мои грехи. И вы сможете меня сослать только туда, куда сошлет Господь. Вы не можете мне сделать ничего, кроме того, что мне сделает Бог».

Следствие продолжалось чуть больше четырех месяцев. 10 января 1938 года Цветаеву признали виновной в контрреволюционной пропаганде и приговорили к 10 годам трудовых лагерей. Свой срок писательница перенесла стойко. После освобождения в 1947 году она поселилась в Вологодской области.

В 1949 году в СССР начались аресты «повторников» — людей, уже отбывших срок, вновь судили по старым делам. Анастасию Ивановну отправили в ссылку в Новосибирскую область, где она провела пять лет. В ссылках Анастасию сопровождал старый чемодан, на крышке которого она нацарапала гвоздем: «Цветаева».

Цветаеву освободили в 1954 году, вскоре после смерти Сталина, а еще через пять лет полностью реабилитировали. Во время отбывания ее первого срока, в 1941 году, ушла из жизни ее любимая сестра, оказавшаяся в бедственном положении в эвакуации в маленьком городке Елабуге на реке Каме. В город, ставший последним приютом Марины Цветаевой, Анастасия Ивановна приехала вскоре после реабилитации. Могилу сестры на Петропавловском кладбище она не смогла найти, крест был установлен на предполагаемом месте захоронения поэта. Анастасия Цветаева пережила свою сестру на полвека. Из жизни она ушла в 1993 году в возрасте 98 лет.

Последнюю треть своего жизненного пути Анастасия Цветаева посвятила семье и сохранению наследия сестры: она написала книгу «Воспоминания», активно участвовала в создании Дома-музея Марины Цветаевой. Позже там поселился и ее чемодан — реликвию передала музею Ольга Трухачева, внучка Анастасии Ивановны.

Источник

Анастасия Цветаева: биография и личная жизнь

Детство, юность, семья

Анастасия Ивановна Цветаева появилась на свет в Москве, в профессорской семье 27 сентября (15 сентября по ст. стилю) 1894 года. Она получила хорошее домашнее образование, как и её старшая сестра Марина, 1892 года рождения, будущая именитая поэтесса. Отец Иван Владимирович был знаменитым музейным деятелем, знатоком и историком искусства. Он стоял у истоков создания Музея изящных искусств в Москве (в настоящее время Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина), часто бывал в отъезде.

Анастасия (слева) и Марина Цветаевы

Мать Мария Мейн была талантливой пианисткой, ученицей Рубинштейна. В молодости она заболела туберкулёзом, лечилась на курортах Германии, Швейцарии. Вместе с нею в 1902 – 1905 годы ездили и дочери, которых определяли на учёбу в частные пансионаты. Нахождение рядом с чахнущим близким человеком для детской психики было очень тяжело.

Лечение в Европе, а позже в Ялте результатов не дало. Мать Аси и Марины умерла в 1906 году в Тарусе. С этим подмосковным посёлком связаны многие воспоминания детства и юности сестёр. Гимназическое образование Анастасия и Марина заканчивали в частной гимназии М.Т. Брюхоненко в Москве.

Анастасия Цветаева в молодости

Страницы жизни и творчества

Анастасия Цветаева в старости

Личная жизнь

Два замужества А. Цветаевой были непродолжительны. Первый, заключённый в ранней молодости с Борисом Трухачёвым, распался через два года (1912 – 1914 годы), оставив сына Андрея.

Анастасия Цветаева и Борис Трухачев (1911)

С сыном Андреем (1913)

А. Цветаева с сыном Андреем (слева), М. Цветаева с дочерью Алей, С. Эфрон и М. А. Минц — сзади (1916)

Больше Анастасия Ивановна не делала попыток устроить свою женскую судьбу. 16 лагерных и ссыльных лет выковали в ней суровый характер. О суровости в её характере, а нередко и деспотизме, вспоминала внучка Ольга. Но без приобретённой твёрдости было не выжить в условиях сталинско-коммунистического террора и репрессий.

Анастасия Ивановна очень любила единственного сына Андрея (стихотворение «Сыну»). Он, пройдя дорогу гонений и лагерей, после них занимался строительством, но, как и все Цветаевы, сочинял стихи. В 1975 году переехал в Москву, с трудом получил прописку и квартиру. Его дети – это две дочери, внучки писательницы: Маргарита (1947 г.р.) и Ольга (1957 г.р.). Анастасии Ивановне посчастливилось дождаться и правнуков, которых назвали Андрей, Григорий и Ольга.

С сыном Андреем в старости

Замечательная фигура в истории культуры

Анастасия Ивановна Цветаева прожила почти век земной жизни. В свой 90-летний юбилей она стала героиней документального фильма «Мне 90 лет, ещё легка походка». В первых кадрах зритель видит её бегущую невесомую фигурку и не может поверить, что у этой женщины за плечами девять десятков лет жизни, полной испытаний и лишений. Уже одно это делает её судьбу исключительной.

В последние годы писательница добивалась открытия музея своей сестры в семейном особняке в Москве. Его открытие состоялось при жизни Анастасии Ивановны, в 1992 году. А в 2013 году был открыт и музей самой Анастасии Цветаевой – в Павлодаре, где она жила, возвращаясь к нормальной жизни после ссылки.

Источник

Многоликая Ася: 6 личных вещей Анастасии Цветаевой раскрывают грани личности и превратности судьбы поэтессы

Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.

Выставка «Многоликая Ася»: личность, судьба и творчество Анастасии Цветаевой», открывшаяся в Доме-музее Марины Цветаевой, приурочена к 125-летию со дня рождения Анастасии Ивановны и охватывает все этапы ее жизни. О нескольких экспонатах, представленных на выставке – в материале МОСГОРТУРа.

Книга Ивана Цветаева с пометками Анастасии Ивановны

Отец Марины и Анастасии, искусствовед Иван Владимирович Цветаев, родился в небогатой семье сельского священника и с раннего детства тянулся к знаниям. Уже в 29 лет он стал профессором Московского университета. Там он не только преподавал, но и был хранителем небольшого музея, в котором хранились слепки античных скульптур — Иван Владимирович думал, что его студентам необходимо наглядное познание изучаемого материала. Цветаев считал, что у каждого человека должна быть возможность приобщиться к культурному наследию человечества и мечтал о создании большого музея изобразительного искусства.

Многолетняя работа привела к исполнению заветной мечты. В 1912 году при содействии Николая II в Москве был открыт Музей изящных искусств имени императора Александра III. Фонды музея пополнялись благодаря меценатам: кто-то жертвовал значительные суммы, а кто-то – передавал музею личные коллекции предметов искусства. «Наш гигантский младший брат», — так называла детище своего отца Марина Цветаева. Музей работает по сей день, но известен под другим названием – Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
Книга, представленная на выставке в Доме-музее Марины Цветаевой, содержит стенограмму речи Ивана Владимировича, посвященной созданию музея. Этот экземпляр принадлежал лично Анастасии Цветаевой. Книга была перечитана писательницей много раз – уже в преклонном возрасте, вновь изучая ставшие родными страницы, она делала пометки о том, что из заветов ее отца уже было выполнено, а чему еще предстояло осуществиться.

Коньки

Главной спортивной «страстью» Анастасии Цветаевой были коньки. По воскресеньям Ася и Марина любили «выходить в свет» и кататься в городе. Чаще всего они бывали на Патриарших прудах. Один из воскресных походов обернулся важнейшим знакомством в жизни Анастасии Ивановны.

На катке шестнадцатилетняя Ася встретила свою первую любовь – Бориса Трухачева. Они поженились и у них родился любимый сын Андрей, но семейное счастье было недолгим – в 1914 году брак распался. Вместе они прожили всего чуть больше двух лет.

Асе и Борису Марина Цветаева посвятила стихотворение «Конькобежцы»:
Башлык откинула на плечи:
Смешно кататься в башлыке!
Смеется, — разве на катке
Бывают роковые встречи?
Смеясь над «встречей роковой»,
Светло сверкают два алмаза,
Два широко раскрытых глаза
Из-под опушки меховой.
Все удается, все фигуры!
Ах, эта музыка и лед!
И как легко ее ведет
Ее товарищ белокурый.
Уж двадцать пять кругов подряд
Они летят по синей глади.
Ах, из-под шапки эти пряди!
Ах, исподлобья этот взгляд!
Поникли узенькие плечи
Ее, что мчалась налегке.
Ошиблась, Ася: на катке
Бывают роковые встречи!

Кстати, своего увлечения Анастасия Ивановна не оставила и в старости – даже в восемьдесят лет она часто каталась на любимых Патриарших прудах.

Книга Анастасии Цветаевой «Королевские размышления»

Юность Анастасии Цветаевой прошла в окружении великих поэтов. Помимо Марины, это были и Максимилиан Волошин, и Борис Пастернак, и другие. Сама Ася в творчестве отдавала предпочтение прозе. Ее главное произведение – это большая книга «Воспоминания», выпущенная в 1970-х. Стихи она писала очень редко – за всю ее жизнь была выпущена только одна книга поэзии, которая так и называлась – «Мой единственный сборник».

Серебряный век стал временем ренессанса не только поэзии, но и русской философской мысли. Труды Льва Шестова, Николая Бердяева, Василия Розанова занимали умы интеллигенции конца XIX – начала XX века. Их огромное влияние на себе испытала и Анастасия Цветаева. В 1914 году она выпустила свою первую книгу «Королевские размышления», в которой методично и логично попыталась опровергнуть существование Бога.

«Неужели Бог, создавая человечество, не мог выдумать для него иного местопребывания, чем шарик среди пустоты, который вдобавок еще и летит? Что за нелепость!» — писала Цветаева. В тексте произведения Ася упоминает героев-богоборцев из романов ее любимого писателя Федора Достоевского: Ивана Карамазова, Алексея Кириллова, Николая Ставрогина. Именно такие персонажи нравились писательнице в ранней юности.
Василий Розанов, с которым она вела дружескую переписку, прочитав ее труд, написал Анастасии Ивановне: «Да, ты кончишь в монастыре… Я знаю теперь это совершенно определенно – по тому пылу, с каким ты опровергаешь Бога». Можно сказать, что это «пророчество» русского философа исполнилось.

Тетрадь с молитвами

Религиозное восприятие Анастасии Ивановны перевернула встреча с поэтом, философом и мистиком Борисом Зубакиным. Этот образованный молодой человек происходил из шотландского рода Эдвард, многие представители которого состояли в масонской ложе. Христианская вера была для него важной частью жизни – рассказывают, что он мог целый день посвятить молитве. Зубакин не раз общался с Патриархом Тихоном.

Борис Зубакин и Анастасия Цветаева много разговаривали о Боге, о православии. Писательница внимательно слушала его многочисленные лекции о вере и старательно записывала каждую из них. Под влиянием Зубакина, Ася начала вести аскетичный образ жизни – перестала есть мясо, пить вино, курить, вступать в отношения с мужчинами. Большую часть своего времени она посвящала молитве.

О своем трудном пути к вере Анастасия Ивановна говорила: «Дело в том, что в те годы я пыталась воспринять Бога разумом, а не сердцем, старалась втиснуть Его в свое сознание, но Он там не помещался…»
Молитвы Анастасия Ивановна записывала в отдельные тетради, где помечала церковные праздники и памятные даты. На выставке представлена одна из них. Она открыта на важном для Анастасии Ивановне 31 августа – годовщине гибели Марины Цветаевой, которая совпадает с церковным днем памяти мучеников Флора и Лавра.

Чемодан

Печально известная 58-я статья Уголовного кодекса СССР не обошла стороной многих представителей семьи Цветаевых. Исключением не стала и Анастасия Ивановна.

Ее первый арест случился в апреле 1933 года. Тогда писательница находилась под следствием 64 дня, и только ходатайство Максима Горького, близкого знакомого Анастасии Ивановны, повлияло на ее освобождение. Второе задержание пришлось на сентябрь 1937 года, когда она находилась в Тарусе. Арестован был и Андрей, сын Анастасии Ивановны, который гостил у нее в это время. Причиной их задержания стало знакомство писательницы с Борисом Зубакиным, который состоял в масонском объединении «Орден Розенкрейцеров». Во время обыска сотрудники НКВД изъяли рукописи произведений, которые существовали в единственном экземпляре.

Чемодан, на котором заостренным гвоздем выцарапано «Цветаева», был постоянным спутником Анастасии Ивановны во время его пребывания в лагерях.

Клюка ручной работы

Даже в девяностолетнем возрасте она продолжала работать – писала и фотографировала, вела переписку и помогала людям. До конца жизни Анастасия Ивановна не переставала двигаться вперед – как в прямом, так и в переносном смысле.
Лифты «многоликая Ася» не любила. Она предпочитала каждый раз, с небольшими передышками на лестничных площадках, подниматься на девятый, и даже на одиннадцатый этаж. Анастасия Ивановна говорила: «Лестница – это жизнь». По эскалатору она спускалась и поднималась почти бегом, заставляя удивленных москвичей оглядываться на энергичную старушку.

Символом аскетичной и неутомимой натуры Анастасии Цветаевой можно считать ее клюку, которая представлена на выставке – она была выточена из древесного массива самой писательницей. Как рассказывала ее внучка Ольга Трухачева, у Аси было много тросточек, но она на них никогда не опиралась. Анастасия Ивановна использовала клюку по-другому – подвешивала на нее тяжелые сумки с продуктами, когда ходила в магазин.

Эти и другие экспонаты можно увидеть на выставке «Многоликая Ася», которая проходит Доме-музее Марины Цветаевой до 13 октября.

Текст и фото — Роман Бурдюгов/МОСГОРТУР

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

Источник

Любовь и жизнь Анастасии Цветаевой

МАЛЕНЬКИЙ ЛОРД ФАУНТЛЕРОЙ

Так назвала она себя в одном из своих стихотворений. Так называл ее человек, ставший самой сильной любовью ее жизни.

Она, дожившая почти до ста лет, была старейшей писательницей России, последним лучом Серебряного века. Большая часть написанных ею произведений погибла при ее неоднократных арестах.

Ее, дочь профессора Ивана Владимировича Цветаева, основавшего и подарившего Москве знаменитый Румянцевский музей (ныне Государственный музей изобразительных искусств имени Пушкина), внучку почетного гражданина Москвы, много сделавшего для ее процветания, Александра Даниловича Мейна, в 1937 отправили в сталинские лагеря, а потом в бессрочную ссылку в Сибирь.

Она, всю жизнь бывшая в тени своей сестры Марины, отнюдь не стала ее тенью. Не стоит их сравнивать – при всей их «сиамской близнецовости», при всем уникальном звучании в унисон их голосов и душ (Марина говорила о сестре: «моя неразлучная»), они отличались друг от друга. Иногда довольно сильно. Просто у них были разные пути. «Марина – гений, а я только талантливый человек, каких много», – не раз повторяла она. В ее личности таились свои бездны. Ее путь, сложный и многотрудный, – восхождение и торжество духа над, казалось бы, непреодолимыми обстоятельствами. Если суть Марины – гениальность, ее сутью было не менее высокое, а в человеческом смысле, может быть, и более важное понятие – совесть…

Договорив, Марина потянулась за папиросой. Щеки ее пылали. Звякнули серебряные браслеты на ее тонких запястьях, чиркнула спичка. Марина вдохнула горький дым. В комнате воцарилась тишина.

Что мог сказать в ответ на это откровение Никодим, сдержанный и немногословный от природы, бывший к тому же другом одного из действующих лиц разворачивающейся на его глазах любовной драмы – он-то и познакомил Асю с Маврикием? Никодим молча курил – от его папиросы пахло сигарой («смуглой сигары запах»), вид у него был задумчивый, – расхаживая по комнате от письменного стола Марины к шкафу и обратно и поглядывая на Асю с Мироновым, сияющих и смущенных, сидевших рядом на диване под чучелами лис и, казалось, не видевших никого вокруг. Они как будто провалились в воспоминания и не могли произнести ни слова…

Ася – маленькая, хрупкая, с таким же, как у Марины, нежным румянцем, словно просвечивающим лепестками роз через тонкую золотистую кожу ее лица с мягкими чертами и такая же близорукая. Светло-русая головка, вьющиеся локоны струятся вдоль шеи, прическа – как у пажа. Однажды они с Мариной нарядились пажами на какой-то костюмированный бал и произвели совершенный фурор! В ярко-синих бархатных беретах со страусовыми перьями, подчеркивающих золото кудрявых волос, в темно-малиновых пелеринах и туфлях с пряжками, подтянутые, с тонкими талиями, с красивыми очертаниями узких бедер и стройных ног. На боку – блестящие шпаги. Рядом – Сережа Эфрон, муж Марины, в костюме принца. Они танцевали вальс. В движениях сестер – почти мальчишеская отвага и в то же время грация и благородство. Как у настоящих пажей при королевских особах. Или как у маленьких лордов.

Николай Миронов – полная противоположность солнечной Асе. Цыганская масть. Его бабушку по отцу, цыганку, певицу, выкрал его дед — цыгане тогда жили в Грузинах — и женился на ней. А с материнской стороны у Миронова была и немецкая кровь. Смуглый, с густой черной шевелюрой. Длинные черные брови вразлет – как распахнутые ласточкины крылья. Прямой большой нос и маленький рот, одновременно добрый и твердо сомкнутый. Узкое лицо, темные глубокие глаза, светившиеся мрачной и восхищенной нежностью. Ася видела в нем сразу и Рогожина, и Мышкина.

Он появился здесь минуту назад, проездом с фронта, оставив длинную шинель в прихожей и принеся с собой едва уловимый запах вокзальной угольной гари. Офицерский мундир подчеркивал его неотразимую мужественную красоту. Как раз к концу Марининой тирады вошла горничная Соня и неожиданно произнесла: «Барыня, Вас и Анастасию Ивановну спрашивает офицер Миронов»…

Да и вообще – разве можно здесь что-нибудь посоветовать? Разве можно что-нибудь понять в любви? Как все удивительно, как все перепутано, как непостижимо…

Шел 1915 год. Немцы наступали по всем фронтам. Асе исполнилось двадцать лет. У нее был прелестный сын Андрюша от первого брака с Борисом Трухачевым, и она снова была беременна – ждала ребенка от Маврикия Александровича, своего гражданского второго мужа. В один из дней, проведенных в Маринином доме, Коля останется с Асей…Она познакомит его с мужем, они даже будут мечтать о жизни втроем после войны…

«Я никогда не хотела показать себя лучше, – лукавить, – вспоминала она о том времени, – замысел дневника моего – писать одну за другой все мои правды, смену силы и слабостей, все достоинства и недостоинства, всю дисгармонию ума, сердца, все как оно есть. Этому замыслу, ему одному я служу. Мне нет причин уклоняться от истины, ходить на ходулях: я ни перед кем не играю, я свободна, я не боюсь осуждения, я подставляю ему, как ветру, лицо. Я страстно хочу записать все, целую жизнь человека, сохранить все волны, бросавшие его челн, ничего не упустить в вечность. Страстное коллекционерство – глотание всего, что течет из вокруг – в душу, отзыванье Эоловой арфой на движение каждой воздушной струи, служение постоянной смене счастья и горя, смене сердец человеческих, их сравнению и упоению общения с ними, раз во всей вечности встреченной – так, именно так это во мне звучало, во весь рост исконной патетики жизни неповторимой, единственной. Перед этим мещанское осуждение окружающих с их убогой «моралью» мне казалось просто нулем. И перед этим нулем – лукавить, что-то таить, накладывать на себя – грим?»…

Ася была младшей дочерью Ивана Владимировича Цветаева и Марии Александровны Мейн. Кроме нее, в семье Цветаевых было еще трое детей – Валерия и Андрей, дети Ивана Владимировича от первого брака с Варварой Дмитриевной Иловайской, умершей вскоре после рождения сына, и Марина. Ася родилась крошечной – как писал Иван Владимирович своему другу, «сравнительно с Мариной она представляется какой-то половинкой», – и часто болела. Асино детство прошло в Москве, в родительском доме в Трехпрудном переулке, летом – на даче в Тарусе, а потом – в Италии, Германии, Швейцарии. Марии Александровне необходимо было сменить климат и лечиться у европейских врачей: у нее обнаружили туберкулез.

«…Разве на катке Бывают роковые встречи?» – спрашивала в стихах Марина. Оказалось – бывают. Самые что ни на есть роковые.

Ясным зимним днем на катке на Патриарших прудах гимназистка шестого класса Ася Цветаева встретила его – невероятно красивого, с пронзительным взглядом синих глаз, в легком пиджачке и золотой собольей шапке, надетой немного набок, из-под которой выбивались пышные, длинные, как у Листа, белокурые волосы. В нем было что-то необыкновенное, романтическое, никогда не виденное, пленительное, нужное.

Он появился внезапно, стремительно, кому-то что-то рассказывая на ходу и прерывисто дыша как на бегу, подхватил Асину подругу, прокатился с ней несколько кругов и вновь предстал перед Асей. Девушка вмиг почувствовала, что это она должна летать с ним, а никакая не ее подруга. И что выражение «безумно влюбиться», почерпнутое из литературы, теперь относится непосредственно к ней.

– Ася Цветаева! – быстро протянула она ему свою ладошку.

– Борис Трухачев! – представился он, сильно грассируя. В его грассировании было что-то старомодное, что-то от русской знати из «Войны и мира», а в манере забавно проглатывать букву «л» – что-то детское, непосредственное, милое.

«Музыка гремела, летел снежок, синее небо вечера медленно и плавно кружилось над нами, и казалось, что кружится голова…», – потом вспоминала Ася.

Они неслись и неслись по кругу на норвежских коньках под звуки вальса – играл военный оркестр, – взявшись крест накрест за руки, пока окончательно не стемнело, и не зажглись фонари. Борис сказал при знакомстве, что ему двадцать семь лет. Совсем взрослый! Приврал, конечно, для солидности. На самом деле он был старше Аси всего на два года и слонялся без дела, исключенный из гимназии.

Кататься на коньках Анастасия Ивановна любила всю жизнь, до самой старости. В восемьдесят лет нарезала на том же катке на Патриарших по семнадцать кругов. Маленькая, худенькая, в рейтузах и спортивной шапочке с мысиком, Анастасия Ивановна была похожа на школьницу. Боялась, что мальчишки забросают ее снежками. За ней действительно гонялись мальчишки, но обогнав и увидев морщинистое лицо «Бабы-Яги», в ужасе бросались врассыпную.

Иван Владимирович сразу невзлюбил жениха младшей дочери. Если Сережа Эфрон вызывал у него доверие, то Борис – никакого. Ничегонеделанья профессор не одобрял. Учиться надо, получать образование, двигаться вперед! Борису приходилось пробираться в комнату Аси незаметно, в просторном одеянии, чтобы было похоже на женскую фигуру. Они встречались каждый день, пользуясь частыми командировками отца.

До этого у Аси были «совместные» с Мариной влюбленности – сначала в поэта-символиста Льва Кобылинского, писавшего под псевдонимом Эллис, потом в филолога и переводчика Владимира Нилендера, которого сестры прозвали Чародеем. Но это все было детское, ненастоящее, мимолетное…

Летом Ася уехала в Коктебель, в дом поэта Максимилиана Волошина, где уже состоялась другая роковая встреча – Марины Цветаевой и Сергея Эфрона. Вскоре за Асей примчался истосковавшийся Борис. Влюбленные пары не задержались у Волошина надолго и разъехались: Марина и Сергей – в Уфимские степи, где Сергей должен был пить кумыс, чтобы лечиться от туберкулеза, а Ася и Борис – в Феодосию и через Москву на финский курорт Эсбо. Потом по примеру старшей сестры в декабре 1911 года Ася уехала со своим женихом в заграничное путешествие. Тайное, разумеется. В разных поездах, чтобы родители ни о чем не догадались. Под предлогом лечения. На самом деле Ася была беременна.

Варшава, Женева, Монако, Монте-Карло, Ницца… Чудесные европейские места. Наслаждение свободой, молодостью, любовью…

Вдалеке от осуждавших их взрослых, делавших все, чтобы не дать Асе и Борису соединиться. А, может, им было виднее? Они не думали о том, что ждет их впереди. Юные, праздные, беззаботные…

Борис сидел напротив Аси за столиком кафе. Им подавали тартинки с черной икрой. Борис курил сигару, что придавало ему элегантный вид. Его синие глаза ослепительно блестели. В них – щемящий душу холод, полное его одиночество. В Борисе было что-то лермонтовское. Словно он предчувствовал свою раннюю гибель. И, возможно, поэтому они с Асей никогда не говорили о будущем.

«Я помню себя в элегантном пальто с огромным воротником из «пана» – шелковистого бархата, спадавшим на плечи и грудь мягкими складками; в большой, с черными маргаритками, шляпе – и зонтик помню в руке…

Я помню широкой волной на все дни разостлавшегося настроения – безделья; ласковое безразличие к тому, день ли сейчас или вечер. Запах сигар, запах фиалок. Запах воды. Бесцельность денег в щегольских портмоне, наши чуть скучающие фигуры у витрин…

Взглянув на нас, кто бы сказал, что мы муж и жена! Как безнадежна чувствовалась жизнь впереди – полное отсутствие будущего. И как мудры были мы в 17 и 19 лет, иностранцы и путешественники, – что не глядели вперед.

И ведь мы вправду ничего не хотели!» – писала через много лет Ася в своем автобиографическом романе «AMOR».

Здесь же, за границей, начались разногласия влюбленных. Каждый из них обладал сильным и сложным характером, никто не хотел ни в чем уступать другому. В Асе проявлялись властные черты, она была чересчур требовательна, а Борис не умел или не мог приспосабливаться – ни к людям, ни к обстоятельствам.

Поводом для первой размолвки послужил рассказ Бориса о своем старшем брате, залепившем пощечину экзаменатору за то, что поставил не ту оценку. «Какой же грубый человек Ваш брат!» – возмутилась Ася. В ответ Борис сказал, что он уезжает назад в Россию. Ася не стала его удерживать. Из гордости. Но проводила в поезде до русской границы, так как Борис плохо знал иностранные языки. Он вернулся в Москву, а Ася одна поехала в Италию и потом в Париж, чтобы встретиться с Мариной и Сережей, находившимся после венчания в свадебном путешествии.

Борис прислал Асе телеграмму с просьбой вернуться, чтобы обвенчаться: как порядочный человек – а это чувство в нем было сильно, – он не мог допустить, чтобы его ребенок родился вне брака. А потом можно и разойтись, добавлял он. Странные, непонятные отношения! Еще свадьбу не сыграли, а уже думают о том, как расстанутся…

Ася и Борис поженились в том же году, что и Марина с Сергеем – в 1912, с разницей в три месяца. Венчание состоялось в скромной церкви села Всехсвятского «Убежища увечных воинов», а потом вся компания отправилась в ресторан «Прага», в позолоченный зал на втором этаже. Так получилось, что сестры не были на свадьбах друг у друга. Их первенцы – сын Аси Андрей и дочь Марины Ариадна Эфрон (Аля), – родились с разницей в три недели.

Но разве готовы были юные Ася и Борис взвалить на себя семейные обязанности? Во всяком случае, Борис к этому был явно не готов. Он вел свободный образ жизни, встречался с друзьями, играл на бильярде, приходил и уходил, когда ему вздумается, – и в два часа ночи, и под утро. Если бы Ася спросила его, куда он уходит, он бы попросту не ответил. Она и не спрашивала. Он ничего плохого не делал, не изменял своей жене, но тесной спаянности, слиянности между ними уже не было. А может, ее не было с самого начала? Что-то у них не заладилось, не сложилось. Они как-то быстро охладели друг к другу. Их жизни протекали рядом, но не вместе, по независимым траекториям. Безумная романтическая влюбленность ушла, не оставив следа.

Шафером на Асиной с Борисом свадьбе был его гимназический друг Боря Бобылев. Они почти все время проводили вместе – Борис любил собирать у себя товарищей. По вечерам в гостиной пылал камин, молодые люди пили красное вино, глядя на огонь через отливающий рубином хрусталь бокалов. Пели песни, романсы. Их юные лица были ярко освещены. Наверху в детской спал под присмотром няни маленький Андрюша. Сияла всеми цветами радуги круглая бриллиантовая брошь на строгом черном платье Аси. Боря Бобылев смотрел на Асю с нескрываемой нежностью – он был в нее влюблен. В ее жизнь Бобылев вошел близким преданным другом. Она подолгу разговаривала с ним, читала ему наброски своих будущих книг, делилась сокровенными переживаниями…

А с Борисом они с каждым днем отдалялись друг от друга, почти не бывая наедине. Отчуждение нарастало, иногда доходя до грубости. Борис мог позволить себе неожиданные выходки, рожденные его отрешенностью и гордыней. Ася постепенно привыкала к своему одиночеству. Запершись в комнате, она заносила в дневник дни своей жизни, которая рвалась на глазах… Впоследствии дневниковые записи переросли в книгу, которую Ася назвала «Королевские размышления». Потом родилась еще одна книга – «Дым, дым и дым», посвященная Марине.

…Зима, искристый морозный вечер. Ася возвращалась домой в черной плюшевой шубке, неся только что купленный в кондитерской торт к чаю. В комнате Бориса горел свет – значит, он дома. Дверь открыл Боря Бобылев. «Миронов приехал!» – с порога сообщил он Асе радостную новость. Если бы только Ася знала, что будут значить в ее жизни эти слова! Они прозвучат еще не раз, с многолетними паузами, внося сердечное смятение и взрывая, казалось бы, только-только устоявшийся жизненный распорядок.

Миронов учится на юридическом факультете университета. Она уже что-то слышала о нем. Откуда-то из Сибири, кажется, из Иркутска, где заканчивал гимназию. Гость двинулся навстречу раскрасневшейся от мороза Асе. Она сняла шапочку, золотые кудри рассыпались по плечам.

– Знакомьтесь, Николай, это жена Бориса.

– Нет, это же маленький лорд Фаунтлерой!

«Ася, я полюбил Вас с первого взгляда и на всю жизнь», – скажет он ей потом…

Всех четверых словно связали какие-то незримые темные узы, запутанные, непостижимые, предсказывающие, что добром это не кончится…

«Борис подчеркнуто бережно добр ко мне, – вспоминала Ася о тех тяжелых днях. – Я не таила от него любви Бори ко мне и моей к нему. Я не пряталась. Не лгала. Не лукавила. Все было на виду, явно. Все было Борису ясно, любовь его друга Бори ко мне — так понятна, упрекнуть можно было, только если бы мы обманывали или если бы перешли черту. Мы не перешли ее, даже не подошли к ней. Ни Боря, ни я не тянулись друг к другу физически. (Трудно поверить? Но — так. Боря был юноша. Я — и до него, до Бориса так долго отвращалась физической близости. Перешла черту только для Бориса и с ним. В эту область никто мною не был впущен. Жена, я была верна Борису. И он это знал.)

– Мне надо другую квартиру, – сказала Ася Миронову. – И надо — скоро, чтобы папа, придя, нашел уже все устроенным, чтобы не огорчать его ответами на вопросы, слухами. Папу надо щадить. Вы поможете мне, Николай Николаевич?

Тот помог и с переездом – нашли другую квартиру, в Борисоглебском переулке, во дворе дома, где позже поселится Марина, и с перевозкой вещей. Они ходили с Асей по просторным комнатам, как будто этими бесконечными шагами – почти до утра – пытались заглушить ужас пережитого, боль и тоску потери. Шаги гулко отдавались в пространстве, за окнами темнела ночь, а они все ходили и ходили, словно от этого становилось немного легче.

Ася смутно догадывалась, что полюбила Миронова, но говорить об этом не решалась… Миронов первый признался ей в любви на одном из бессчетных поворотов из столовой в переднюю. В глубокой ночи его голос прозвучал медленно, тихо и безудержно. «Мне кажется, я тоже Вас люблю, – еле слышно прошептала Ася в ответ на его признание, наполнившее ее безумным восторгом и безотчетным страхом. – Но Вам сейчас лучше уехать». Он не спорил и уехал в Иркутск к родителям. Он понимал, что его любимая женщина пока остается женой Бориса, и совесть не позволит ей сделать никаких шагов в его сторону.

И Асю не покидало ощущение, что ее жизнь – сплошная фантасмагория, что она совершенно одинока. Коля уехал – а что ему оставалось в этой ситуации? Бобылев лежит на кладбище, под крестом, на котором висит металлический венок из незабудок, заказанный для него Асей и Мариной. Борис не появляется, а если появляется – быстро уходит. Он больше не любит ее. Да и она его не любит. Она – восемнадцатилетняя женщина с маленьким ребенком – всеми брошена. Так сложились обстоятельства, и с этим ничего нельзя было поделать. Ася плакала целыми днями и бессонными ночами. А надо ведь как-то выживать. Вставать утром. Начинать новый день. Заботиться о сыне. В душе тихим эхом отдавались слова Миронова, сказанные при прощании на вокзале: «Ася, нам нельзя вместе жить, но мы вместе умрем. И где бы мы ни были — мы позовем друг друга. »…

Господи, зачем это было?

Борис все же вернулся к жене после долгих уговоров своей матери. Они с Асей пытались продолжать жить вместе, хотя бы ради сына, но прежней жизни уже не было. Да и быть не могло. Слишком много произошло страшного и непоправимого…

После смерти Ивана Владимировича в том же 1913 году Ася и Борис расстались окончательно. Они разошлись тихо, с достоинством, без скандалов и сцен, оставшись друзьями. Пришли в Консисторию с прошением о разводе, веселые, держась за руки. Священник долго не мог понять, что эта дружная молодая пара и есть те самые супруги, которые разводятся.

У Аси появился новый – гражданский муж Маврикий Александрович Минц, у ее бывшего мужа – новая жена, актриса Мария Кузнецова-Гринева. Ася подружилась с Марией, которая ей очень понравилась, и сохранила эту дружбу на всю жизнь. А Борис подружился с Маврикием Александровичем. Встретившись, они могли проговорить по душам до рассвета…

Маврикий, или Морек, как звала его Ася, приходил к ней каждый день. Он был старше ее на десять лет. Скромный человек с застенчивой улыбкой и очень светлыми печальными глазами. Легкий, тихий, непритязательный, неторопливый. Постепенно они врастали друг в друга, и Ася чувствовала, что нестерпимая горечь уходит с души, что истерзанное сердце оживает, что она рождается заново. С ним было легко – как во сне, тихо и глубоко, как над колодцем, в котором не видно дна. Он относился к ней нежно и бережно. Заботился, чтобы она вовремя ложилась спать. Часы, проведенные с ним, были неповторимы. Ася и не знала, что такое бывает. Расставаться с каждым днем становилось все труднее… Но в воздухе носилось: что-то должно было нарушить этот странный завораживающий ритм…

Неожиданно принесли телеграмму: Коля Миронов просил Асю приехать в Тулу, чтобы проститься перед его отправкой на фронт.

– Я люблю его и люблю Вас, – потерянно и твердо сказала она Маврикию. – Что мне делать?

– Ехать, – ни минуты не колеблясь ответил он.

Почти сутки Ася провела на Тульском вокзале. Эшелон, в котором ехал Миронов, опаздывал. В сотый раз выходила она к железнодорожным путям. И вдруг…

«Прямо ко мне, шагом, крупным и твердым, полоща в ветре полы шинели, переходит пути человек в военной папахе, – писала Ася в романе «AMOR». – Не узнаю. Помню его черноту, ее нет – папаха серая, весь в хаки, военный цвет. Одни брови черные! … Я просто забыла Миронова. Стою, онемев. Чувствую ровно столько, сколько надо – чтобы сойти с ума. … Но на моем щите – как некогда на щите моей матери – начертано слово «долг»».

В эшелоне Ася заболеет скарлатиной, три месяца пролежит в больнице в Варшаве, откуда ее заберет вызванный телеграммой Маврикий. Они поселятся вместе в городке Александрове, куда Маврикия Александровича направили служить в учебную команду. Ему, еврею, несмотря на два высших образования, офицерское звание было не положено. 25 июня 1916 года Ася родит второго сына Алешу. В крестные отцы Алеше она запишет известного философа Василия Розанова, с которым вела переписку, и тот считал свою юную корреспондентку равным собеседником. Близкие отношения с мужем почему-то прекратятся, но он примет это с достоинством и будет еще больше трогательно заботиться о жене и детях.

… И тут с фронта вновь приехал Миронов.

Но драма на этом не закончилась, вскоре обернувшись настоящей трагедией. Весной 1917 года Маврикий неожиданно скончался от острого перитонита. Он давно уже жаловался на боли в правом боку, но врачи не распознали аппендицита. Ася с детьми отдыхала в Крыму у Волошина. Она даже не успела на похороны, застав лишь свежую могилу. Потрясенная обрушившимся на нее несчастьем, Ася вернулась в Коктебель, к Волошину, к его матери, – туда, где ей было легче пережить свое горе. И где через два месяца так же внезапно и страшно умер от дизентерии ее младший сын – годовалый Алеша. Нянька, по ли нечяанно, то ли с каким-то умыслом дала малышу немытые вишни прямо из корзинки проходившей мимо дамы. Коктебель, который Марина называла «местом моей души», стал для Аси самым скорбным местом на земле.

В этот кошмарный период ее первый муж Борис бросил все дела и примчался к Асе, в Коктебель, чтобы ее поддержать. Привез ей, оставшейся без каких-либо средств, свои последние деньги, полученные по завещанию матери. Помог перевезти их сына Андрея, тоже заболевшего дизентерией, в Феодосию, нашел врача… Он спас ее…

Всего полтора года спустя они встретятся снова, в Старом Крыму, в соседнем Коктебелю селенье, отрезанные от мира гражданской войной. Она поселит его в своем доме. Он заболеет тифом. И надеясь, что молитва спасет его, грязно-размокшей крымской зимой, сквозь стужу и ветер, Ася из последних сил проползет через несколько улиц на коленях до церкви, путаясь в подоле длинной шерстяной юбки. Бог не уберег Бориса. По странному велению судьбы ему было суждено умереть на руках у Аси, в возрасте двадцати пяти лет, в том самом Крыму, где когда-то цвела под южным солнцем у моря их безумная любовь…

Пережив смерти сына и двух мужей, Ася поверила во фразу «каждому воздастся»…

Жизнь в голодном Крыму в окружении могил становилась невыносима. Благодаря хлопотам Марины, Ася с Андрюшей прорвалась в Москву – больная, изможденная, потерявшая все зубы от голода и цинги. Она стала работать, писать, переводить. Увлеклась мистическими учениями. Сблизилась с Борисом Зубакиным, основателем тайной ложи розенкрейцеров, похожим на прямого потомка Шекспира. Съездила к Алексею Максимовичу Горькому на Капри и в Париж, где в последний раз увидела Марину, бывшую там в эмиграции…

В двадцать восемь лет Ася дала перед Богом обет целомудрия, нестяжания, неедения мяса и запрещения лжи. По сути, монашеский обет в миру. С тех пор близких отношений с мужчинами у нее больше не было. Так закончилась женская история Анастасии Цветаевой, история ее земной любви и страсти, увлечений и кружений сердца… Она могла влюбиться, но не переступала известных рамок, загоралась, так как была очень темпераментной женщиной, но подавляла себя, чтобы держать данное слово. Ее юношеский атеизм давно испарился, уступив место глубокой, сосредоточенной вере в Бога.

Назревала совсем другая история – история крепнущего духа, не сломленного допросами и лагерями, издевательствами следователей и непосильным трудом, подступающей слепотой и страшной вестью о гибели Марины. До начала другой истории оставалось несколько лет, а пока…

Как-то вернувшись домой, Ася от соседей узнала, что в ее отсутствие два раза заходил и спрашивал ее «какой-то Миронов». Ее словно током ударило. Сердце бешено заколотилось, и казалось, готово было выскочить из груди. Они не виделись целых шестнадцать лет! Им уже под сорок! Она и хотела, и боялась этой встречи. Звонок в дверь – и невероятно – на пороге стоял прежний улыбающийся Коля, но все же неуловимо изменившийся, постаревший. Он долго ходил по Мерзляковскому переулку, не решаясь подняться на четвертый этаж и войти. Боялся, что увидит старуху. «А ведь ты совсем молодая!» – со смехом заключил он, сжимая ее в объятиях.

Миронов приехал в командировку с Дальнего Востока и намерения имел самые четкие: жениться на Асе и хотя бы вторую половину жизни провести вместе. Он никогда не понимал Асю рядом с Борисом, но не оспаривал ее, не добивался. Просто радовался тому, что она – есть. Жизнь столько раз разводила их, заготовив на их долю сплошные разлуки и расставания. Сколько же можно! Он заберет Асю и увезет ее с собой. Они наконец-то будут счастливы. Но ведь Коля ничего не знал про данный Асей обет! Он прожил у нее несколько недель и радовался, как ребенок, как будто его долгожданная семейная жизнь с любимой женщиной уже началась. Но почему-то такое естественное для них обоих желание близости – естественное, как дыхание – оставалось лишь желанием… Может быть, Асю что-то смущает?

За те годы, что они не виделись, Коля успел жениться, но жена оставила его и с их маленькой дочкой уехала в Шанхай. А он вместе с другом занимался перевозкой товаров в Японию на шхуне «Конек-Горбунок», выучил английский язык. Теперь они с Асей свободны, и ничто больше не помешает им быть вместе. Правда, Ася? Она не ответила и как-то внутренне напряглась.

«Ты разлюбила меня?» – голос Коли дрогнул. И тогда, гладя его по черным волосам, в которых уже вовсю серебрились нити седины, Ася рассказала ему все. Что она дала слово. Что ей стоит неимоверных усилий его сдержать, но поступить по-другому она не может – иначе перестанет себя уважать. Что все кончено. Что они должны расстаться и на этот раз – навсегда.

Два не совсем уже молодых человека не сдерживали слез.

– Я скоро уеду, – говорил Миронов, бережно целуя своего «маленького лорда Фаунтлероя» в лоб и глаза, – я не сделаю ничего, о чем бы мы потом пожалели. Но знай, что я всю жизнь любил и буду любить только тебя. Тебя одну…

Опять проводы, вокзал, поезд, горький, отдающий паровозным дымком, запах разлуки. Теперь уже в последний раз. Трудно, невозможно в это поверить, но это так. Она больше не сядет с ним в поезд и не уедет за тридевять земель, на райские острова, где под голубым небом плещутся ласковые волны… Волны их любви и счастья, теперь уже невозвратного, невозможного… Странная, бередящая душу смесь грусти, тревоги, ожидания. Тревоги за судьбу Коли. За свою собственную судьбу. А ожидание – чего? Новой встречи? Но ведь ее больше не будет! Никогда…

Зачем все это было?

Всю силу любви к Миронову, переполнявшую ее существо, Ася выплескивала за пианино. Она возобновила уроки фортепианной игры и не отрывалась от клавиш своего старого темно-желтого инструмента. Музыкальные волны заполняли комнату, напомнив о страстных звуках рояля, звучавшего в гостиной Трехпрудного переулка, когда на нем часами играла мама. В романтическом порыве, в отчаянной тоске по несбывшемуся…

«Не бросай никогда музыку, трудись у рояля и, если взгрустнется, что меня уже нет на свете, – помни, что я продолжаю любить тебя, и сыграй мне вслед – я услышу…», – завещала Анастасия Ивановна своей внучке Оле Трухачевой.

Большой портрет Миронова стоял у Анастасии Ивановны на полке до конца ее дней.

В том же памятном 1933 году ее впервые арестовали. Но выпустили через два месяца – по ходатайству Горького. А в 1937 году для Аси начнется страшная эпопея – арест вместе с сыном в Тарусе, тюрьмы, лагеря, этапы, пересылки, поселения – длившаяся почти двадцать два года. Следователь ухмылялся: «Теперь Горький уже за Вас не заступится» (за год до этого великий писатель умер). Ее мучали многочасовыми допросами, не давали спать, запирали в узкий бокс, где можно было только стоять, а стоять – после допросов – сил не было. И в этих нечеловеческих условиях хрупкая болезненная женщина не сломилась, не потеряла достоинство и присутствие духа. Отказалась отвечать на вопросы после того, как следователь назвал ее стервой. А самое главное – никого не оговорила. Ее совесть была чиста.

Вот фрагмент из сохранившихся протоколов ее допросов:

Следователь: «Кто такой Зубакин?»

А. Цветаева: «Мой друг. Он — поэт, скульптор, талантливый импровизатор и философ. Познакомилась с ним в 1922 году в Союзе писателей в Москве. Сблизила нас общность этических и философских взглядов, а также отношение к религии и искусству. Наша дружба и личное общение продолжались до самого последнего времени, хотя в последнее время переписка и встречи стали редкими».

Следователь: «Каких философских и религиозных взглядов держится Зубакин?»

А. Цветаева: «По своим философским взглядам Борис Зубакин — идеалист. Он интересуется каббалой, мистикой и вопросами древних религиозных учений. Я разделяю эти взгляды Зубакина».

Следователь: «Назовите фамилии Ваших и Зубакина знакомых, разделяющих философские и религиозные взгляды Зубакина».

А. Цветаева: «Из таких лиц мне известны Валентин Николаевич Волошинов и Леонид Федорович Шевелев. Оба эти лица — ныне умершие».

Следователь: «Кто еще разделял философские и религиозные взгляды Зубакина из известных Вам лиц?»

А. Цветаева: «Кроме Волошинова и Шевелева, лиц, разделявших взгляды Зубакина, я никого не знаю».

Конечно, Ася знала всех – ведь она была секретарем и ближайшим помощником Зубакина. Но она промолчала. Никаких признаний выбить из нее не удалось.

В родную Москву Анастасия Ивановна вернулась лишь в 1962 году. Сначала ее поселили в комнате в коммунальной квартире, а потом дали маленькую однокомнатную квартиру на Большой Спасской.

Главное место в жизни Анастасии Ивановны занимала литературная работа. Ей было уже за девяносто, а она продолжала писать, печаталась, вела обширную переписку, помогала людям, кого-то куда-то устраивала… Скольких людей она принимала за день – сосчитать невозможно! И для каждого у нее находился совет или просто доброе слово.

Самым большим желанием Анастасии Цветаевой было любить людей действенной любовью. Марина говорила о том же: «Любовь – это поступок». Анастасия Ивановна была очень требовательна к другим, но в первую очередь к себе. Аскетом, строжайшим, деспотичным властителем собственного существа запомнили ее современники.

Литературный труд ей казался легче физического. Анастасия Ивановна заботилась о том, чтобы ее сын с женой, уже пожилые, не перетрудились на дачном участке, где они выращивали овощи, ягоды, зелень. «Не надрывайтесь вы так, – говорила она. – Я напишу, заработаю».

Вышли ее знаменитые, несколько раз переиздававшиеся «Воспоминания» – уникальная мемуарная проза, занявшая особое место в русской литературе; роман «AMOR», рассказы о животных «Непостижимые», повесть «Моя Сибирь», сборник мемуарных зарисовок «Неисчерпаемое»…

Цветаева была прекрасной переводчицей, немецкий и французский языки знала с детства, английский учила, начиная с 1927 года, и преподавала в Тимирязевской академии, увлеклась японским и испанским. С испанского с наслаждением начала переводить в лагере. Первые стихи написала на английском языке, и читавшие их англичане говорили, что это классика. Потом уже стала писать на русском. Все ее стихи были написаны в лагере. Свой поэтический сборник Ася назвала «Мой единственный». Она говорила, что у настоящего поэта много сборников, а она не поэт, потому у нее и сборник всего один. Когда Ася узнала о смерти Марины — два года это страшное известие от нее скрывали, — рифма от нее ушла. А в восемьдесят лет Анастасия Ивановна снова вернулась к стихам. «Мне восемьдесят лет, еще легка походка»…

Она ходила очень быстро, буквально летела вперед. С собой носила палку, но никогда на нее не опиралась. А в другой руке была авоська с плащом и калошами на случай смены погоды.

Лифт Анастасия Ивановна ненавидела и никогда одна на нем не ездила. Поднималась пешком по лестнице и на девятый, и на одиннадцатый этаж! При этом на промежуточных площадках отдыхала, чтобы восстановить дыхание, и двигалась дальше. «Лестница – это жизнь», – говорила она. В метро на эскалаторе не стояла, ходила и вверх, и вниз.

Терпение и труд все перетрут, повторяла Цветаева. Всего нужно добиваться самим. Сначала что-нибудь сделай, а уж потом получи. Отдай – и тебе все вернется в десять раз больше…

Ее друзья предсказывали, что Анастасия Ивановна доживет до ста лет, но она только отшучивалась: «Боюсь этой трехзначной, нечеловеческой цифры. Наверно, буду походить на ведьму».

У ее удивительного голоса были разные оттенки. Уютные, теплые, доброжелательные – для друзей. С людьми официальными – учтивые, но — бывало — и холодные до ледяных. По-особому она разговаривала с животными, которых очень любила. Часто можно было услышать «душенька» и обращение на «Вы» к какому-нибудь бродячему псу с несчастными глазами или ободранному дворовому коту. Но совершенно по-особому она читала стихи. С ясной, глубокой мелодией, временами напоминающей по звуку виолончель…

Сын Цветаевой Андрей Борисович Трухачев ушел раньше нее. Ему исполнилось восемьдесят. Он был очень талантливым человеком, прекрасным рассказчиком, рисовал, писал стихи. Обладал энциклопедическими познаниями, цитировал целые книги наизусть. Как-то зимним вечером, возвращаясь к себе домой в Орехово-Борисово от Анастасии Ивановны, он почувствовал себя плохо. Андрей Борисович успел набрать код и упал около своего подъезда. С ним случился инсульт. Через два дня его не стало.

На сороковой день пришло много народа. Анастасия Ивановна сидела, опустив голову и сжав руки между коленей, в кресле, подаренном ее сводной сестрой Лёрой – Валерией Ивановной Цветаевой. «Вот и случилось то, чего я больше всего боялась», – сказала она.

Спустя три месяца Анастасия Ивановна тяжело заболела. Она мужественно боролась до конца. Очнувшись, могла спросить: «Я в своей квартире?» Номер квартиры был 58 – как печально знаменитая политическая статья. Перед смертью она просила свою внучку Олю: «Смотри на меня. Ты – единственное, что у меня осталось». Олин старший сын Андрей делал ей искусственное дыхание. А младший, Гриша, стоял на коленях и молился.

За несколько дней до конца она сказала, что видит дверь с надписью «Анастасия», но там занято, там Марина и Андрей. А в день смерти она увидела, что место там освободилось…

…Она умерла 5 сентября 1993 года, немного не дожив до своего девяносто девятилетия, в воскресенье, что по-гречески звучит «анастасия», в день Отдания праздника Успенья Пресвятой Богородицы. Похоронили ее в день праздника Сретения иконы Владимирской Божией матери, а сороковой день со дня смерти ее пришелся на день Покрова. Еще одно знаковое совпадение – по радио в тот день как раз шла передача о семье Цветаевых. Когда передача закончилась, Анастасии Ивановны не стало. Последними ее словами, обращенными к внучке, были: «Оля, зачем…»… Дальше Оля не расслышала…

(С) Елена Ерофеева-Литвинская. Из книги «Сценарий для богини. 11 сенсационных историй о любви»
Книгу полностью можно купить:

Источник