бриг 001 история создания брига продолжение

Бриг 001 история создания брига продолжение

У истоков отечественного Hi-Fi (история 2)

В сторону «СТАЛКЕРА»

Как только вышел предыдущий номер ”АМ”, по Петербургу поползли слухи: 1. Лихницкому удалось сделать „Бриг» прежде всего из-за своей некомпетентности, он просто не знал, что в наших условиях подобная „Бригу» техника в принципе непригодна для серийного производства;2. Лихницкий не сам придумал „Бриг”, а украл схему усилителя „ Маранц ”; 3. Лихницкий не участвовал в разработке „Брига”, а был учителем создавшего его трудового коллектива, то есть „стоял у истоков”. Слухи распространялись свидетелями, очевидцами и сторонними наблюдателями. Читателю самому придется решать, какая из этих версий правильная.

Слава „Брига” тем не менее, росла. В первый день его продажи в Гостином дворе с утра выстроилась очередь из уважаемых в городе людей. К обеду в ней началось волнение: выяснилось, что „Бриги” „ушли” с завода утром и до сих пор еще не прибыли. Порядок в очереди устанавливал лично В. Зуев. Позже узнали и причину задержки: шофер, который вез с завода „Бриги”, по дороге часика на три заехал к своей хорошей знакомой.

Из Спасских ворот Кремля я выходил, торжественно неся перед собой мешок с рыбными консервами. Минуя один за другим многочисленные посты охраны, я опасался, что меня кто-нибудь остановит, но этого не произошло.

Стоило появиться „Бригу”, как невесть откуда взялась целая армия его рационализаторов. Многие вполне уважаемые специалисты по усилителям предлагали в журналах свои варианты его улучшения. В связи с этим мне вспомнился забавный эпизод. Один высокопоставленный чин из КГБ (не буду называть, кто) позвонил по кремлевской „вертушке” в мою коммунальную квартиру с требованием, чтобы я сообщил ему обо всех возможных переделках схемы, которые способны улучшить „Бриг”. Он был так настойчив, что прислал из Москвы своего ординарца (в чине полковника) забрать „выправленную” моей рукой схему „Брига”. Я передал ему схему, ради шутки поставив в правом верхнем углу гриф „секретно”.

Громковский обрадовался, что все обошлось благополучно, и предложил устроить торжественное вручение мне привезенной медали на общем собрании коллектива объединения. На этом собрании он сказал примерно следующее: „Десять минут назад с нарочным из Лейпцига нам прислали золотую медаль с дипломом, которая получена (далее читает из диплома) за высокий научно-технический уровень и выдающееся качество изделия „Бриг” (пауза). Прошу подняться на сцену виновника этого события”.

Б. Семенов, когда в сентябре 1977 года принимал меня на работу. Я был назначен начальником научно-исследовательского сектора усилителей и электрофонов. На этом месте я должен был контролировать и направлять в „нужную” сторону проектирование этой техники в масштабах всей страны.

Работы было действительно много. На лестничной площадке у двери моего сектора все время стояла очередь из представителей заводов. Опытные образцы будущих усилителей и электрофонов, а также документация к ним были свалены кучами на полу. Стоял в этой очереди и президент не родившейся еще фирмы „LAMM Audio ” Володя Шушурин со своим новоиспеченным усилителем „ Амфитон ”.

Справиться со всем тем, что тогда свалилось на мою голову, было сложно, поэтому я не выискивал в рассматриваемых проектах запятых, а обращал внимание на принципиальные вопросы. Правда и то, что, не заметив серьезных ошибок, я тогда „пропустил” первую проведенную Каляевой и ее коллективом модернизацию усилителя „Бриг”, после которой его надежность (по данным ремонтных мастерских) снизилась примерно в десять раз. Именно в то время я узнал, что первоначальная схема „Брига” была мною украдена у „ Маранца «. Я сразу же предложил сообщившему мне эту новость сотруднику три бутылки коньяка за ксерокопию оригинала украденной мною схемы. Однако тот, несмотря на пристрастие к спиртному, схему так и не представил.

будущего. В 1977 году это было пророчество, благодаря которому похороны квадрофонии в СССР удалось организовать без отставания от Запада.

Кстати, произнося „похоронные речи”, я никогда не использовал ярлык „не серийно-пригодно ”. На собственном опыте я убедился, что этой фразой прикрывалось нежелание заводов делать что-то новое. Моему поколению разработчиков хорошо известно, что, даже если предлагался безупречно отработанный по схеме и конструкции опытный образец, завод-изготовитель все равно старался доказать, что изделие „внедрить” (какое слово!) нельзя.

Ради справедливости нужно сказать, что многие инженерные проекты, которые в те времена осуществлялись во ВНИИРПА, были неосознанной, а чаще сознательной липой.

Для тех, кому трудно вообразить, что такое цифровой громкоговоритель, опишу его принцип подробно. Представьте себе систему, которая включает 16 головок громкоговорителей (по числу используемых разрядов цифрового кода). В процессе звуковоспроизведения каждая головка излучает с частотой дискретизации 44,1 кГц звуковые импульсы, амплитуда которых пропорциональна „весу” связанного с этой головкой разряда кода. Предполагается, что на определенном расстоянии от системы излучаемые (и не излучаемые) головками импульсы складываются, образуя вполне аналоговое звуковое поле, которое способно усладить слух самого взыскательного любителя музыки. К слову сказать, за время работы во ВНИИРПА я не познакомился ни с одним руководителем сектора или лаборатории, который бы всерьез интересовался музыкой.

Именно так в начале 1979 года был дан старт работам по созданию усилителя, который я, воспользовавшись своим отцовским правом, нарек „ Сталкером » (тогда я был под сильным впечатлением от фильма А. Тарковского). Название вполне отвечало авантюрному духу всего проекта и ощущению, что нам придется блуждать по зоне, где законы объективного мира не всегда исполняются. „ Сталкер ” стал полигоном для удовлетворения за государственный счет моего любопытства, касающегося загадочного ингредиента X.

[1] Отраслевое главное управление входило в состав Министерства промышленности средств связи, которому было поручено курировать выпуск всей бытовой звуковоспроизводящей аппаратуры в стране.

[2] С этой задачей успешно справился В. Ратаев.

Источник

История создания усилителя «Бриг»

Когда в 1975 году появился „Бриг“, равных ему не было. Выпускаемые в то время усилители „Радиотехника-020” и „Элек­троника Б1-01” уступали „Бригу” буквально во всем. Министерство торговли сразу присвоило ему звание „товар повышен­ного спроса”. И действительно, несмотря на высокую стоимость, в Москве его можно было купить, только приплатив не меньше 25 рублей. По заключению английской фирмы-экспортера „Afif Ltd.”„Бриг” был признан полностью соответствующим требованиям западного рынка. Экспорт во Францию и Австралию, золотая медаль на Лейпцигской ярмарке… И все же главное – „Бриг” разрушил сложившееся представление о том, что из деталей отечественного производства и силами наших „убогих” инженеров, проводивших массу времени на овощебазах, создавать такую сложную технику, как hi-fi, нереально.

Но hi-fi, как и многое у нас, создавался не коллективами НИИ, а одиночками, которые вовсе не „стояли у истоков” в неподвижности – придя на пустое место, они брали на себя ответственность и, быть может, совершая ошибки, двигались в верном направлении не благодаря, а вопреки чуткому руководству…

Не будь в стране энтузиастов-одиночек, не было бы отечественного hi-fi и многого другого. И это не преувеличение. Ведь в соответствии с решениями Ленинградского обкома КПСС объединение „Океанприбор”, на котором создавались „Бриг” и „Кор­веты”, должно было осваивать производство не аппаратуры hi-fi, а кастрюль и сковородок.

Прототип „Брига” рождался в 1970 году в коммунальной квартире на тихой улице Каляева, в центре Ленинграда. Хотя такой термин, как „high-end”, тогда еще не был придуман, идея создания „бескомпромиссной” аудиоаппаратуры уже витала в воздухе.

Началось с того, что я и мой знакомый механик Б. Страхов захотели создать (конечно, для себя) сверхсистему для вос­произведения стереофонических грампластинок. Мы договорились сделать два ее образца на пределе наших возможно­стей, не ограничивая их стоимость и габариты. В мою задачу входило спроектировать систему, сделать чертежи, смонти­ровать и настроить изготовленные образцы. Страхов брался все достать, а отдельные детали и узлы изготовить на произ­водстве.

Этот грандиозный проект был, как ни странно, довольно бы­стро осуществлен – наверное, благодаря нашему энтузиазму и теперь уже не помню какому количеству спирта и водки, самой надежной валюты того времени.

А теперь представьте себе акустические системы – выше че­ловеческого роста, объемом 400 литров каждая, со скошенны­ми стенками, – задемпфированные изнутри тремя слоями рубероида; проигрыватель, смонтированный на стальной плите толщиной 15 мм; диск из латуни массой около 10 кг и тонарм из буковых реек, похожий на фюзеляж довоенного самолета. Головка звукоснимателя была фирменная.

Наиболее удавшейся частью стереосистемы оказался усили­тель на транзисторах с фантастическими по тем временам па­раметрами: мощность 50 Вт/канал, нелинейные искажения 0,1%, полоса частот 5-50 000 Гц, но что удивительно – этот усилитель совсем неплохо звучал. Тогда он превзошел по зву­ку усилитель фирмы „Dynaco” и, как мне казалось, мой ста­рый ламповый усилитель на 6С4С.

Хорошее звучание усилителя я объяснял применением изо­бретенных мною в 1967 году „троек” – симметричного квазикомплементарного выходного каскада, который впоследствии был использован в усилителе „Бриг”. Как выяснилось позже, аналогичное техническое решение то­гда же было предложено Питером Волкером и использовано в усилителе „Quad 303”.

Больше всего хлопот доставили нам акустические системы. Никогда не забуду, как мы обклеивали их изнутри рубероидом – с использованием расплавленного битума на лужайке перед га­ражом и затем перевозили к месту назначения. Вообразите себе ящик, напоминающий гроб, только гораздо большего размера, водруженный на крышу крохотного „Запорожца”, который мед­ленно (чтобы не сломать рессоры) плывет по улицам города со стороны крематория. Прохожие все как один столбенели и оста­вались так, пока мы не исчезали из поля зрения.

Теперь я сам удивляюсь, какой титанический труд мы за­тратили на это, казалось бы, малополезное дело – вместо того чтобы заниматься карьерой, защищать диссертацию и т. п. И все же усилия, как оказалось, не пропали даром. Те, кто слы­шал „гробы” (так их называли мои друзья), до сих пор вспоми­нают удивительно проникновенный бас этой стереосистемы, которым, как мне кажется, она обязана уникальным громко­говорителям фирмы „Telefunken” военных времен.

Среди знакомых, которые восхищались стереосистемой и часто приходили ко мне послушать музыку, были Алла Каляе­ва и ее муж, известный теоретик джаза Ефим Барбан. В настоящее время музыкальный комментатор русской службы „Би-Би-Си», известный под псевдонимом Джеральд Вуд.

Прослушивание авангардного джаза и „Страстей” Баха, а так­же интересные встречи и большое количество алкоголя состав­ляли основное содержание наших тусовок тех времен. Алла бы­ла душой и организатором таких тусовок. Природа наделила ее незаурядным умом и привлекательностью, а также способно­стью хорошо делать многие вещи, в том числе прекрасно готовить. Немудрено, что вокруг Аллы вращался, чуть ли не весь петербургский андеграунд, а позже, когда мы занялись hi-fi, около нее ста­ли виться самые высокопоставленные чинов­ники, и среди них начальник 10-го главного управления Министерства судостроительной промышленности Н. Свиридов. Именно по инициативе Свиридова на объединении „Океанприбор” было открыто направление по раз­работке и производству аппаратуры hi-fi, вме­сто кастрюль и сковородок.

Свиридов сам был необыкновенный чело­век. Работая во время блокады главным инженером Ленинградского дома радио, он вместе с О. Берггольц из танка вел репорта­жи с передовой. Организовывал в только что занятом нашими войсками Берлине звукоза­пись подписания акта о капитуляции Герма­нии. Именно благодаря Свиридову из бер­линского и дрезденского радиоцентров тогда же было вывезено в СССР, а не уничтожено, высококлассное студийное оборудование и часть магнитных записей великих немецких музыкантов – Фуртвенглера и др. Интерес к звукотехнике у Свиридова возник еще в молодости, когда он и мой отец вместе делали – ради собственного удовольствия – высококачественные радиолы (hi-fi существовал только в такой форме).

Когда Свиридов предложил имевшей уже степень кандидата наук Каляевой стать на „Морфизприборе” (Научно-исследовательский институт в составе объединения „Океанприбор”).руководителем отде­ла по разработке товаров народного потребления (так условно называлось направление hi-fi), то оба они вспомнили обо мне.

В то время судьба меня не баловала. Я инженерил в одном из медицинских институтов, поэтому с предложением заняться лю­бимым делом немедленно согласился – и стал первым сотруд­ником, принятым в 1973 году во вновь организованный отдел. Помню, как в процессе обсуждения тематики отдела мне задали вопрос: „Какое изделие можно быстро разработать и освоить в производстве?” Я самоуверенно ответил: „Мой усилитель”.

Не прошло и трех месяцев после того, как мы получили са­мое элементарное оборудование, и макет „Брига” – тогда еще „на фанере” – зазвучал. Его основой действительно стал мой домашний усилитель, хотя отдельные узлы его были переработаны. Например, в моем усилителе все p-n-p-транзисторы бы­ли германиевые. Чтобы перейти на кремниевые транзисторы, пришлось превратить, квазикомплементарный выходной кас­кад, который имел коэффициент передачи единицу, в усили­тель напряжения с коэффициентом три. Это решение позволи­ло использовать в „мощнике” низковольтные p-n-p-транзисторы типа КТ 361. Других тогда просто не было. Следующее нов­шество – дискретные регуляторы тембра и громкости – ро­дилось после того, как под кроватью в ящике со старыми дета­лями я обнаружил платы от немецких переключателей на 24 положения. Без каких-либо конструктивных доработок пла­ты были скопированы и стали основной частью регуляторов всех усилителей „Корвет”.

Одновременно с разработкой „Брига” я решительно взялся за головку звукоснимателя. Имея за плечами опыт создания „спермофона”, я не сомневался в успехе. Хотя меня могла ждать и неудача: дело в том, что иглодержатель хорошей го­ловки (а о плохой не могло быть и речи) должен изготавли­ваться из особо тонкостенной алюминиевой трубки с толщи­ной стенки 15-20 мкм, которую в СССР тогда не умели делать. Моей „находкой” стал „стратегический” материал бериллий, у которого соотношение плотности и модуля Юнга таково, что выполненный из этого материала иглодержатель даже в виде цельного стержня мог обеспечить прекрасные механические параметры головки. Замечу, что в 1973 году головки звукоснимателя с бериллиевыми иглодержателя­ми за рубежом еще не выпускались.

Помню, однажды Алла Николаевна, все­гда безоговорочно принимавшая мои техни­ческие предложения, не выдержала. С ней случилась легкая истерика, когда она впервые увидела макет тонарма с демпфером в виде огромного шара. „Никаких ша­ров не будет, пока я здесь работаю!” – вскричала она. Однако отношение переменилось, когда художник Н. Слесарев подго­товил планшет с изображением проигрывателя в форме неопо­знанного летающего объекта, внутри прозрачногокорпуса ко­торого сверкал магический шар тонарма. Правда, официаль­ное отношение к летающим тарелкам было в те годы крайне отрицательным, и проект проигрывателя в таком виде не по­лучил поддержки.

В наш отдел входили сектор разработок, сектор конструкто­ров и группа художников, я же в этом образовании вначале был неформальным лидером. В технических отчетах это отража­лось следующим образом: Каляева – руководитель темы, Лихницкий – руководитель основных направлений исследований. Меня это шаткое положение не удовлетворяло, тем более что единственная устраивающая меня вакантная должность начальника сектора разработок была обещана заместительнице Каляевой по прозвищу Машка-Бумажка. Я уже готов был вы­двинуть ультиматум, когда мою судьбу решил случай.

Как-то Каляева, Машка-Бумажка и я были на приеме у глав­ного инженера объединения Р. Бальяна. Добиваясь решения очередного вопроса, Каляева смахнула слезу кружевным платочком, надушенным, кажется, „Шанелью № 5”. Бальян тро­гательно суетился вокруг „мадам”, пытаясь ее успокоить. Вдруг этот изящно сыгранный спектакль был прерван грубым голосом Машки-Бумажки: „Как вы смеете доводить до слез Ал­лу Николаевну!” Бальян мгновенно выпрямился и ледяным го­лосом сказал: „Выйдите вон!” – а когда та закрыла за собой дверь, добавил: „Я не допущу, чтобы М. когда-либо руководи­ла людьми”. После этого случая меня, беспартийного, доволь­но быстро назначили начальником сектора разработок, глав­ным конструктором усилителя „Бриг” и руководителем темы по исследованию и разработке электропроигрывателя и голов­ки звукоснимателя „Корвет”.

Дела у нас пошли на удивление хорошо. В 1974 году уже поя­вились опытные образцы усилителя „Бриг” с золотистыми ли­цевой панелью и ручками, поразившими тогда всех, макеты го­ловки звукоснимателя с бериллиевым иглодержателем, акусти­ческие системы с корпусом, задемпфированным материалом „Агат”, и даже первый вариант электропроигрывателя.

Познакомившись со всем этим, Свиридов остался очень дово­лен и предложил нам организовать в Москве „шоу с демонстра­цией чуда”. „Шоу” состоялось в кабинете министра судострои­тельной промышленности Бутомы. Министр часа два крутил ручки „Брига”, радуясь, как ребенок, разглядывал наши маке­ты, задавал наивные вопросы и внимательно выслушивал объ­яснения, а потом позвонил председателю Военно-промышлен­ной комиссии при ЦК КПСС Л. Горшкову и попросил его за­ехать: мол, есть что посмотреть. Бутоме было хорошо известно, что Горшков – страстный хайфайщик и уже много лет добива­ется от ВНИИРПА (Всесоюзный научно-исследовательский институт радиовеща­тельного приема и акустики, который считался тогда мозговым центром страны по созданию звукотехники) им. А. С. Попова разработки отечественно­го hi-fi, а там очень умело доказывают, что этого сделать нельзя.

В кабинете министра были уже собраны все замы и началь­ники главных управлений, когда приехал Горшков.

Молча, в сопровождении Бутомы Горшков обошел горы при­везенной нами западной аппаратуры и горку поменьше наших макетов и образцов, после чего все расселись по местам. Поя­вились графики и таблицы, затем с докладом выступила эффектно одетая Каляева. Зрелище было великолепным, Свири­дов, сидевший с министром в первом ряду, торжествующе улы­бался.

Выслушав доклад, Горшков задал только один вопрос: „Ка­кие транзисторы стоят на выходе усилителя?” Каляевой это бы­ло неизвестно, но она не растерялась и через головы высокопо­ставленных лиц крикнула мне: „Анатоль, какие там у нас тран­зисторы?”

Шоу оказалось очень продуктивным. У Горшкова было по­лучено разрешение использовать в „Бриге” электроэлементы, предназначенные только для спецтехники (в том числе танталовые конденсаторы), и огромная по тем временам денежная премия из фонда министра.

Дня через три после описанного шоу весь „генералитет” ВНИИРПА был вызван в Кремль, где Горшков встретил при­бывших вопросом: „Как вы могли допустить, чтобы какой-то Судпромвас обставил?” В вину ВНИИРПА ставилось, прежде все­го, отставание в области разработки усилителей. Крутые разбор­ки продолжились в самом ИРПА. На одной из них начальник лаборатории усилителей Крутиков скончался от инфаркта.

Почему „чудо” родилось в „Морфизприборе”, а не во ВНИ­ИРПА или где-нибудь в другом месте? Думаю, что благодаря условиям, которые в научно-исследовательских институтах со­циалистического образца обычно не сочетаются. Прежде все­го, дело возглавили три неординарные личности, и притом еди­номышленники. Я знал тогда, что надо делать и как это тех­нически осуществить, Каляева была способна выбивать все, что для этого было нужно (оборудование, помещения), подключать для выполнения работ любые службы института, а Свиридов обеспечивал нам в министерстве зеленый свет и щедрый денеж­ный дождь, узнав о реальном масштабе которого читатель усом­нится, наверное, в рентабельности всей нашей деятельности то­го периода. Все остальные участники, а их было немало, ока­зались вовлеченными в процесс, который, как известно, пошел.

Как могло случиться, спросите вы, что какой-то самодельщик „потянул” такое сложное техническое направление? Де­ло здесь в необычном методе самообучения, которым я всегда пользовался (кстати, из-за него я был двоечником в школе и поздно окончил институт). Я считал, что нельзя стать хорошим специалистом, получая только систематическое образование, то есть, читая и запоминая учебники, пусть даже самые луч­шие. Книг от корки до корки я не читал, а брал из них только те знания, которые требовались мне для решения сиюминут­ной, вполне конкретной задачи, и немедленно применял их (самодельчество давало мне такую возможность). Задачи же, ко­торые я тогда перед собой ставил, так или иначе были связаны с качеством звучания.

Погружаться в технику меня заставляло, прежде всего, мое увлечение музыкой – и, конечно, червь сомнений. Сомневал­ся я тогда во всем: в своих знаниях, в авторитетах, в общепри­нятых и непризнанных истинах. В то же время я верил в непо­грешимость науки, в красоту и порядок, царящие на ее верши­нах, и верил, как я теперь думаю, напрасно.

Тогда я обнаружил, что сведения, накопленные механикой, акустикой, теплотехникой, электроникой и т. п., имеют один фундамент. Хотя в каждой науке используется свой язык, по существу эти знания дублируют друг друга. Универсальность знания подтолкнула меня к изучению общей теории систем, которая помогла мне выработать навык быстрого „внедрения” в незнакомые для меня области познания.

Став начальником сектора (в моем подчинении оказалось около 30 человек), я столкнулся с необходимостью быстро при­нимать решения. Червь сомнений, все еще живой, действовал на меня парализующе. Неотложные вопросы сыпались тогда как из рога изобилия, и я откладывал решение многих из них до утра, часто лишая себя отдыха и сна. К счастью, оказалось, что принимать решения – это так же просто, как, скажем, ездить на велосипеде. Требовался лишь навык, и его я приобрел за несколько недель.

Работу удалось организовать нестандартным образом. Я рас­суждал так: есть дирижер, знающий, куда надо идти и как это движение обеспечить технически, – это я. Есть три-четыре со­листа, которые могут исполнять свои партии, – это элита сек­тора. Остальные, а их было около 25 человек, должны обслу­живать меня и элиту.

Обслуживающая часть сектора была разделена на четыре группы:

1) группа документации. В ее функции входило превращать любую почеркушку, исходящую от элиты, в чертеж или тексто­вый документ;

2) группа информации. Занималась добыванием зарубежной информации о hi-fi, причем не только текущей, но и всего, что было на эту тему опубликовано за последние 10-15 лет. В за­дачу группы также входило оперативно готовить переводы ста­тей с английского, немецкого и японского языков;

3) группа субъективной экспертизы. Должна была занимать­ся сравнением звучания разработанных нами образцов и ино­странной аппаратуры. Помню, что руководство „Морфизприбора” никак не могло взять в толк, зачем для этого понадобил­ся старший научный сотрудник с большим окладом и специ­альная, отделанная деревом и звукопоглощающими материа­лами комната прослушивания. Позже эта комната была оценена по достоинству, так как стала местом посиделок высшего руководства;

4) четвертая группа размещалась в отдельной комнате и име­ла загадочную вывеску „Группа ресурсов”. Эта вывеска всегда привлекала внимание инспектировавших нас чиновников, и мне приходилось откровенно объяснять, что руководитель этой группы, вооруженный коньяком и шоколадными конфетами, может достать любые комплектующие и остродефицитные ма­териалы, включая бериллий, в течение недели, а не через год, как это делается официальным путем. Мне кажется, именно благодаря такому разделению труда деятельность сектора разворачивалась в разных направлениях и очень быстро.

Чтобы обезопасить нашу работу от не­ожиданных срывов, а также освободить себя от мелочевки, я внедрил в секторе сетевое планирование с текущим расче­том критического пути на ЭВМ. Но про­ектирование „Брига” по-прежнему оставалось под моим неусыпным и детальнейшим контролем. Даже Владимир Ратаев, входивший в элиту сектора вполне самостоя­тельный специалист по усилителям, ежедневно получал от меня жесткие письменные задания: что отмакетировать, что измерить и т. п. Даже художественный проект усилителя делался в стро­гом соответствии с моим эскизом. Я признателен автору проекта Н. Слесареву за то, что он с исключительной деликатностью, уточ­нив в основном размеры ручек и расположение надписей,отнес­ся к предложенному мной облику „Брига”.

Романтическая стадия создания образцов „Брига” конча­лась. Начинался скучный этап разработки и согласования кон­структорской документации на усилитель. На согласование до­кументации по стандарту отпускалось в общей сложности де­вять месяцев. Нас, естественно, это не устраивало. Впрочем, я заметил тогда, что больше всего времени уходит на предвари­тельное рассмотрение документов мелкими служащими, а на­чальники, от которых, собственно, требуется только подпись, в них даже не заглядывают, – и стал применять следующую тактику. Минуя клерков, я стремительно врывался в кабинет их шефа и нагло, без предисловий требовал: „Подпишите!” Как ни странно, этот прием действовал безотказно. Объяснение тут простое: даже в самых важных чиновниках жил затаенный страх, который просыпался в них при одном предположении, что за нахальством посетителя „кто-то стоит”. Когда же при­ходилось работать с клерками, решение любого вопроса не толь­ко затягивалось, но и сопровождалось пустяковым по сего­дняшним меркам вымогательством некондиционного образца аппаратуры, коньяка или конфет.

И все же самым серьезным испытанием для меня, не имевше­го опыта работы на производстве, было освоение „Брига” на за­воде „Водтрансприбор”, которое к тому же неожиданно приоб­рело идеологическую окраску. По решению Ленинградского об­кома КПСС разработка и освоение усилителя „Бриг” попали в список социалистических обязательств Ленинградской обла­сти, которые должны были быть выполнены в 1975 году.

Освоение началось в июне 1975 года, и, хотя оно было труд­ным, ничто тогда не предвещало грозы. Понимая, что наиболь­шие усилия придется затратить в конце дистанции, в августе месяце я попросился в отпуск. Причин не отпустить меня то­гда вроде не было, и я улетел в Закарпатье подкормиться фрук­тами и отведать молодого вина. Через 20 дней, можно сказать в разгар моего отдыха, я был вызван из отпуска телеграммой.

У дверей своей квартиры я увидел заплаканную Машку-Бу­мажку, которая дрожащим голосом сообщила мне: „Твой „Бриг” горит!” Я бросил дома вещи, и мы поехали на завод. По дороге я узнал, что за время моего отсутствия было изготовле­но 300 усилителей, что в процессе настройки все они сгорали и что начальник цеха, где осваивался „Бриг”, демонстративно сложил сожженные выходные транзисторы в два ведра и по­ставил их на стол генеральному директору объединения „Океанприбор”. Об угрозе невыполнения социалистических обяза­тельств было доложено министру и в Ленинградский обком КПСС. По приказу министра начались кадровые перестанов­ки. Решение обкома было лаконичным: если „Бриг” не будет освоен в срок, все руководство объединения „Океанприбор” и завода „Водтрансприбор” положит партбилеты на стол. Нача­лись гигантские по масштабу разборки и поиски виновного. На производственных совещаниях произносились пламенные ре­чи о том, что усилитель „Бриг” „не серийно-пригоден”. Надо мной и Каляевой нависла тогда грозо­вая туча. Естественно, в отделе нача­лась паника. Все разработчики из мое­го сектора были мобилизованы на на­стройку „Бригов”, как на фронт.

Когда я, отдохнувший и загорелый, а главное, совершенно спокойный, поя­вился на заводе, в доведенных до отчаяния людях вдруг пробудилась надежда – хотя спокойствие мое объяснялось отдыхом в Закарпатье и, наверное, тем, что я был беспартийный, а значит, кроме увольнения мне ничего не уг­рожало. Не помню, как это было в деталях, только я взял то­гда на себя ответственность за освоение „Брига” при условии, что мне будут предоставлены широкие права вмешательства в технологию и организацию производства. И такие права были мне даны. В первую очередь, я считал необходимым перело­мить сложившееся у всех мнение, что усилитель „Бриг” не се­рийно-пригоден. Для этого нужно было быстро найти грубые нарушения технологии, которые допустил завод, и которые бы как-то объясняли положение дел. Долго искать не пришлось. Таких нарушений набралось много, но главные из них – это превышение температуры распайки печатных плат на установ­ке „волна” примерно на 50°С по сравнению с требованиями технологических стандартов, а также неправильное нанесение теплопроводящей пасты в месте соединения выходных транзи­сторов и теплоотвода.

Когда я доложил обо всем этом на производственном сове­щании, возглавлявшемся заместителем министра, гонор у заводчан мгновенно пропал, они, похоже, растерялись, ожидая больших разоблачений. А я уже знал главную причину сло­жившейся катастрофической ситуации. Дело в том, что освое­нием „Брига” занимался цех, который до этого собирал спец­технику, и работавшие в нем регулировщики получали на ней бешеные деньги. Переход на бытовую технику грозил сниже­нием заработка приблизительно в 2-3 раза. В период же освое­ния изделий рабочие по закону получали средний заработок за предыдущий период и потому были заинтересованы в том, что­бы освоение тянулось как можно дольше. Регулировщики це­ха были настоящие асы, и разоблачить их было сложно. Мы никак не могли уловить момент, когда сгорал усилитель. Но выход из положения был найден. Я предложил цеху ввести по­операционную настройку и регулировку „Брига”. Технологию мы составили таким образом, что каждый регулировщик, пе­ред тем как начать свою операцию, должен был принять рабо­ту у предыдущего. Поскольку виновный в сжигании усилите­ля тут же локализовался, „саботаж” прекратился. С этого вре­мени на складе готовой продукции появились первые образ­цы. Хотя успех был налицо, ситуация казалась мне неустой­чивой, и я, не теряя времени, потребовал от уже пришедшего в себя руководства перевести цех из режима освоения в режим серийного производства со сдельной оплатой труда. Руковод­ству хотелось побыстрее отчитаться перед обкомом партии, по­этому моя идея была принята, несмотря на возмущение рабо­чих. Дальше все пошло как по маслу. К намеченному обкомом сроку 100 изготовленных цехом усилителей „Бриг” лежали на складе готовой продукции, а среди любителей hi-fi постепен­но начинался ажиотаж.

Усилитель еще не поступил в продажу, а уже два образца были тайно вывезены со склада на прослушивание к моему при­ятелю М. Юдковскому, который был тогда счастливым обладателем акустических систем „Lancaster” фирмы „Tannoy” и моего самодельного усилителя, о котором я рассказал внача­ле. Меня на этом прослушивании не было, и поэтому, когда мне позвонил В. Зуев и сообщил: „Бриг” звучит хуже, чем твой старый усилитель”, – я не поверил и поехал к Юдковскому разобраться, что там происходит.

Источник