и древнейших письменных источников
Продублирую и здесь приглашая к обсуждению. На других площадках оно тоже видимо состоится, как минимум двое заявившихся уже есть. Статья http://ifolder.ru/2640239 из сборника KANISKION: Юбилейный сборник в честь 60-летия проф. И. С. Чичурова / Ред. М. В. Грацианский, П. В. Кузенков. — М.: Изд-во ПСТГУ, 2006. — 408 с.
http://www.patriarchia.ru/db/print/14858 4.html Основной пласт информации Страбона относится ко времени Митридата Евпатора, к рубежу II-I вв. до н.э., когда и бастарны, и роксоланы входили в политическую систему, созданную Митридатом. Не исключено, что и между ними существовало определенное политическое соглашение. Информаторами Страбона это политическое единение могло восприниматься как единство этническое. Славянская этимология предложенная Максимовичем должна, как мне кажется (к сожелени сам Максимович об этом практически ничего ненаписал) предполагть, что правосточнославянский прототип *roud-sь с вероятным значением «рыжие, русые» появился как название специфической группы населения, ярко отличающейся от остального местного населения. Также как белые называют негров или других темнокожих «черными», восточных азиатов «желтыми», индейцев «краснокожими», а индейцы в свою очередь «бледнолицыми». Ничего необычного в таком обозначении нет. Хакон Станг в своей диссертации много места уделил информации о различных «красных» народах Сев.Причерноморья и она привела его к выводу что она относится к герулам, которые и были по его мнению проторусью. Пришлых с севро-запада,
(области где антропология и генетика фиксирует повышненную концентрацию рыжих), народов
в северном-причерноморье всегда хватало. Уже Геродот пишет об обитавших здесь будинах Так и напрашивается сказать, да вот она русь, и озеро есть и болота и меха, и рыжие волосы, отчего и назвали их так славяне. Но у нас нет задачи уходит в такую глубину. Вполне возможно, что этот геродотовский рассказ позже просто всплыл у арабов, не имея под собой никаких оснований в древнерусских реалиях. Важно лишь, что предположение о возникновении названия из-за необычного для славян вида не является невозможным. Если говорить о более близких к Руси временах, то мне интересна выделяемая А.Обломским культура раннесредневековых ингумаций в Днепровском Левобережье, представляющая элиту того времени, имевшую связи с Подунавьем. По набору вещей она пересекается к кладами антов, которые еще Рыбаков пытался сопоставлять с ранней русью. А.Обломский отмечает для этой группы связи с германским миром, предполагая, что она представляет постчерняховцев вернувшихся из Подунавья. Есть в ней участие и кочевнического элемента. Источник ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАЗВАНИЙ «РУСЬ» И «РУССКАЯ ЗЕМЛЯ» *[М. Н. Тихомиров. Русское летописание. — М., 1979. — с. 22-48.] О названии «Русь» писали много, и каждый, кто пытается заново поставить этот вопрос, как будто не в состоянии выйти из круга уже возникших теорий. И тем не менее вопрос о происхождении названия «Русь» не может быть снят с обсуждения, ибо он тесно связан с вопросом о происхождении русского государства и русского народа. Недаром же летописное сказание о начале Руси 200 лет служило темой для споров норманистов и антинорманистов, тех споров, которые всегда шли в накаленной политической атмосфере, начиная с полемики великого Ломоносова с немцами-академиками середины XVIII в. К тому же общие итоги ученых исследований о происхождении термина «Русь» не могут быть признаны удовлетворительными. * Переработанный текст доклада на сессии по этногенезу славян (Москва, декабрь 1943 г.). /23/ Для историка, изучающего происхождение термина «Русь», есть один способ определить, что понималось под Русью в IX — X веках, — это пересмотреть основные источники, знающие «Русь» и о ней упоминающие. В основном эти памятники делятся на две группы: русские и иноземные. Значение их, конечно, совершенно неравно, так как только русские источники могут с большей или меньшей точностью указать, что понималось у восточных славян под словом «Русь», какой народ и какая страна, тогда как иностранные памятники полны множества противоречий, в особенности источники арабского происхождения, которые могут быть привлечены только в виде дополнительного материала. 1 Брим В. А. Происхождение термина «Русь». — В кн.: Россия и Запад: Ист. сб-к. Пг., 1923, вып. 1, с. 5 — 10. 2 Тивериадский Л. С. К вопросу о происхождении Руси в связи с этногенезом славян. — ИЗ, 1942, т. 13, с. 40 — 53. 4 ЛЛ, с. 368 [см. комментарий к статье под *]. 5 Там же, с. 352 (под 1175 г.). Даже Галицкая земля, что особенно важно, также не считалась Русью. Победив в 1152 г. Владимира Галицкого, венгерский король пошел «в Угры, а Изяслав у Русскую землю». Значит, можно с полным основанием считать, что в XII — XIII вв. название «Русь» обозначало определенную область: Киевскую землю в узком смысле этого слова. 6 НЛС, (под 1135 и 1142 гг.) [см. комментарий к статье под **]. 7 ПСРЛ. 2-е изд. СПб., 1908, т. II, стб. 308 — 309 (под 1141 г.) [см. комментарий к статье под ***]. 9 Там же, стб. 405 (под 1150 г.). Здесь само Киевское княжество является лишь составной частью общей Русской земли. Так понимают Русскую землю и певец «Слова о полку Игореве», и Даниил Паломник, поставивший лампаду от всей Русской земли на гробе господнем, и автор «Слова о погибели Русской земли», обозначавший ее границы от Угорских гор до «дышучего моря», т. е. от Карпат до Ледовитого океана. Перед нами очень интересное явление. Термин «Русь» получил двоякое значение: /25/ узкое — для обозначения Киевской земли и широкое — для обозначения всей земли, населенной русскими. Чтобы доказать это положение, мы должны выяснить, какое значение имело слово «Русь» в еще более раннюю эпоху, в X — XI вв, «Русь» и «Русская земля» неоднократно упоминаются в летописных известиях, но в такой форме, что трудно установить, о чем идет речь: о всей Русской земле в целом или об отдельной ее части. 11 Perwolf J. Slavische Völkernamen. — In: Archiv für slavische Philologie, 1884, Bd. 8, Hf. 1, S. 26. А. А. Шахматов, а вслед за ним М. Д. Приселков возводят большинство известий о событиях IX — X вв. к так называемому «Древнейшему летописному своду», составленному в 1037 г. Во всяком случае, некоторые известия X в. были записаны не позднее первой половины XI в. Так, летописец сообщает, что могила Олега Святославича находится «и до сего дне у Вручего», а под 1044 г. говорит о переносе костей Олега из прежней могилы в Десятинную церковь. Тот, кто писал о могиле Олега у Вручего «до сего дне», явно не знал о последующей судьбе костей Олега. Отсюда вытекает, что рассказ о Ярополке и его братьях был написан до 1044 г. Однако самое существование Древнейшего свода 1037 г. представляется недостаточно доказанным. Сводчик, работавший в 1037 г., должен был бы с особой подробностью рассказывать о своем времени, в частности о княжении Ярослава. Между тем оказывается, что летописец говорит об его времени кратко и неточно. Наиболее подробно рассказана борьба Ярослава со Святополком Окаянным, но этот рассказ взят из особого сочинения — «Сказания о Борисе и Глебе». Особым повествованием являлся и рассказ о Мстиславе Черниговском, к тому же явно более благоприятный по отношению к Мстиславу, чем к Ярославу («не смяше Ярослав ити в Киев, дондеже смиристася»). Остальные известия о событиях времени Ярослава так кратки, что напоминают записи, сделанные на основании позднейших припоминаний или выдержек из синодиков. 15 Бестужев-Рюмин К. О составе русских летописей до конца XIV в. СПб., 1868, с. 35. В самом летописном повествовании со времени Ярослава имеются указания на то, что оно было составлено по позднейшим припоминаниям. Битва с печенегами под Киевом в 1036 г. происходила там, «иде же стоить ныне святая Софья». В похвале Ярославу под 1037 г. говорится о Ярославе: «отец бо сего Володимер взора и умягчи (землю), рекше крещеньем просветив; сь же насея книжными словесы сердца верных людий, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное». В этой фразе явно обозначены три поколения: первое — Владимир, второе — Ярослав, третье — «мы», т. е. уже не современник» Ярослава, а люди более позднего времени. С тем же самым встречаемся мы при изучении летописных известии о княжении Владимира. Летописец гораздо подробнее говорит /27/о событиях княжения Владимира до его крещения, чем о последующем времени. За длительный промежуток времени с 988 но 1015 г. встречаем лишь несколько кратких заметок, часть которых, как это указал еще Шахматов, взята из записей какого-либо синодика (время смерти того или иного члена княжеской семьи). Более подробные повествования восходят лишь к особым сказаниям: к «Слову о построении Десятинной церкви» и «Похвальному слову или краткому житию Владимира». Как малочисленны были в руках летописца известия о второй, христианской половине княжения Владимира, видно из того, что в летописи вновь появляются легенды. Таковы рассказы о борьбе отрока с печенежским богатырем и об осаде Белгорода печенегами с наивным сообщенном о хитрости белгородцев. Летописное повествование о второй половине X в. оказывается более подробным, чем рассказ о первой половине XI в. Отметим несколько фактов, которые были известны летописцу из истории второй половины X в., чтобы показать его осведомленность. Летописец, например, знает, что в 945 г. крещеную Русь водили к присяге в церкви Ильи, «яже есть над ручаем, конець Пасыньче беседы». Летописец знает о Свенельде, рисуя его отношения к Игорю в реальных тонах. Он знает, что Лют, или Мстиша, был сыном Свенельда; упоминаются древлянский князь Мал, полоцкий Рогволод, печенежский Куря; известно происхождение Владимира от ключницы Малуши, дочери Малка Любечанина. Если об этих лицах можно было что-то узнать из устных источников, то упоминание о персонажах, подобных «кормильцу» Асмуду и совсем неизвестному Варяжку, непонятно без предположения о существовании письменного источника. Поразительно то, что распри между сыновьями Святослава описаны с такой точностью и с таким отсутствием легендарных черт, что мы невольно должны предполагать письменный источник очень раннего происхождения, в котором рассказывалось о событиях, последовавших после смерти Святослава. Летописный рассказ о распрях между сыновьями Святослава имеет любопытную особенность. Он написан человеком, благоприятно настроенным по отношению к Ярополку и враждебно к Владимиру. Виновником вражды Ярополка с Олегом представлен Свенельд, сам же Ярополк «плакал» над трупом брата. Рогнеда не хочет идти замуж за Владимира, «но Ярополка хочю». Киевляне были привязаны к Ярополку — «гражены же не бе льзе убити его». Наоборот, Владимир изображен в черных тонах, и летописец не скрывает не только его дурных деяний, но и низкого происхождения его как сына ключницы, «рабичича». Владимир перетягивает на свою сторону воеводу Блуда; по приказу Владимира убивают его брата Ярополка; Владимир «залеже жену братьню Грекиню», Владимир обманывает варягов и предупреждает об опасности с их стороны византийского императора; Владимир ставит кумиры и вводит человеческие жертвоприношения; наконец, Владимир — «несыт блуда». /28/ Противоположение Владимира — язычника, грубого, хищного и развратного варвара — другому Владимиру, просвещенному христианством, сделано так ярко в летописи, что отразилось на всей нашей исторической литературе. Обычно это противоположение объясняют желанием летописца особенно ярко обрисовать резкую перемену в характере Владимира после принятия христианства. Но вполне мыслимо объяснение чисто источниковедческого порядка. Летописец имел в своих руках различные источники. Один из этих источников представлял собой подробный рассказ о распрях между сыновьями Святослава и первых годах княжения Владимира, написанный в отрицательном духе по отношению к последнему. Не имея других более или менее полных и достоверных источников о времени Ярополка, летописец воспользовался этим рассказом, изображая Владимира-язычника, чтобы на основании других источников описать его деятельность в качестве христианина. Но что это был за источник и когда он был составлен? Некоторый ответ на это найдем в упомянутом ранее расчете лет. Начинаясь «от перваго лета Олгова», он кончался словами: «до перваго лета Ярополча лет 28». Таковы были примерные хронологические рамки нашего предполагаемого источника. Примерный его объем и содержание восстанавливаются при помощи так называемой Новгородской I летописи, которая, как доказал Шахматов, дает понятие о составе более древнего текста, чем «Повесть временных лет». Этот источник начинался словами «Начало земли Руской» и рассказывал об основании Киева и первых князьях. Конечно, эта повесть о начале Русской земли сохранилась в Новгородской летописи уже в измененном виде, ибо имеет черты обработки 70-х годов XI в., но все-таки она более приближает нас к первоначальному тексту, чем текст «Повести временных лет», осложненный многими вставками. В частности, в ней уже находим рассказ о призвании трех князей, стоящий в явном противоречии с повествованием об Олеге как первом русском князе. Кроме того, рассказ разбит на годы, которые явно отсутствовали в первоначальной редакции «Повести о начале Русской земли», в чем сходятся все исследователи. Эта повесть была несомненным произведением какого-либо южнорусского, точнее, киевского, автора, отражая претензии киевлян на первенство во всей Русской земле. Подобный характер летописных известий о событиях IX — X вв. нашел отражение и в «Повести временных лет», и в тексте Новгородской I летописи. что едва ли может относиться к очень позднему времени, во всяком случае — не более позднему, чем кня- /29/жение Ярослава Мудрого (умер в 1054 г.), при котором был предпринят последний русский поход на Константинополь. Если принять нашу датировку «Повести о начале Русской земли», то известия о русских событиях X — XI вв., помещенные в ней и не заимствованные из византийских источников, позволяют судить о том, что понималось под Русью и Русской землей в начале XI в., а тем самым и о более раннем времени, по крайней мере о второй половине X в. Для определения того, что первоначально входило в состав «Повести о начале Русской земли», служит текст Новгородской I летописи, за исключением рассказа о призвании князей, о котором речь будет идти особо. Летописные известия X в. ясно различают варягов и Русь. Для летописца не было никакого сомнения, что русская и словенская грамота — одно и то же, «а словенеск язык и рускый один. аще и поляне звахуся, но словенская речь бе». Это сознание единства русского и славянского языка еще более подтверждается летописными словами [о том, что] «словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есме Русь». Итак, анализ летописных известий IX — X вв. приводит нас к мысли, что эти известия были записаны уже в начале XI в., что они дают ясное представление о терминологии более раннего времени (X в.) и что в X в. под Русью, как и позже, понималась совершенно определенная область, именно — Киевская земля. 22 Браун Ф. Разыскания в области гото-славянских отношений. СПб., 1899, с. 3. 24 Там же, с. 18 — 19. Близость двух приведенных мест несомненна. Здесь последовательно упомянуты в числе варягов: свеи (шведы), урмане (норвежцы), англичане и готы (жители остро- /31/ва Готланда в Балтийском море). Однако второй отрывок представляет как бы выдержку из первого и комментарий к слову Русь: так назывались эти варяги Русью, как другие звали себя шведами, норвежцами, англичанами и готами, — вот смысл летописного текста. Но зачем понадобился ученый комментарий к рассказу о призвании князей? Прежде всего потому, что необходимо было объяснить значение слова «Русь», с которым ассоциировалось понятие не варягов, а какого-то восточно-славянского племени. Действительно, в руках составителя дошедшего до нас текста летописи находились материалы, противоречившие его представлениям о Руси. Следы этих материалов сохранились в летописи. Этот вывод находит подтверждение в существовании двух кратких летописцев, известных нам в рукописях XIII — XIV вв. Первый из этих летописцев помещен с Синодальной новгородской кормчей 1280 г. 28 26 ПCPJI, 2-е изд., т. II, стб. 11. 28 ГІСРЛ, 1-е изд., СПб., 1810, т. I, см. прил. Итак, Аскольд и Дир у Длугоша — русские князья, а Рюрик и его братья-варяги призваны русскими племенами. Длугош отразил старую традицию, отвергнутую «Повестью временных лет», традицию, которая отличала варягов от Руси. Откуда же появилось отождествление Руси и варягов в летописном рассказе о призвании князей? Источником этого отождествления явно был отрывок о народах «Афетова колена», где Русь упоминалась наряду со свеями, урманами, англянамн и готами. Зная предание о варяжском происхождении Рюрика, автор рассказа о призвании князей уподобил варягам неизвестную Русь, найденную им в отрывке об Афетове колене. 29 Тихомиров М. Н. Исследование о Русской Правде. М.; Л., 1941, с. 206 — 207, примеч. 30 [См.]: Бестужев-Рюмин К. О составе русских летописей до конца XIV в. Приложения, с. 68. 31 Krug Ph. Forschungen in der älteron Geschichte Russlands. St.-Pb., 1848, Th. I, S. 155. Итак, отрывок о колено Афетове, по нашему мнению, возник в первой половине XI в. и основывался на определенных и реальных данных; он был заимствован из определенного северного источника, хорошо осведомленного о народах Северной Европы. Если к этому добавить, что предание о призвании князей находит аналогию в сказании о призвании англосаксов, то источник сведений о северных народах становится ясным, его надо искать в каком-либо северном памятнике. Спрашивается теперь, кого же имел в виду отрывок об Афетове колене под именем Руси, помещаемой рядом с готами, если этот отрывок имел в виду реальную действительность? 32 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. СПб.: Обществ. польза, [б. г.], кн. 1, т. I — V, стб. 94. 33 Там же, примеч. 2. 34 Щеглов Д. Ф. Первые страницы русской истории. — ЖМНП, 1876 июнь, с. 205-207. 35 Смирнов П. Волзький шлях і стародавні Руси. Київ, 1928 с. 59 — 75. По нашему мне- /34/нию, Русь появилась в перечне народов по своего рода недоразумению. Найдя в своем северном источнике Русь, помещенную в соседстве со шведами и готами, автор рассказа о призвании князей уподобил Русь варягам. Летописец вынужден постоянно поправлять свой собственный текст, так как он прекрасно знал различие между варягами и Русью, знал, что и те и другие говорят на разных языках, ибо самые ярые норманисты все-таки не утверждают, что киевские князья, по крайней мере Святослав и Игорь, говорили на скандинавских языках, а не по-русски. Поэтому летописец порой совсем забывает о пресловутом заморском происхождении Руси. 40 Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. СПб., 1908, с. 338. 42 Ламанский В. И. Славянское житие св. Кирилла как религиозно-эпическое произведение и как исторический источник. Критические заметки. Пг., 1915, с. 57. Речь должна идти не о двух потоках скандинавов, вышедших в Восточную Европу, а о двух литературных традициях: первая из них (южная) считала Русь славянским, а вторая (северная) — варяжским племенем. Эти две традиции были отмечены самим Шахматовым, который, однако, не сделал из этого факта должных выводов, уступая перед авторитетом более ранних исследователей. Северные источники придавали особое значение варяжскому влиянию, что и понятно, если вспомнить постоянную связь Новгорода со Скандинавией. Здесь и сложился рассказ о призвании варягов, упоминающий о трех северных городах: Новгороде, Изборске и Белоозере. Первоначальный рассказ о призвании князей говорил только о народах северной Руси: словенах, кривичах, мери и веси. Поэтому Русь отсутствует в Новгородской I летописи в рассказе о призвании князей и названы просто варяги. Позже Русь была вставлена в число племен, призывавших князей, что отразилось в текстах Лаврентьевской и Ипатьевской летописей. Еще позднее Русь была отождествлена с варягами на основании отрывка о народах Афетова колена. Пожалуй, наиболее загадочным и неясным рисуется для нас вопрос о взаимоотношениях между Рюриком и Игорем, с одной стороны, Игорем и Олегом — с другой. По летописцу, Рюрик умер в 879 г. и его сын Игорь был еще младенцем («бысть бо детеск вельми»). В 903 г. Игорь женился на Ольге, а умер в 945 г., старше 70 лет. Рождение же Святослава но Ипатьевской летописи относится к 942 г., т. е. произошло после сорокалетней брачной жизни Игоря и Ольги. Ясно, что Рюрик и Игорь искусственно соединены друг с другом: недаром же старый Игорь проявляет необыкновенную прыть в походах против древлян. И эту-то явно сказочную хронологию пытаются оправдать различными домыслами. Но когда и для кого понадобилась подобная сшивка известий? Мы видели, что рассказ о начале Киева и первых князьях, кончая Владимиром, возник в первой половине XI в., по нашему предположению, — в 1015 — 1019 гг. Он возник в прямой связи с борьбой киевлян и новгородцев, Святополка Окаянного с Ярославом. В этой борьбе Святополк нашел поддержку в Польше, и летописец протянул прямую связь между полянами и поляками, что особенно четко отразилось у Длугоша. В древнейшем тексте под Русью понималась еще Киевская земля, а создателями Киева признавались поляне. Однако Святополк был изгнан из Киева и бежал в Польшу от Ярослава, одержавшего победу с помощью варягов. Эта победа и дала толчок к созданию нового рассказа о начале Русской земли. На первое место были выдви- /36/нуты варяги, которым было приписано создание Русского государства. Но старый текст, выставлявший превосходство киевлян, или Руси, над словенами (или новгородцами), все-таки оставил следы в «Повести временных лет». Поэтому летописец противопоставляет Русь (или киевлян) новгородцам (или словенам). Отсюда насмешливый рассказ о Руси, получившей паволочитые паруса, и о словенах, взявшихся за свои толстины; поэтому летопись вкладывает в уста апостола Андрея насмешливо удивленный рассказ о словенских банях. В конечном итоге домыслом писатель времен Ярослава о скандинавском происхождении слова Русь хотел только доказать, что русские князья вначале появились в Новгороде, а позже в Киеве, тогда как его предшественники говорили, что Русью первоначально называлась Киевская земля. До сих пор мы касались главным образом летописного текста в том виде, как он известен нам в «Повести временных лет», но в ту же повесть внесены два подлинных документа X в.: договор Олега с греками 911 г. и договор Игоря 945 г., Оба договора обычно признаются несомненными доказательствами правильности домыслов летописца о варяжском происхождении названия «Русь», потому что в них «от рода Рускаго» выступают люди, носящие в договоре 911 г. почти исключительно, а в договоре 945 г. — преимущественно норманские имена. Попытки объяснить имена русских послов из славянских корней являются, пожалуй, наиболее компрометирующими для противников норманской теории происхождения Руси и доведены в работах С. А. Гедеонова и Д. И. Иловайского до абсурда. 43 ЛЛ, с. 32 и 45 — 46. 44 См. издание этой надписи в кн.: Slatarski W. N. Geschichte der Bulgaren. Leipzig, 1918, Th. I. [См. комментарий к статье под ****]. Из кого же состояла русская знать X в.: из славян или варягов? На этот вопрос дает ответ тот же договор Руси с греками 945 г.: «Мы от рода Рускаго слы и гостье, — читаем в его тексте, — Ивор, сол Игорев великаго князя Рускаго, и объчии сли, Вуефаст Святославль сына Игорева, Искусеви Олгы княгыня, Слуды Игорев, нетий Игорев, Улеб Володиславль, Каницар Переделавин». Перед нами два ряда имен: князья, посылающие своих представителей, носят имена Игоря, Святослава, Ольги, Владислава, Переделаны, тогда как послы называются Ивором, Вуефаетом, Искусеви, Слуды, Улебом, Каницаром. Но будем заниматься лингвистическими изысканиями. Пусть имена послов, даже такие, как Ивор и Улеб, принадлежат к скандинавским именам, что, впрочем, сомнительно, но три княжеских имени из пяти (Святослав, Владислав, Передслава), бесспорно, славянские. Итак, верхушка, князья — славяне, а их послы — варяги. Вот единственный вывод, который можно сделать из анализа имен в договорах Руси с греками X в. Напрасно ссылаться на быстрое ославянивание варяжской династии. Родовые имена держались обычно долго, как это видим в первой династии пришлого происхождения в Дунайской Болгарии, князья которой сохраняют титулы и имена неславянского характера почти два века. Не проще ли считать, что варяги-наемники окрашивали своимь именами дружину русских князей X в., а князья были славянами и пользовались славянскими именами? Поэтому Русь клялась Перуном и Волосом, а не Одином и Тором, как следовало бы ждать от норманских князей. Анализ летописных известий, как мы видели, привел нас к выводу, что название «Русь» было древним для Киевской Руси и возникло значительно ранее X в. Теперь нам надлежит посмотреть, как этот вывод подтверждается иностранными свидетельствами. В основном иноземные источники, упоминающие о Руси IX — Х вв., относятся к трем группам: западноевропейской, византийской и восточной. К еще более раннему времени относится известное упоминание о Руси в Бертинских летописях. В 837 г. к Людовику Благочестивому в Ингельгейм пришли послы от византийского императора Феофила и привели с собой «неких люден, которые говорили, что их, то есть их народ, зовут Рос, и которых, как они говорили, царь их по имени Хакан отправил к Феофилу ради дружбы». Теперь уже нет сомнения и том, что речь идет о титуле «Каган», применявшемся еще в XI в. по отношению к киевскому князю, как показывает известное «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона. 45 Safařjk P. J. Slowanské Starožitnosti. Praga, 1837, p. 980 — 981. 46 Husek J. Narodopisna hranice mezi Slowaky a Karpato-rusy. Bratislava, 1925, s. 20 — 21 (примечание). 47 [Васильевский В. Г. Древняя торговля Киева с Регенсбургом — ]. ЖМНП, 1888, июль, с. 129. Бертинские летописи обнаруживают, что русские были известны и в Византии. Император Феофил прислал к Людовику Благочести- /39/вому посланных из «народа Рос», с тем чтобы дать им возможность вернуться на родину безопасно. Что народ «рос» был известен в то время в Византии, уже доказано Васильевским. Ясно, что византийцы знали о существовании пути из Германии к народу «рос». Если бы народ «рос» был совершенно неизвестен в Германии, то появление его представителей в Ингельгейме не вызвало бы никаких подозрений, но в том-то и дело, что прибывшие были варягами, а не русскими (eos gentis esse Sueonum), что и вызвало подозрение Людовика. Оснований для подобных подозрений было тем больше, что прием в Иигельгейме происходил в особых условиях. Людовик готовился к войне против сыновей и вел переговоры с соседними славянскими племенами. Нет никакого основания отождествлять народ «рос» со шведами, так как расследование именно показало, что присланные называли себя народом «рос», а в действительности были шведами. Перед нами явление, отмеченное уже ранее: варяжские наемники называют себя народом «рос», у князей которого они находились на службе. Напомним, что дело происходило на верхнем Дунае, в Ингельгейме, в тех областях, к которым относится Раффельштеттенский устав. 49 Памятники истории Киевского государства IX — XII вв.: Сб. док-тов / Подгот. к печати Г. Е. Кочиным. Л., 1936, с. 26. /40/ В этих риторических словах бросается в глаза, что народ «рос» упоминается в связи с рабами. Только ли это риторика, или автор имеет в виду какую-то реальность? Вспомним, что рабский рынок в Константинополе довольно часто пополнялся пленными славянскими рабами. Народ «рос», по-видимому, напоминал Фотию знакомые образы пленных, которые появлялись на улицах византийской столицы. Народ, напавший на Константинополь, жил где-то далеко от Византии, а это плохо походит на готов, населявших знакомый для греков Крымский полуостров, которых Васильевский принимает за росов, называемых патриархом Фотием. Тот же Фотий пишет, что «росы», «поднявшие руку против государства Ромейского, променяли свое прежнее языческое и нечестивое учение на чистую веру христианскую, ставши в ряд подданных и друзей». Они даже приняли из Византии епископа. 50 Ламанский В. И. Указ. соч., с. 18. Как это ни странно, ясное свидетельство о русской грамоте тотчас было принято такими видными учеными, как Е. Е. Голубинский и В. Г. Васильевский, за указание на готскую азбуку, а русские письмена были признаны готскими. Но ведь известно, что Херсонес был городом, где в большом количестве жили восточные славяне. В договорах Руси с греками подчеркивается особое отношение Херсонеса к Руси, в Херсонесе оказались люди, предавшие город в руки Владимира Святого, позже херсонесцы побили камнями грека, отравившего тмутараканского князя Ростислава Владимировича. Не случайно и автор X в., черноризец Храбр, говорит, что до изобретения грамоты Кириллом славяне пользовались несовершенной азбукой, «чертами и резами», а также латинским и греческим алфавитом. Нам понятны слова жития о том, что Кирилл беседовал с человеком, читавшим псалтырь и евангелие на славянском языке, так как Кирилл сам был славянином; но каким образом Кирилл мог беседовать с готом, не зная готского языка, остается непонятным. Составив список названий порогов на обоих языках, мы получим такой порядок: к русским отнесены Эссупи, Улворси, Аифор, Варуфорос, Леанти, Струкун, к славянским — Эссупи, Островунипраг, Геландри, Неясыть, Вульнипраг, Веруци, Напрези. Надо признать, что русские названия легче всего объясняются из скандинавских корней, тогда как славянский ряд названий производится из корней славянского языка, хотя гаданья Томсона и некоторых других авторов такого же толка о происхождении названий отдельных порогов имеют чрезмерно гипотетический характер. Но обычный вывод из этого наблюдения, сводящийся к тому, что русский язык означает скандинавский, представляется опрометчивым. Ведь список порогов, данный Константином Багрянородным, дошел до нас в явно дефектном виде. Славянское название Геландри, например, звучит не по-славянски; в свою очередь «русское» название Струкун найдет себе объяснение и в славянских языках. Историк вообще не может обойти вопрос о тех источниках, которыми пользовался Константин Багрянородный при рассказе о порогах. Этот источник давал хорошие сведения о славянских названиях порогов, но эти сведения были не восточно-, а южнославянского происхождения, вследствие чего мы везде находим «праг», а не русский «порог». Можно думать, что славянские названия порогов у Константина Багрянородного были переданы ему каким-либо болгарином, ходившим для торговли в Русь. Кто же сообщил «русские» названия порогов? Наряду с порогами Константин Багрянородный называет русские города, притом в наредкость испорченном виде, так что мы едва можем узнать в Милиниски — Смоленск, в Чернигога — Чернигов, в Телюце — Любечь, а название киевской крепости Самватас до сих пор служит камнем преткновения для лингвистов. 51 Известия византийских писателей о Северном Причерноморье. — Изв. ГАИМК, М.; Л., 1934, вып. 91, с. 9. 52 Юшков С. В. История государства и права СССР. М., 1940, ч. 1, с. 43. Позднейшие названия днепровских порогов звучат по-иному, чем славянские и «русские» названия у Константина Багрянородного. Каковы же они были в древ- /42/ности — не знаем, хотя древние названия многих урочищ Киевской Руси, запустелых во времена монгольских погромов, сохранились до сих пор. Путешествия варягов по Днепру нашли отражение в названии некоторых порогов, а византийцы явно путали «Русь» с варягами, приходившими из Руси и служившими в византийских войсках. В этих словах видят прямое указание на отличие руссов от славян, им подчиненных. Безмолвно признается тем самым, что даже в юность Святослава руссы были особым народом и, значит, говорили не по-славянски, а на скандинавских; языках. При этом не замечено только одно: среди подвластных руссам племен названы дреговичи, кривичи, северяне, нет только полян и древлян, а ведь те и другие должны были являться в первую очередь данниками руссов, если в последних признавать норманнов. Но отсутствие упоминания о полянах и древлянах понятно, ибо они и были Русью, т. е. жителями Киевской земли. Сильный варяжский элемент, окрашивавший дружину Игоря (о чем можно судить по именам Свенельда и Асмуда), заставлял византийцев видеть в руссах особый народ, подчинивший себе окрестных славян. 53 Изв. ГАИМК, вып. 91, с. 10. 54 [Памятники истории Киевского государства IX — XII вв., с. 25 — 26]. Свидетельство Ибн-Хордадбе настолько красноречиво говорит в пользу славянского происхождения Руси, что не требует комментария. Замечательнее всего, что русские выдают себя за христиан, что перекликается с известием о русских письменах в житии Кирилла, сла- /43/вянский же характер языка русских подчеркивается тем, что переводчиками для них служат евнухи-славяне. Более подробны и в то же время более неясны свидетельства арабских авторов X в. Ибн-Русте уже отличает Русь от славян, оба эти народа враждуют между собой. Замечательнее всего, что «Русь» имеет царя, который зовется хакан-рус, что совпадает с известием Бертинских летописей. Крайняя путанность восточных известий не позволяет воспользоваться ими для нашей темы. Отметим только, что арабские писатели IX в. считают русских славянами, а писатели X в. уже отличают славян от русских, что зависело от целого ряда причин, на которых мы сейчас остановимся. 55 [Там же, с. 31 — 32]. 56 Мишулин А. В. Материалы к истории древних славян. — ВДИ, 1941 № 1 (14), с. 233. 57 Готье Ю. В. Железный век в Восточной Европе. М.; Л., 1930, [с. 42]. 58 Греков В. Д. Борьба Руси за создание своего государства. Ташкент, 1942, с. 22. 59 Греков В. Д. Указ. соч., с. 25. 60 [Памятники истории Киевского государства IX — XII вв., с. 48]. В. О. Ключевский связывал предание о волынянах у Масуди с летописным преданием о дулебах, примученных аварами (обрами), о гибели которых на Руси сохранялась пословица (притча) еще в XI в.. Мысль Ключевского в настоящее время поддержана и развита в виде законченного построения Грековым в его исследовании «Борьба Руси за создание своего государства» [Ташкент, 1942]. Напомним, что царь аваров именовал себя каганом. Быстрая гибель аваров объясняется не только их внешними поражениями, но и восстаниями против них славянских племен. На месте аварского каганата создалось объединение славянских племен, глава которого принял титул аварских властителей; вместо аварского кагана появился хакан-рус. Итак, существование славянских княжеств на протяжении IV — VIII вв., и притом княжеств на территории восточных славян, может считаться доказанным. Недаром же среди русских городов нельзя указать ни одного со скандинавским названием. Новгород, Смоленск, Полоцк, Киев и другие древние города носят славянские названия. Следовательно, варяги явились позже основания древнейших русских городов. Город — носитель культуры. Значит, русская культура начала складываться среди восточных славян задолго и вне варяжского влияния. Почему же в X в. иностранные источники начинают упорно говорить о варягах и путать их с Русью? Потому, что в X в. происходят новые события; в среднее Приднепровье вторгаются с севера варяги, уже осевшие в Новгороде. О завоевании Киева князем Олегом хорошо помнил летописец; он помнил и о том, что до Олега в Киеве сидели свои князья, как это отметил и Длугош на основании древних источников. Варяжская дружина сопровождает Олега в его походах и сама начинает называть себя Русью. Но древние предания о славянских князьях хорошо были известны еще в начале XI в., во время борьбы Святополка с Ярославом, и нашли свое отражение в «Повести временных лет». Русь — это поляне, жители Киева. Однако с этим представлением не мирилось представление о варяжском происхождении династии Рюриковичей, не мирилось сознание того, что верхушку дружины в X в. составляли варяги. В X и начале XI в. идет непрерывная борьба между Новгородом и Киевом. В этой борьбе победа остается за новгородскими князьями, опиравшимися на варягов. Отсюда домысел летописца, который столько лет мешал правильному пониманию исторического процесса в Восточной Европе. Исторической науке пора уже отказаться от домыслов XI в. и сделать единственный возможный вывод о происхождении слова «Русь». 61 Готье Ю. П. Указ. соч., с. 232. 62 К этому же выводу более ста лет тому назад пришел А. Федотов в статье «О значении слова Русь в наших летописях» (Русский исторический сборник. М., 1837. т. I, с. 104 — 121), теперь основательно забытой. Источник |
