бунин и набоков история соперничества
Бунин и набоков история соперничества
Бунин и Набоков. История соперничества
Редактор Роза Пискотина
Руководитель проекта И. Серёгина
Корректоры Е. Аксёнова, М. Миловидова
Компьютерная верстка А. Фоминов
Дизайнер обложки М. Аюпова
На обложке использованы фрагменты фотографий: Иван Бунин, Прага, 1936 (Русский архив в Лидсе); Владимир Набоков, Ментона, 1936–1937 (Vladimir Nabokov. A Pictorial Biography).
Иллюстрации воспроизводятся и публикуются с любезного разрешения архивов, коллекций, издательств и фотографов (список приводится отдельно).
Ранний вариант части текста перевела с английского Вера Полищук при участии автора. Текст книги был существенно дополнен, изменен и расширен автором в 2013 году.
В книге использованы фрагменты ранее опубликованных примечаний Ричарда Д. Дэвиса и Максима Д. Шраера к переписке и дневниковым записям Бунина и Набокова. Комментарии © 2002 by Richard D. Davies (Ричард Д. Дэвис) and Maxim D. Shrayer (Максим Д. Шраер).
Тексты В. В. Набокова Copyright © Dmitri Nabokov Estate. Публикуются с любезного разрешения The Wylie Agency (UK) Limited.
Тексты И. А. Бунина и В. Н. Буниной Copyright © Ivan and Vera Bunin Estate. Публикуются с любезного разрешения Leeds Russian Archive.
© 2014 by Maxim D. Shrayer (Максим Д. Шраер). All rights reserved worldwide, including electronic.
© Издание, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2014
Бунин и Набоков. История соперничества / Максим Д. Шраер. – М.: Альпина нон-фикшн, 2014.
Издание подготовлено при поддержке Бостонского колледжа (Boston College, USA)
Все архивные материалы печатаются по новой орфографии при сохранении некоторых особенностей авторского стиля писателей. Пунктуация стандартизована. Если источник перевода на русский язык не указан, то это дословный перевод автора книги.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Моим дочерям Мируше и Танюше
Бунин и Набоков. Два гения современной литературы, имена которых соединены для нас и языком, и эпохой, и масштабом дарования, и жизнью и творчеством в эмиграции. Но есть между этими писателями и другая связь. В центре этой книги захватывающий сюжет многолетних и сложных отношений между Буниным и Набоковым – история «любви и ревности», взаимно влекущих противоположностей и опасного родства, история восхищения и горького разочарования. Этот сюжет венчает литературная дуэль.
Иван Бунин (1870–1953) был почти на тридцать лет старше Владимира Набокова (1899–1977) и уже знаменит, когда Набоков был еще ребенком. Однако в течение следующих десятилетий диспозиция драматически изменилась. Если в 1920-е годы Набоков, оказавшийся в эмиграции юношей, продолжал некоторые стилистические и повествовательные традиции Бунина – своего старшего современника и собрата по русскому литературному зарубежью, то к началу 1930-х развился в самого оригинального эмигрантского писателя молодого поколения. По словам самого Бунина, высказанным в 1930 году Галине Кузнецовой, Набоков «открыл целый мир» в русской литературе[1].
Мне никогда не забыть тот апрельский день, когда я впервые серьезно задумался о влиянии Бунина на молодого Набокова. Это было в 1991 году, в Нью-Хейвене. Мне было почти двадцать четыре. Прошло около четырех лет со времени эмиграции нашей семьи из СССР. Я заканчивал второй курс докторантуры. Предстояло написать курсовую работу о рассказах Набокова в семинаре Владимира Александрова. Целые дни кряду я проводил в читальных залах псевдоготического здания Стерлингской библиотеки Йельского университета. Прямо на этаже, где хранились довоенные русские книги, мне отвели узкий стол и книжную полку. В башне-библиотеке с темными узкими переходами и рядами стеллажей меня окружали эмигрантские издания, среди которых тогда в открытом доступе попадались редчайшие тома с автографами и пометками авторов, имена которых теперь представляются чуть ли не мифологическими.
Мое рабочее место располагалось у окна-бойницы, выходившей на Чэпел-стрит – на известный историкам рока и блюза бар Toad’s, где почти каждую неделю выступали знаменитые исполнители и группы. За год до этого в Нью-Йорке вышла моя первая книга стихов; в эмигрантских изданиях печатали мои стихи и прозу, я начинал публиковать в журналах свои научные статьи и пробовал писать прозу по-английски. Поздним вечером я выходил из университетской библиотеки в состоянии не иначе как экстатическом, окрыленный новыми идеями, стихами, сюжетами. Переполненный романтическими ожиданиями… Целыми днями я штудировал книги и статьи о Набокове, делая выписки. А по вечерам я встречался в барах и кафе с итальянкой по имени Лиза М., учившейся в докторантуре на экономическом факультете. Лиза М. была родом из Болоньи и носила узкие юбки и замшевые туфельки-лодочки. Она происходила из семьи потомственных коммунистов и отказывалась понять, как же не только евреи, но и вообще кто бы то ни было мог предпочесть советскому парадизу растленный Запад («вдвойне растленный» в Америке, по ее словам). «Зачем вы уехали, не понимаю», – разводила руками Лиза М. Но это не мешало мне, сыну евреев-отказников, и ей, дочери итальянцев-коммунистов, крутить роман – поверх барьеров политики, языка и культуры.
В тот апрельский день в 1991 году на улице было так тепло и солнечно, что я расположился с бумагами на скамье во внутреннем дворике Йельской библиотеки. Состояние, которое я испытал, было похоже на вдохновение. Втягивая в легкие морской атлантический ветер, пропитанный запахами рыбы, йода и прибойного тлена, я вдруг осознал, что в литературоведении совершенно не описана динамика соперничества Бунина и Набокова. В то время набоковеды и буниноведы почти не опирались на архивное наследие личных и литературных отношений этих писателей. Переписка Набокова и Бунина еще не была исследована и опубликована…
…Конечно же, в тот вечер я опоздал на свидание и был встречен разгневанной итальянкой на пороге кафе – в лучших традициях итальянского неореализма. Из ее тирады следовало, что я променял ее любовь на «забытых белогвардейских писателей» – чего, собственно говоря, и «следовало ожидать от человека, уже предавшего идеалы социализма и братства народов».
Уже тогда, в начале 1990-х, я был одержим желанием разобраться в отношениях писателей. Осенью 1993 года поиск материалов привел меня в Англию, где в Русском архиве Лидсского университета стараниями куратора Ричарда Дэвиса и его сотрудников в то время проводилась обработка архива Буниных. В Лидсе я впервые прочитал сохранившиеся письма Набокова к Бунину и начал изучать дневники Буниных, пытаясь вникнуть во все обстоятельства этой истории. После первой поездки в Лидс было еще несколько, во время которых выявлялись новые слои информации и выверялись те или иные подробности, важные для реконструкции отношений двух писателей. Кроме Лидса была продолжительная работа в Праге, где в Славянской библиотеке, в подвалах Климентиума, под толстым слоем пыли хранились остатки богатейшего собрания эмигрантских газет и журналов из бывшего Русского заграничного исторического архива (РЗИА). Были также поездки в Вашингтон и Нью-Йорк для работы в архивах Набокова в Библиотеке Конгресса США и в Нью-Йоркской публичной библиотеке, а также разговоры с ныне покойным Дмитрием Набоковым у него дома в Монтрё.
Состязание гениев
История соперничества Ивана Бунина и Владимира Набокова
Максим Д. Шраер «Бунин и Набоков. История соперничества», Москва, Альпина нон-фикшн, 2015.
Максим Д. Шраер – автор около двух десятков книг, от стихотворных сборников и художественной прозы до серьезных литературоведческих монографий. Кроме того, он известен как составитель «Антологии еврейско-русской литературы: два века двойной самоидентификации в прозе и стихах», вышедшей в 2007 году, и автор книги о Холокосте: I SAW IT: Ilya Selvinsky and the Legacy of Bearing Witness to the Shoah (2013).
Набоковым Максим Шраер занимается давно – результатом этих занятий стало исследование «Мир рассказов Набокова», к тому же он – председатель оргкомитета Набоковских чтений, ежегодно проходящих в Петербурге. Тема Бунина и Набокова кажется Максиму Шраеру очень актуальной и сегодня.
Максим Шраер в программе «Культурный дневник»
No media source currently available
– Бунин и Набоков были ярыми антибольшевиками – они несомненно ощущали себя частью того российского прошлого, которое нужно сохранить как оппозицию Совдепии. Они были либералами старого образца, поскольку больше всего ценили свободу – политическую свободу, божественную, художественную. Конечно же, для них тоталитаризм был и оставался врагом – и советский, и фашистский тоталитаризм, и тоталитаризм других образцов. Поэтому они учат нас, кроме всего прочего, огромному уважению к личности, учат тому, что нельзя обижать слабого, а также тому, что если наступают сумерки свободы, то их очень трудно остановить. Понятно, что история Бунина и Набокова – это частная история, но это еще история о том, как в условиях жизни вне России они сохранили то, что в России было почти утрачено. Этот сюжет в русской культуре совершенно особенный: история одновременно любви и соперничества двух гениев, история ученичества, история борьбы, и венчает ее литературная дуэль. Я писал эту книгу урывками, очень медленно, почти 20 лет. Я впервые задумался о том, что этот сюжет пропущен в истории русской литературы, еще когда учился в докторантуре в Йельском университете. В начале 90-х годов я вдруг понял, что ни переписка Бунина и Набокова не опубликована, ни даже в известных биографиях этот сюжет не прописан. Книга эта писалась так долго потому, что мне хотелось восстановить не только сюжетную канву их встреч, их мыслей друг о друге, не только собрать и опубликовать их переписку, но и восстановить некий голографический портрет эпохи, собрать свидетельства разных людей об их общении. Конечно, к тому времени не много свидетелей осталось в живых в Берлине, в Париже, так что этот золотой песок пришлось намывать по крупицам.
– Вы же начинаете свою книгу издалека, из той точки, в которой никаких литературных отношений между Буниным и Набоковым еще быть не могло…
– Конечно, Бунин старше Набокова на 30 лет, он был живым классиком, когда Набоков был еще младенцем. Экспозиция меняется, когда оба оказываются в эмиграции, Набоков – молодым поэтом и начинающим прозаиком, Бунин – крупней литературной фигурой. Взлет Набокова описала Нина Берберова в книге «Курсив мой», она сравнила его с птицей фениксом, восставшим из пепла эмиграции, написала очень трогательные слова – о том, что все ее поколение было Набоковым оправдано. Когда Берберова была уже очень пожилая, я с ней однажды очень долго проговорил по телефону про Бунина и Набокова, после чего получил доступ в ее архив, тогда еще закрытый. А вскоре ее не стало – вот почему эти свидетельства собирались так долго. Важнейшим свидетелем, кстати, был Марк Алданов, он, можно сказать, был посредником между Набоковым и Буниным, они одинаково ему доверяли, поэтому он – ключевой свидетель сцен общения Бунина и Набокова в Париже. Был еще Илья Фондаминский, выступавший под псевдонимом Бунаков, крупный эсер, меценат, соредактор журнала «Современные записки». Именно он был глашатаем таланта Набокова, тогда еще Сирина, и если мы внимательно прочитаем дневники Буниных, то именно от него они узнавали разные новости о нем, еще не столь известном писателе. Ведь именно Фондаминский поехал в Берлин и на корню купил у Набокова рукопись «Защиты Лужина» для «Современных записок» – таких вещей теперь давно уже не происходит! Вот если бы этих людей и еще нескольких из ближнего круга Буниных можно было посадить за стол и расспросить об отношениях Бунина и Набокова, они бы рассказали гораздо больше меня, но, к сожалению, это невозможно.
– Когда читаешь вашу книгу, то мысленно рисуешь в воздухе две кривые, идущие навстречу друг другу: отношение Набокова к Бунину начинается на верхней точке преклонения, благоговения и потом плавно опускается вниз, до пренебрежения и пародии, до отказа писать рецензию и выступать на юбилее прежде обожаемого классика. Отношение Бунина к Набокову начинается с единственной надписи на полях романа «Машенька» – «Ах, как плохо!», потом явно идет вверх, к признанию, но все же не слишком высоко, и дрожит и теряется где-то посередине, на уровне, с одной стороны, соперничества и ревности, с другой стороны, мудрой усмешки и скептического поднятия бровей.
– Да, Набоков послал Бунину этот роман с такой надписью, где все слова звучат с придыханием, с такими словами он вряд ли обращался к кому бы то ни было. Но «Машенька» не взбудоражила Бунина, как не взбудоражили его ни ранние стихи, ни ранние рассказы Набокова. Конец 20-х годов – это качественный скачок Набокова, к тому же он становится романистом. И он посылает Бунину свою книгу «Возвращение Чорба», которая вообще-то выстроена по уникальной бунинской модели: ведь в русской литературе практически только Бунин печатал под одной обложкой стихи и рассказы, это очень смелое решение, видимо, он хотел показать, что у стихов и рассказов больше общих черт, чем различий. Поэтому тут Набоков, конечно, очень четко берет ориентацию на Бунина. А посмотрите на надпись! «Ивану Бунину, великому мастеру, от прилежного ученика». Конечно, в конце 1929 года Набоков не ощущал себя ни прилежным, ни учеником Бунина. Один из лейтмотивов этой книги – политика чувств и политика текстов. Набоков еще будет некоторое время делать такие надписи на книгах, но тексты двух писателей уже удаляются в разные стороны. Бунин посылает в ответ «Жизнь Арсеньева» с надписью, где мы читаем очень высокие слова, а он не принадлежал к породе писателей, которые отвешивают лестные комплименты просто так.
– Кстати, что, по-вашему, Набоков все-таки перенял у Бунина?
– Прежде всего, искусство ритмики прозы. Бунин очень много занимался просодией прозы, она у него, безусловно, обладает заклинательным, молитвенным или библейским ритмом.
– И к чему же пришло это трепетное ученичество и благосклонное наставничество?
– Чем дальше, тем чаще в кругу Бунина звучали такие нотки, что Набоков – это его единственный соперник. А потом Бунин получил Нобелевскую премию, и это был праздник для всего русского зарубежья – во-первых, потому что награда была заслуженная, а во-вторых, потому что ее получил не советский писатель. Я помню, в мой первый год за границей, таким же праздником было получение Нобелевской премии Бродским – это была «наша« премия! А ведь во времена Бунина и Набокова противостояние с Совдепией было еще более острым. Они впервые встретились благодаря этому событию. А в 1936 году Набоков приезжает в Париж – в турне. Он уже очень знаменитый писатель, билеты на его выступления раскупаются заранее, и вот тут происходит та знаменитая встреча, о которой мы все читали у Набокова. Он описывал ее несколько раз, и каждый раз переписывал сюжетную канву и изменял оценки. К счастью, сохранилось письмо из Парижа в Берлин, где он описывает эту встречу по свежим следам – как в квартиру Фондаминского является подвыпивший Бунин, как они идут в ресторан, а потом на улице достают из рукава пальто бесконечный шарф – как будто разматывают мумию русской литературы. Это очень важная метафора у Набокова об омертвении литературы – как люди они уже совершенно чужды друг другу. Личные отзывы Бунина о Набокове тоже известны – он говорит о нем своим собеседникам неприятные вещи. Мне были интересны места, где они встречались, например, гостиничка в деревушке Мулинэ, там всего три номера, и я там однажды ночевал, там даже сохранились путеводители по Ривьере 30-х годов, я очень жалею, что не купил. Туда Бунин приехал из Грасса, и мы находим в письме Набокова Зинаиде Шаховской интересную приписочку: «Накануне нашего отъезда среди ералаша укладки явился к нам Лексеич Нобелевский». Как меняется тон! Теперь это не учитель, а шут, некий стилизованный русский персонаж. А Бунин в 1951 году, прочитав книгу Набокова «Заключительное свидетельство», вернее, ему ее пересказывали, так вот, он записывает в дневнике, что он никогда не ходил с Набоковым в ресторан, что это на него вообще не похоже. То есть мы видим, что Бунин опускается до отрицания фактов только потому, что даже в воспоминаниях он не хочет находиться рядом с Набоковым.
В конце книги Максим Шраер как будто веером выкладывает карты – бросает пеструю россыпь цитат, «полемических и сатирических отсылок к Бунину» в произведениях позднего Набокова, начиная с пародии в «Других берегах», а также собственных размышлений и догадок, например, о романе «Ада, или Страсть»: «Русское имя главного героя Вана Вина (Van Veen) – Иван (Ivan). Совпадение ли, что он, как и сам Иван Бунин, родился в 1870 году, или же то, что имена Иван Вин и Иван Бунин связывают анаграмматизм и частичная рифмовка, особенно в привычном французском произношении (Ivan Bounine)? Учитывая эти обстоятельства, а также роль, которая отведена в «Аде» поздней русской дворянской культуре, породившей Бунина и его многих литературных героев, можно предположить, что главный герой романа, который вызывал у автора и столь очевидную любовь, и «отвращение»…, был последним выпадом Набокова против Бунина. О бунинском следе в «Аде» Набокова еще стоит серьезно задуматься».
Когда Максима Шраера спрашивают о России, он отвечает, что он давно уже эмигрант, сменивший не только страну, но и язык, и теперь смотрит на родину несколько отстраненно. Но, возможно, книга о Бунине и Набокове, хотя она и касается прошлого, в каком-то смысле говорит об обратном.
– Максим, вы ведь не забываете о своем происхождении и становлении, которое прошло здесь, в России?
– Конечно, я вырос в литературной семье, мама моя Эмилия Шраер – переводчица, мой отец Давид Шраер-Петров – писатель, в России он печатался, в основном, как переводчик, хотя и выпустил одну книгу стихов и две книги прозы. А потом мы попали в «отказ» и его изгнали из Союза писателей и вообще отовсюду и долгие годы не печатали. Именно в это время я стал серьезно писать. Мое становление связано с интеллигентной московской еврейской средой. Когда мне было 8 лет, мой отец научил меня правильно писать стихи, а потом научил писать их неправильно, показал, что есть каноны, но хорошие поэты знают, как их нарушать. В детстве я написал много стихов, которые мне и сейчас очень нравятся, а тогда они нравились и Генриху Сапгиру, но потом я писать перестал и начал снова уже в 19 лет, в самое трудное время, когда мы сидели в глубоком отказе. В Америке я стал писать рассказы по-английски. Как исследователь литературы я стал печататься по-английски очень быстро, стихи продолжал писать по-русски, правда, все меньше и меньше. Одновременно перевод – наверное, я это унаследовал от отца – остается огромной частью моей деятельности. Я всегда говорил, что отец был моим главным учителем, он любит говорить о себе как об играющем тренере, но это, конечно, не так, он всегда был именно учителем, и без него я бы не стал писать так, как я сейчас пишу, хотя, я думаю, мы пишем очень разную прозу. Я надеюсь, что с переходом на английский я не потерял свой русский голос – наверное, я стал петь русским голосом по-английски. Теперь я стал больше переводить свои вещи сам, например, рассказ «Воскресная прогулка», напечатанный в «Снобе», это не совсем перевод, а художественное переосмысление – некий новый жанр. Русские – особенные читатели, я в это верю, поэтому мои поездки в Россию для меня очень важны.
– А часто вы приезжаете?
– Два раза в год, так сложилось: осенью на книжную выставку нон-фикшн в Москву, летом в Петербург на Набоковские чтения.
– Вы видите изменения, которые произошли в России за последний год?
– Мне трудно судить, я приезжаю как иностранец – тот самый иностранец, который все понимает, но переживает не так кровно – с некоторой дистанции. Но я чувствую, что люди удручены. Недавно в одном скиту под Новгородом я разговаривал с одним иеромонахом, спросил его, как дела, он ответил: «Как на Курской дуге». Каждый раз, приезжая летом, я стараюсь поехать куда-то в глубинку, стараюсь показать своим детям – в этот раз со мной Мира, которой 9 лет, – незамутненную Россию. Я просто хочу, чтобы они видели эту жизнь и этих людей – это другие люди, не такие, как в Петербурге или в Москве. А вообще, у меня ощущение такое, что люди очень устали от ожиданий: ожидание Годо, ожидание новой России. Ведь я уехал в 1987 году, а это ожидание все продолжается. Представьте себе, если бы столько длилось ожидание рождения, или любви, или победы – люди ждут 28 лет, и ощущение огромной усталости у меня есть, но ни о чем другом судить не берусь.
Бунин и Набоков. История соперничества
Имена гениев русской словесности Ивана Бунина и Владимира Набокова соединены для нас языком и эпохой, масштабом дарования, жизнью и творчеством в эмиграции. Но есть между этими писателями и другая, личная связь. В новой книге русско-американского писателя Максима Д. Шраера захватывающий сюжет многолетних и сложных отношений между Буниным и Набоковым разворачивается на фоне истории русской эмиграции с 1920-х до 1970-х годов. Как формируются литературные легенды? Что стояло за соперничеством двух гениев, и как это соперничество повлияло на современную русскую культуру? Эта яркая, уникальная по своему подходу книга вскрывает целые пласты неизвестных архивных материалов, включая переписку Бунина и Набокова. Обстоятельный разбор кропотливо подобранных писем и дневниковых записей, аргументированные, но ненавязчивые выводы, внутренняя драматургия материала и мастерское владение им – все это наделяет книгу качествами хорошей литературы, увлекательной для любого читателя.
Редактор Роза Пискотина
Руководитель проекта И. Серёгина
Корректоры Е. Аксёнова, М. Миловидова
Компьютерная верстка А. Фоминов
Дизайнер обложки М. Аюпова
На обложке использованы фрагменты фотографий: Иван Бунин, Прага, 1936 (Русский архив в Лидсе); Владимир Набоков, Ментона, 1936–1937 (Vladimir Nabokov. A Pictorial Biography).
Иллюстрации воспроизводятся и публикуются с любезного разрешения архивов, коллекций, издательств и фотографов (список приводится отдельно).
Бунин и Набоков. История соперничества скачать fb2, epub, pdf, txt бесплатно
Максиму Д. Шраеру, русско-американскому писателю и профессору литературы, едва исполнилось двадцать, когда он с родителями покинул СССР. Прошлое еврейской семьи уместилось в пяти чемоданах багажа. Позади — годы отказа, впереди — полная неизвестность. Когда самолет из Москвы приземлился в Вене, для бывших советских граждан началась новая жизнь. Эмиграция пугала и поражала одновременно. Три месяца, проведенные в Австрии и Италии в ожидании американской визы, превратились для героя и всего почтенного семейства в настоящее приключение на пути к долгожданной Америке.
Авторизованный перевод с английского.
Главы 1–2, 4–8 и интерлюдию «Рубени из Эсфахана» перевела с английского Маша Аршинова при участии автора. Ранний вариант главы 3 был переведен Эмилией Шраер и Давидом Шраером-Петровым при участии автора и опубликован в журналах «Мосты» (№ 4, 2004) и «Побережье» (№ 13, 2004). Ранний вариант главы 9 был переведен Сергеем Ильиным при участии автора и опубликован в журналах «Таллинн» (№ 1–2, 2003) и «Побережье» (№ 10, 2002). В настоящем издании переводы глав 3 и 9 были дополнены автором и приведены в соответствие с книжным вариантом английского оригинала.
Интерлюдии «Литература — это любовь» и «La Famiglia Soloveitchik», а также послесловие перевел автор.
Ньюхэйвенские сонеты (1989-1998)
Я провожал тебя в аэропорт, и на переднем взмыленном сиденье ты ежилась, как будто на съеденье я вез тебя. И был закат распорот.
А у тебя был пляжный вид: обрезанные джинсы, рвань-сандали. И потому служители сказали: «Одежда нынче хилая у див».
Но тихий ангел опустился вдруг, приняв обличье толстой негритянки, и прошептал, струясь вдоль наших рук: «Не разрывайте расставанья круг».
Американский романс (лирика)
* РАЗДЕЛ 1: ГОРОДСКИЕ СТИХИ
Вдруг как захрюкала карлица в розовых брюках,
всплыв на углу. Там, где старуха торгует горохом и брюквой,
Как мы бежали по парку по мостику через канаву,
Топот и хрюканье тупо рвались сквозь кустарник
где-то вдали. Город уже позахлопывал тяжкие ставни,
Аннотации на книги Александра Зорича
Александр Зорич. Аннотация на «Карл, герцог»
Бургундия, XV век. История таинственного рождения, удивительной жизни и не столь уж печальной смерти последнего бургундского герцога Карла Смелого.
История Фэндома: КЛФ «Зодиак» (Сенгилей), 1982
Посылаю некоторые малодоступные или малоизвестные материалы о истории Фэндома из архива Т. Приданниковой (Магнитогорск).
Материалы выложу на www.tree.boom.ru
(Путь Ленина (Сенгилей Ульян. обл.).- 1982.- 4 дек.- С. 4.).
Клуб любителей фантастики «Зодиак» приглашаем всех «фэнов» принять участие в конкурсе фантастического мини-рассказа. Мы не ставим жесткие ограничения в объеме рассказа, просто он должен быть по-возможности короче и веселее. Произведения высылать не позднее 15 января. Лучшие рассказы будут опубликованы в следующем выпуске нашей странички.
Предисловие к книге Юрия Кувалдина «УЛИЦА МАНДЕЛЬШТАМА»
Стенограмма доклада Владимира Милова на семинаре Клуба региональной журналистики.
«С энергетикой все довольно грустно, если не смотреть телевизор, а анализировать, что происходит в реальном мире. [. ] У меня ощущение, что мы эти 8 лет про прыгали как воробушек, кидаясь каждый раз за новыми сверх целями, но плохо получается. Результаты отвратительные.»
Также приведены ответы на вопросы слушателей доклада.
Автор художественной прозы и исторических произведений стал самостоятельным в десятилетнем возрасте, выстаивая в очередях за хлебом. Бывший инженер-конструктор …успел побывать драматургом, сценаристом, редактором «Фитиля» и сотрудником «Голоса Израиля», отсидеть 15 суток в Москве и извиниться перед Голдой Меир в Иерусалиме, конструировать двигатели для самолетов и ракет в СССР и побывать «кухонным мужиком» в израильской армии, где после призыва кормил в полевых условиях 200 человек. Монолог верующего нерелигиозного иерусалимца
В серии очерков молодого литератора Юрия Вигоря рассказывается о рыбаках, зверобоях, поморах Крайнего Севера. В центре внимания автора не только судьбы и характеры тружеников Белого моря, экзотические картины их быта, но и ряд экономических и социальных проблем сегодняшнего дня, озабоченность будущим этого прекрасного края белых ночей.
В новую книгу поэта и прозаика Николая Денисова вошли документально- художественные очерки о плаваниях на торговых судах в Арктику, в страны Юго-Восточной Азии, очерк о «русской Венесуэле». Автор рассказывает о своих друзьях-поэтах, прозаиках – живущих и безвременно ушедших от нас. Российскую, тюменскую темы дополняют страницы о геологоразведчиках Ямала, короткие зарисовки, эссе.
Интервью, взятое автором у Жюля Верна и опубликованное в 1895 году.
В «Книге судьбы» рассказывается о пяти десятилетиях жизни женщины и одновременно – об истории Ирана, с правления шаха Пехлеви до наших дней. Трудная и не всегда счастливая любовь, семья, работа, дети и при этом – постоянный страх за близких, которых преследуют или сажают за решетку, провозглашают героями, но могут и лишить жизни. А рядом – и верные друзья, и предатели, готовые отвернуться от тебя, если от тебя отвернется послушное власти большинство.
Мы не хотим заново пересказывать всю историю нашей страны – это попросту невозможно. Мы стремимся пролить свет на то, что мы считаем предательством идей, легших в основу ее исторической миссии, – поскольку нам кажется, что все еще есть надежда исправить эти ошибки до того, как XXI век окончательно вступит в свои права. Нас глубоко беспокоит курс, взятый США в последнее время.
Почему ничтожному меньшинству состоятельных американцев позволено оказывать такое мощное влияние на внутреннюю и внешнюю политику США и СМИ, в то время как широкие народные массы страдают от снижения уровня жизни, а их голос в политике слышен все слабее? Почему американцы вынуждены мириться с постоянным надзором, вмешательством государства в их личные дела, попранием гражданских свобод и утратой права на частную жизнь?
Это повергло бы в ужас отцов-основателей и прежние поколения американцев. Почему в нашей стране именно те, кем движет жадность и узколобый эгоизм, правят теми, кто ратует за такие общественные ценности, как доброта, щедрость, сочувствие к окружающим, общность интересов и верность общенародным идеалам?
И это лишь малая толика тех вопросов, которые мы зададим на страницах этой книги. И хотя мы не надеемся, что сумеем найти ответы на все из них, мы все же постараемся представить исторические факты так, чтобы читатели смогли самостоятельно углубиться в изучение заинтересовавших их вопросов.
В истории Американской империи мало хорошего. Но необходимо честно и открыто говорить о ней, если мы хотим, чтобы Соединенные Штаты когда-нибудь отважились пойти на коренные реформы, которые позволят им играть ведущую роль в продвижении человечества вперед, вместо того чтобы всячески тормозить его прогресс.