С чего начать читать маркеса
Книги Габриэля Гарсиа Маркеса
Список книг, которые вышли из-под пера талантливого испанского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса, немалый. Здесь и нашумевший роман «Сто лет одиночества», над которым писатель начал трудиться в 1965 году, и повести «Полковнику никто не пишет», «Осень патриарха, «Любовь во время холеры» и многие другие. Кроме повестей и романов, автор совершенствуется и в написании рассказов.
«Третье смирение», «Ева внутри своей кошки», «Третье смирение», «Хроника объявленной смерти», «Святая», «День после субботы», «Огорчение для троих сомнамбул», «Тот, кто ворошит эти розы», «День после субботы» – вот далеко не полный перечень коротких произведений, написанных ярко и увлекательно. Романы, повести и рассказы автора написаны в особенном жанре магического реализма. Рассмотрим краткое содержание некоторых из произведений Габриэля Маркеса.
«Осень патриарха» Маркеса.
Повесть Маркеса «Любовь во время чумы»
Повесть издана в 1985 году. Её читательская аудитория –1608 человек. Книга отличается захватывающим содержанием. Молодая девушка по имени Фермина Даса совершила ошибку: к ней испытывал чувства друг детства Фьорентино Ариса, но его любовь была отвергнута. Что получила Фермина, став женой известного доктора и ученого Хувеналя Урбино, мечтающего избавить Испанию от смертельного вируса – чумы? Как сложилась её судьба? Об этом захватывающе пишет Маркес. Лишь в преклонном возрасте чувства Фермины и Ариса вспыхнули с новой силой.
Маркес о себе в “Жить, чтобы рассказать о жизни”
Интересен и сюжет автобиографической повести Габриэля Маркеса «Жить, чтобы рассказать о жизни». Это мемуары о его детстве и молодости, написанные мастерски, где причудливо переплетаются реальность и вымысел. Красота, увлекательность, яркость – вот только три из множества положительных определений того, как написана книга. Каждый из мемуаров Маркеса – отдельная история, которую интересно читать в отрыве от других произведений.
Но неопытному человеку, желающему ознакомиться с творчеством Габриэля Гарсиа Маркеса, может быть непонятен сам стиль написанного в жанре магического реализма. Для того, чтобы выяснить это, нужно вникнуть в суть определения «магический реализм» – особый художественный стиль, где элементы магического вплетаются в реалистический сюжет, то есть измененная реальность. Впервые термин был использован немецким критиком по имени Франц Рох. Жанр специфический, и поэтому читать или не читать произведения Габриэля Гарсиа Маркеса – выбор каждого в отдельности.
“Палая листва”
Достойна внимания любознательного читателя книга Габриэля Гарсиа Маркеса «Палая листва», опубликованная в 1955 году, герой которой – полковник Аурелиано Буэндиа. Это книга – странствие по дороге воспоминаний длиной в двадцать пять лет, хотя реальные события совершаются лишь в течение получаса. 25 лет событий – поразительных, драматических или, наоборот, забавных.
Габриэль Гарсиа Маркес рассказывает о себе и своих книгах
Когда вас спрашивали, какая книга принесла вам наибольшее удовлетворение, вы всегда называли «Полковнику никто не пишет». Придерживаетесь ли вы теперь прежнего мнения?
Дело в том, что мы всегда испытываем слабость к последней книге, как и к последнему ребенку. Действительно, я всегда считал своей лучшей книгой «Полковнику никто не пишет»: именно в ней я пришел к тому, к чему хотел прийти, именно в ней точно воплощен мой замысел, а ведь известно, как это важно для писателя. К тому же, после «Ста лет одиночества» у меня появилось что-то вроде обиды, некая ревность из-за той книги, которую я всегда любил и которая была оттеснена на задний план лавиной читательского интереса к «Ста годам одиночества». Это, кстати, весьма любопытное явление, заслуживающее изучения. Думаю, что легкость для чтения и соблазнительность тем «Ста лет одиночества» повлияли на отношение к роману. Но как бы то ни было, что «Полковнику никто не пишет» продолжает оставаться очень крепко сделанной литературной работой, а это то, к чему мы, писатели, всегда стремимся.
Ну так вот, после выхода в свет «Истории одной смерти, о которой знали заранее» в некоторых интервью я говорил, что именно она — моя лучшая книга. Не надо забывать, что этот роман написан через двадцать с лишним лет после «Полковнику никто не пишет». Кое-чему можно научиться, когда долго пишешь, можно научиться писать. Мне кажется, что «История» в какой-то мере подводит итог всему, что найдено в предыдущих книгах.
А чего больше в этой книге: реальности или фантазии?
Процентное соотношение установить довольно трудно. В любом случае незыблемой основой всех моих книг является реальность, ни в одной моей книге нет строчки, которая не уходила бы корнями в реальность. Что касается «Истории одной смерти», то она построена не из элементов действительности, собранных в разных местах или в разных ситуациях. Это цельный эпизод, взятый из жизни: то, о чем рассказывается в «Истории одной смерти», случилось на самом деле. Единственное, что добавил я, — это литературная обработка.
Я всегда чередовал занятия литературой и журналистикой и всегда меня занимала проблема различий между ними. Они существуют, они совершенно очевидны и вместе с тем, на мой взгляд, они оправданы, потому что их, этих различий, быть не должно. Как журналистика, так и литература — когда я говорю о литературе, я имею в виду прежде всего романы — питаются из одних источников. Различаются методы изображения, но, по сути, они должны быть одинаковыми. Ведь цель, одна и та же: передать, рассказать, убедить. Поскольку я всегда занимался одновременно и литературой и журналистикой, я мечтал о слиянии этих двух профессий. Кажется, это мне удалось в «Истории одной смерти». Я сказал бы, что с точки зрения журналистики — это репортаж, но репортаж «олицетворенный», или, если хотите, литературный репортаж. Не потому что в нем содержится большой процент реальности, а потому что это сама реальность, подвергнутая литературной обработкое.
Бытуют два мнения относительно вашего романа «Осень патриарха». Первое: роман был написан на одном дыхании; второе: писался он труднее, чем другие ваши произведения. Какое из них справедливо?
Единственная из моих книг, действительно написанная на одном дыхании, — «Сто лет одиночества», работал я над ней восемнадцать месяцев. При этом у меня не было никаких заминок, никаких колебаний. Иными словами, если бы существовала физическая возможность восемнадцать месяцев просидеть за машинкой, книга была бы написана в один присест. Не было ни поправок, ни сомнений — вся книга уже целиком сложилась, когда я сел ее писать.
С «Осенью патриарха» получилось как раз наоборот, и я не хотел бы, чтобы когда-нибудь со мной повторилось нечто подобное, эту книгу пришлось «выдавливать» по букве. Сначала надо было изобрести особую манеру письма — ставить одну букву вслед за другой. А найти следующую букву в «Осени патриарха» всегда было ужасно трудно. И я знал, что так будет: это была книга, которую мне очень хотелось написать, книга, на мой взгляд, целиком экспериментальная.
Если в «Истории одной смерти» я сделал некую попытку найти среднее между литературой и журналистикой, то в «Осени патриарха» главное — эксперимент поэтический, стремление показать самому себе, до какой степени роман может стать сродни поэзии. В голове и в набросках у меня был готов весь материал, все то, что я хотел рассказать. Но найти тональность, повествовательную систему для «Осени патриарха» стоило мне поистине тяжелейшего труда. В дни, когда дело шло хорошо, я писал по четыре-пять строчек, которые, как правило, на следующий день перечеркивались. Надо было выдерживать заданную тональность, ритм; кроме того, я не сразу нашел композиционное решение, которое соответствовало бы замыслу. При линейной композиции роман стал бы бесконечным, гораздо более скучным, чем то, что получилось. Тогда я подумал, что подходящей фигурой была бы спираль, опрокинутая вершиной вниз и с каждым витком все глубже проникающая в действительность. Вышла экспериментальная книга, относительно которой критики здорово запутали читателей. Они часто приписывают моим книгам нечто свое и этим только препятствуют непосредственному читательскому восприятию. Многие прочитали критические статьи раньше, чем книгу, и это помешало им найти подход к ней. Но прошел первый испуг — и оказалось, что читать книгу очень легко; глаза читателя должны привыкнуть к темноте, и тогда все станет видно очень явственно. У меня выработана «система защиты» для каждой из моих книг, ведь они — мои дети, и я готов сражаться за них.
Вы согласны с Хемингуэем, что вдохновение приходит во время работы?
Да, вдохновение приходит, на мой взгляд, только во время работы. Существует романтическая концепция: вдохновение — нечто вроде божественной благодати, с ним работается лучше, чем когда его нет. Моя концепция вдохновения гораздо более «рабочая». Думаю, нас действительно посещает особое состояние воодушевления, когда все вдруг начинает получаться, как будто на самом деле существует магическая благодать, как будто кто-то тебе диктует. Но это состояние не может прийти к тебе ни на улице, ни в постели, это случается, лишь когда работаешь. Наступает мгновение, когда слияние с темой становится таким, что и в самом деле владеешь темой больше, чем она владеет тобой. В такие мгновения мысли рождаются в голове так свободно, что меняется даже душевный настрой, чувствуешь себя словно парящим в каком-то сверхъестественном состоянии. Это и есть вдохновение, попросту — настоящее вживание в работу. В этом, я думаю, Хемингуэй был совершенно прав. Но стоит вспомнить и слова, приписываемые Прусту: книги — это один процент вдохновения и девяносто девять процентов пота.
Легенды, окружающие имя Гарсиа Маркеса, утверждали, что после «Ста лет одиночества» ему уже не написать новой книги. Вы это опровергли, опубликовав другие свои романы. Будете ли вы продолжать разрушать этот миф?
Идея, которая у меня сейчас зреет — уже очень скоро я начну ее разрабатывать, — как раз и является ответом на этот вопрос. Я буду делать книгу, где расскажу, как написал свои книги. Постараюсь совершенно чистосердечно открыть читателю, какова реальность, стоящая за реальностью моих книг, какова реальность, стоящая за вымыслом, каково происхождение каждого эпизода, каждого персонажа. Во-первых, я понял, что литературные проблемы волнуют людей гораздо больше, чем принято считать. Обычно думают, что проблемы эти интересуют лишь профессионалов, писателей, преподавателей, то есть читателей особого рода, а выходит, что нет. Я сталкиваюсь с тем, что каждый раз, как я в любом кругу, на любом уровне принимаюсь рассказывать, что стоит за моими книгами, откуда они идут, каковы их связи с реальной жизнью, — людям это интересно. Вот я и начал (уже много лет назад) делать об этом заметки; чувствую, что внутри каждого романа есть еще один роман. И этот-то «роман внутри романа» я и хочу написать. Я долго ходил вокруг да около, зная, что дело это — по-настоящему серьезный анализ собственных книг и очень добросовестная работа о собственной жизни — очень долгое и сложное.
Можно, пожалуй, назвать его научно-исследовательским трудом. Но результат должен быть литературным. Это ни в коем случае не будет эссе или критической статьей — должен получиться роман о романе. Думаю, что писать такой роман будет очень занятно. И надеюсь, что будет очень занятно и читать его. Работа предстоит довольно трудная, так как мне рисуются многие тома.
Фолкнер всегда писал на голубой бумаге. Гете — сидя на деревянной лошадке. Достоевский — шагая по комнате. А как пишет Гарсиа Маркес?
Вот Хемингуэй, например, писал стоя. У каждого писателя, наверное, всегда есть свои причуды. Но, по-моему, все это лишь предлоги, чтобы не писать. Иными словами, человек ставит перед собой всякого рода препятствия, лишь бы не садиться писать. Мне, по крайней мере, внушает ужас мысль о том, что надо сесть за пишущую машинку. Я поглядываю на нее, кружу вокруг, говорю по телефону, хватаюсь за газету — тяну время, чтобы не остаться с машинкой один на один, но в конце концов это случается. Между пишущей машинкой и собой человек воздвигает поистине бесконечное множество препятствий. Сначала, и довольно долго, я мог писать лишь в комнате, которую называл «горячей», всегда при одной и той же температуре. Дело в том, что начал я писать в тропиках, у Карибского моря, при температуре в тридцать градусов, и мне стоит больших трудов писать о другой. Когда я приезжаю в страны, где чередуются времена года, я поддерживаю в комнате на протяжении всего года эту температуру. Кроме того, должна быть белая бумага почтового формата. Должна быть электрическая пишущая машинка с черной лентой. Исправления должны делаться только черными чернилами. Вот целый набор маленьких причуд, которые, конечно же, относятся к разряду препятствий, возводимых перед самим собой. Однажды ты говоришь себе: «Не могу писать, потому что кончилась нужная бумага, не могу писать, потому что остались только синие чернила». Идет постоянная внутренняя борьба, изобретаются все новые причуды. Я отношусь к ним со вниманием, потому что они, в конце концов, тоже часть нашей жизни, хотя борюсь с ними постоянно. Есть, однако, нечто такое, что заставляет о них забыть, — это журналистика. Журналистика обязывает тебя прибежать, сесть за машинку и писать, потому что к назначенному часу все должно быть готово, писать в гостиницу, где угодно, при любой температуре, в любых условиях.
Журналистика помогает писателю не только тем, что поддерживает живую искру в работе, она обеспечивает постоянный контакт со словом, а главное — постоянный контакт с жизнью. В тот день, когда писатель утратит связь с действительностью, он перестанет быть таковым. Занимаясь журналистикой, этот контакт сохраняешь, а вот литературная работа, напротив, все дальше и дальше уводит нас от жизни. Слава же вообще рвет последние нити, и если упустишь момент, окажешься под непроницаемым колпаком, навсегда лишившись способности понимать, что происходит вокруг. В подобных случаях журналистика — лучшее средство, она заставляет покинуть башню из слоновой кости и взглянуть на мир, в котором живешь. Именно поэтому я большой приверженец журналистики. Хотя, возможно, такое решение верно лишь для меня. Ведь в свое время я оставил журналистику — когда она отнимала у литературного творчества лучшие часы, отвлекая меня от основных литературных тем. Но как только с литературой все пошло на лад, я вернулся к журналистике и занимаюсь тем, что называю «идеальной журналистикой»: пишу когда хочется, выбирая по своему усмотрению темы и форму. Если что-то не печатают, мне это совершенно безразлично. Да к тому же — и печатают ведь.
Габриэль Гарсиа Маркес: правила жизни в жанре магического реализма
Когда в апреле 2014 года Габриэль Гарсия Маркес ушёл из жизни после многолетней изматывающей борьбы с раком, президент Колумбии объявил трехдневный траур по «самому любимому и наиболее почитаемому соотечественнику всех времен». Для всей Латинской Америки он был больше, чем писатель.
Газета New York Times назвала его роман «Сто лет одиночества» «вторым произведением после Книги Бытия, которое обязательно к прочтению для всего человечества». А в 1982 году он стал первым колумбийцем, получившим Нобелевскую премию по литературе с формулировкой «за романы и рассказы, в которых фантазия и реальность, совмещаясь, отражают жизнь и конфликты целого континента».
Вряд ли можно описать творчество Габо, как его со временем стали называть, более ёмко и точно. Все свои романы Маркес написал в чарующей ауре магического реализма, но, если присмотреться к его насыщенной биографии, можно обнаружить, что в его историях гораздо больше реализма, чем кажется на первый взгляд.
Габриэль Гарсиа Маркес у себя дома в Картахене (1982) / Katherine Young/Getty Images
Правило 1: присмотрись к деталям
«Меня всегда забавляет, что больше всего в моей работе меня хвалят за воображение, хотя правда состоит в том, что во всех моих романах нет ни одной строчки, которая не была бы основана на реальной жизни».
— Интервью для the Paris Review (1981)
В это сложно поверить, но сюжеты и прообразы героев своих романов Маркес черпал не из своего богатого воображения, а из реальной жизни. И главной его задачей как писателя было не выдумать магическую историю, а, будучи внимательным соглядатаем, подробно записать всё, что он видел и слышал. В основу романа «Любовь во время чумы» Маркес положил историю отношений его родителей, а в многочисленных рассказах нашли отражение будничные чудеса раскалённой солнцем Аракатаки, где прошло детство писателя.
Урсула — бабушка большого семейства Буэндиа из «Ста лет одиночества» — во многом была списана с бабушки самого Габриэля. Хобби его деда (он изготавливал золотых рыбок) досталось «в наследство» ещё одному герою этой семейной саги — полковнику Аурелиано. И даже привычка героини Ребеки есть землю — не плод фантазии, а реальный факт из жизни. Младшая сестра Маркеса Марго могла целыми днями ничего не есть, и окружающие «удивлялись, как она ещё жива без еды, пока не поняли, что ей нравится только сырая земля из сада». Весь мир называет «Сто лет…» эталоном «магического реализма», в то время как сам автор понимал эту книгу «как большую поэму обыденной жизни».
Габриэль Гарсиа Маркес в своём офисе (2000-е годы) / Harry Ransom Center
Правило 2: больше читай
«Когда дедушка подарил мне словарь, во мне проснулось такое любопытство к словам, что я читал его как роман, в алфавитном порядке и едва понимая».
— «Жить, чтобы рассказывать о жизни» (2002)
Сам Маркес называл чтение «дурной привычкой». Будучи подростком, он проводил в компании книг всё свободное время. Впрочем, и несвободное тоже: он не расставался с любимыми историями даже во время уроков. С одной стороны, это определённо мешало ему постигать азы грамматики и математики, с другой — интерес к литературе в немалой мере определил его дальнейшую судьбу.
Одна книга даже поспособствовала его поступлению в колледж. Это был «Двойник» Достоевского. Повесть увлечённо читал один из пассажиров парохода, который должен был доставить Маркеса в столицу Колумбии, где тому предстояло сдать вступительные экзамены. Знакомство на почве любви к великому русскому писателю могло остаться ничего не значащим эпизодом в биографии. Если бы не тот факт, что попутчиком Маркеса оказался не кто иной, как начальник отдела по распределению государственных субсидий на образование. Благодаря его помощи Маркесу удалось получить место в колледже.
Ещё одной книгой, навсегда перевернувшей жизнь Габо и все его представления о литературе, оказался роман Кафки «Превращение». «Первая строка ”Превращения” чуть не сбила меня с кровати. Я был так удивлён!» — рассказывал писатель в интервью спустя много лет. — «Кафка показал мне, что то, что я считал запрещённым, недопустимым в литературе, на самом деле можно и нужно делать. Я взял бумагу, ручку и сел писать». Так, под влиянием Кафки, родились первые рассказы Габриэля. Среди своих учителей он называл также Уильяма Фолкнера, никарагуанского поэта Рубена Дарио и даже Вирджинию Вульф.
Габриэль Гарсиа Маркес за работой у себя дома в Мехико (1962) / United Press International
Правило 3: следуй своему предназначению
«Единственное, чего я хочу в жизни, — это стать писателем, и я им стану».
— «Жить, чтобы рассказывать о жизни» (2002)
Родители Габриэля настаивали на том, чтобы он получил образование юриста, но тот уже после первого курса понял, что это не его стихия. С трудом отучившись четыре года, он бросил университет и занялся профессиональной журналистикой. Он делал по две-три статьи в день, а по ночам продолжал писать рассказы, которые получали очень хорошую критику в газетах. Окрылённый успехом, он принялся за первую серьёзную работу — повесть «Палая листва». Через несколько месяцев после того, как начинающий писатель отправил её в издательство, ему пришел неутешительный ответ. В нём говорилось, что, несмотря на проблески таланта, автору лучше заняться чем-нибудь другим.
Но Маркес не сдался. «С того момента, как я написал “Палую листву”, я понял, что хочу стать писателем, и что никто не сможет остановить меня, и что мне остаётся только попытаться стать лучшим писателем в мире». Это было в 1953 году. Момента международного признания настойчивому колумбийцу пришлось ждать 14 лет, но на протяжении всего этого времени он никогда не терял веру в себя, потому что знал, что ему предназначено стать великим писателем.
Из воспоминаний друга Плинио Апулейо Мендоса мы знаем, что Маркес был готов принять всё что угодно, лишь бы у него была возможность продолжать писать. «Он был готов жить где угодно — в дешёвых пансионах и даже в борделях… у него не осталось никаких капризов». И единственное, чего он действительно боялся в своей жизни — умереть, не успев написать того, что должен был. Поэтому Габриэль страдал ужасной аэрофобией, но ровно до тех пор, пока не опубликовал «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха». После этого все его страхи исчезли.
Габриэль Гарсиа Маркес с женой Мерседес (1987) / Helmut Newton
Правило 4: люби
«Если вы встретите свою настоящую любовь, то она от вас никуда не денется — ни через неделю, ни через месяц, ни через год».
— «Любовь во время чумы» (1985)
О любви Габриэля и его жены Мерседес ходят легенды. В истории их отношений сложно отделить реальность от мифа, которым окружена биография писателя. Определённо можно сказать лишь одно: это действительно была любовь длиною в жизнь. Они познакомились, когда Мерседес было всего тринадцать. Уже тогда восемнадцатилетний юноша понял, что она станет его будущей женой.
В дальнейшем он не раз признавался в интервью, что именно Мерседес читатели «обязаны всеми моими романами». И для примера любил рассказывать историю создания самого важного — «Ста лет одиночества». Чтобы написать эту семейную сагу, Маркесу пришлось отказаться от работы пиар-менеджера и заложить машину. Он рассчитал, что денег хватит на полгода, и, отдав их жене, принялся за работу над книгой. Единственным, чего он не учёл, было то, что на роман ушло не шесть, а восемнадцать месяцев работы! И всё это время Мерседес не просто самостоятельно управлялась с хозяйством, но умудрялась добывать мужу сигареты и бумагу для работы. А когда пришло время отправлять рукопись издателю, она отнесла в ломбард миксер и фен, чтобы выручить необходимые для пересылки 80 песо. Трудности были вознаграждены: уже через несколько месяцев роман принес автору мировую славу.
Габриэль Гарсиа Маркес (2007) / Guillermo Arias/Associated Press
Правило 5: верь в лучшее
«Нашим ответом на подавление, грабёж и одиночество будет вера в жизнь. Ни потоп, ни чума, ни голод, ни стихийные бедствия и даже длящиеся веками войны не сумели отнять у жизни её преимущество перед смертью».
— Нобелевская лекция (1982)
Не меньше чем литература Маркеса волновала политика. Раз за разом в своих текстах и интервью он поднимал вопрос кризиса капитализма, ужасов диктатуры и опасного вмешательства ЦРУ в жизнь Латинской Америки. Но, несмотря на политические кризисы, свидетелем которых ему довелось стать, он неизменно сохранял веру в хорошее, в то «что мир будущего окажется много лучше нашего».
Чего-чего, а оптимизма Маркесу было не занимать. Перед лицом страшной реальности, в которой нищета и войны соседствовали с отчуждением и отчаянием, он продолжал верить в возможность счастья и творчества. В новую и всепобеждающую утопию жизни, «где никто не решает за других, что и как им делать, где любовь будет искренней, а счастье — настоящим, и где людям, осуждённым на сто лет одиночества, представится ещё один шанс в земной жизни».
Фото: Gabriel Garcia Marquez (1975) / Colita/CORBIS
Прощай, Габо!
Геннадий Бочаров, писатель и публицист:
Поздним московским вечером закончился период моих довольно частых товарищеских встреч с великим писателем ХХ столетия, которые проходили в течение 5-6 лет в разных странах мира, включая и последнюю московскую, куда Габриель приезжал с женой Мерседес.
Штрих: Автор «Ста лет одиночества» поднимался в мою квартиру (на 16-й этаж) пешком, ибо оба лифта не работали. Поднимался после тяжелой желудочной операции в Гаване.
Хорошим своим знакомым Габриэль позволял называть себя Габо. Мы и называли. Годы знакомства не меняли Маркеса. Его оглушительная всемирная известность не угнетала его и не возносила на сияющий пьедестал знаменитостей. О его романах писали и будут писать тысячи и тысячи статей и книг, но читатели будут читать только то, что написал он сам.
Далее он рассказал несколько восхитительных деталей:
След, оставленный писателем Габриэлем Гарсиа Маркесом в мировой литературе, ярок, как след кометы, но до конца не понят. Когда свет и смысл станут равными, мы поймем, кто он нас ушел сегодня.
Александр Архангельский, писатель, телеведущий:
Дмитрий Бак, директор Литературного музея:
Алексей Варламов, писатель, лауреат премии «Большая книга»:
Не случайно, когда Маркес впервые оказался в Советском Союзе в 1950-х годах на фестивале молодежи и студентов, он назвал свое эссе «СССР: 22 400 000 квадратных километров без единой рекламы кока-колы!».
«Полковник Геринельдо Маркес обвел взглядом пустынные улицы, увидел капли воды, повисшие на ветках миндальных деревьев, и почувствовал, что погибает от одиночества» (Сто лет одиночества)
«По всему фасаду здания тянулась пестрая афиша: «ПОЛУНОЧНАЯ ДЕВСТВЕННИЦА». Девственница была в бальном платье, которое оставляло одну ногу обнаженной. Полковник бродил около кинотеатра до тех пор, пока вдалеке не засверкали молнии и не прогрохотал гром. Тогда он пошел за женой». (Полковнику никто не пишет)