С чего начать изучать скандинавскую мифологию
С чего начать изучать скандинавскую мифологию
Уровень 1. Т. Н. Джаксон. Скандинавия: боги и герои. Тверь: Мартин — Полина, 1996
Тем, кто имеет лишь смутные представления о скандинавской мифологии, резонно пойти по пути наименьшего сопротивления и обратиться к почтенному жанру популярных переложений «для чайников». К античной мифологии многие поколения отечественных читателей приобщались через «Легенды и мифы Древней Греции» Н. А. Куна. И лишь в 1996 г. появилась аналогичная книга по скандинавской мифологии. Хотя за прошедшие два с лишним десятилетия нива популяризации скандинавских мифов в нашей стране была заметно вспахана, в том числе благодаря интернету и кино, всё же компактная книжка Т. Н. Джаксон остается идеальным выбором для начинающих. Сюжеты мифов изложены там живо и емко, и сведениям вполне можно доверять — ведь, во-первых, книга написана одним из ведущих российских скандинавистов, а во-вторых, она довольно строго следует первоисточнику — «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона (XIII в.).
Единственный недостаток книги — по современным стандартам ее возрастной рейтинг составляет 12+. Мифы цензурированы, из них изгнан смачный языческий юмор — в частности, история Мёда Поэзии приводится не полностью. Однако для школьников эта книга выполняет свою задачу на пятерку, и, если ребенок спрашивает, что бы почитать о скандинавской мифологии, можно смело подсовывать ее.
Уровень 2. В. Я. Петрухин. Мифы древней Скандинавии. М: Астрель, АСТ, 2002
Тем, кто уже не школьник и хочет составить более системное представление о скандинавской мифологии, не удовольствуясь простым пересказом, пригодится книга В. Я. Петрухина. Мифология никогда не была основной специальностью ее автора — Петрухин историк и археолог, — но в данном случае это скорее достоинство. Книга начинается вовсе не с мифов как таковых: автор доходчиво и умело вводит читателя в историко-культурный контекст (откуда берет начало скандинавская культурная традиция, кто такие древние германцы, что известно о самых ранних этапах их истории и откуда это известно). Лишь затем автор переходит к обзору скандинавского языческого пантеона. Не претендуя на новаторские толкования, он добросовестно излагает мейнстримные для XIX и большей части XX вв. представления о том, как устроена скандинавская мифология. В частности, весьма доступно рассказывает об эпохе индоевропейской древности и о сопоставлении скандинавских мифов с мифами других народов, говорящих на индоевропейских языках. Кроме того, на протяжении всей книги Петрухин верен своей специальности историка и дает немало увлекательных сведений об эпохе викингов. А для тех, у кого вдруг закружилась голова от обилия мифологических персонажей, в конце есть специальный указатель имен.
Уровень 3. А. Я. Гуревич. «Эдда» и сага. М.: Наука, 1979
Одна из существенных проблем судьбы скандинавских мифов — то, что количество подлинных памятников весьма невелико по сравнению с морем написанной о них литературы, в котором сами мифы рискуют попросту раствориться. Покойный Арон Яковлевич Гуревич, образец непревзойденной среди скандинавистов ясности мышления, учел эту проблему. Его книга ставит задачу отделить мифы от их ученых толкований. Простым доступным языком она рассказывает о том, как те или иные мифологические сюжеты интерпретировались разными поколениями фольклористов и филологов. Нередко автор дает волю своему холерическому темпераменту и беспощадно высмеивает предшественников (чаще всего вполне заслуженно).
Оригинальные соображения Гуревича по поводу мифов менее убедительны, чем его критика чужих концепций, особенно его склонность всякий раз, когда кто-то из персонажей убивает кого-то жестоким и необычным способом, усматривать в этом пережитки германских ритуалов жертвоприношения. Как большинство скандинавистов, зачарованных образом «мрачной германской древности», он игнорирует параллели с античной мифологией, даже столь очевидные, как параллели между Гудрун и Прокной (сюжет о жене, которая мстит мужу, заставив его съесть их общих детей). Однако анализ Гуревича чрезвычайно полезен — он позволяет выработать критический взгляд, дабы не верить на слово всему, что говорится в энциклопедиях и комментариях, и дает читателю пищу для собственных размышлений.
Уровень 4. М. И. Стеблин-Каменский. Миф. Л.: Наука, 1976
М. И. Стеблин-Каменский (1903–1981) может по праву считаться первопроходцем научного изучения древнескандинавской культуры в России (дореволюционные опыты в этой области отличались безнадежным дилетантизмом). По образованию будучи лингвистом, он был вынужден стать универсальным знатоком во всех сферах скандинавистики, включая мифологию, — ведь поначалу у нас просто не хватало исследователей, достаточно владеющих древнесеверным языком, чтобы изучать памятники мифологии в оригинале. Ему принадлежит множество работ по самой различной тематике — от узколингвистических, посвященных грамматике и фонетике германских языков, до популярных очерков об Исландии и исландских сагах.
Книга «Миф» предлагает взгляд на скандинавскую мифологию с точки зрения общей теории мифа. Для этого необходимо разобраться, что такое миф в принципе. Существует ли какое-то определение мифа по умолчанию? Как выясняется, ответить на этот вопрос не так просто, поскольку каждый исследователь понимает слово «миф» по-своему. Наверное, самое ценное в этой книге то, что Стеблин-Каменский дает обзор теории мифа, сам при этом не принадлежа к цеху мифологов. Он в состоянии сжато изложить существующие объяснения природы мифа и вместе с тем указать «подводные камни» этих объяснений. Читатель может узнать, что одни исследователи сводили все мифы к иносказательным объяснениям природных явлений (например, любой благородный герой, по их мнению, символизировал Солнце), а другие считали миф «болезнью языка»: дескать, в какой-то момент люди забывали переносный смысл метафор наподобие «река бежит» и начинали понимать их буквально, обожествляя явления природы.
Многое в книге, разумеется, устарело, и в первую очередь любимое убеждение Стеблин-Каменского, на котором он яростно настаивал до конца жизни, что средневековью был неизвестен осознанный литературный вымысел и что средневековый книжник должен был считать достоверным всё, о чем писал. Читатель и сам заметит парадокс, к которому это неизбежно приводит: получается, что христианин Снорри Стурлусон должен был верить не только в существование языческих богов (ладно, допустим, они были обыкновенными людьми), но и в языческую версию сотворения мира и его устройства — в Асгард, в дерево Иггдрасиль, в великана Имира… Миф снова ускользает от простых объяснений; возможно, этим он и прекрасен.
Уровень 5. Е. М. Мелетинский. «Эдда» и ранние формы эпоса. М.: Наука, 1968
Эта книга отличается от предыдущих тем, что написана мифологом, специалистом по исторической поэтике, — причём в этой области Е. М. Мелетинского можно без преувеличения назвать звездой первой величины. Если лингвиста Стеблин-Каменского и историка Гуревича интересовало прежде всего то, что скандинавские мифы могут нам рассказать о мышлении их носителей, то Мелетинскому были интересны сами тексты — памятники, сохранившие для нас мифологические сюжеты.
Первые страницы книги нынешний читатель может спокойно пролистать: на них вкратце излагаются основные сюжеты скандинавской мифологии, уже знакомые ему (на момент, когда писалась книга, большинство древнегерманских памятников не было переведено на русский язык и попросту оставалось недоступным публике, так что в пересказе была необходимость). Затем Мелетинский обращается к памятникам — песням «Старшей Эдды» и рассказам «Младшей». Он рассматривает их в первую очередь как поэтические произведения, пусть и не «литературные» в современном смысле слова, то есть подчиняющиеся законам построения сюжета и жанра. Мелетинский пытается понять саму логику порождения мифологического или героического эпоса, устройство его мира.
Так, он отмечает любопытную закономерность: великаны всегда хотят получить от богов невест, а боги от великанов — волшебные предметы, но не наоборот. Миров по эддической космогонии девять, но во многих сюжетах задействованы лишь два. Эддические сюжеты похожи на волшебную сказку — и вместе с тем не похожи. Размышления Мелетинского о месте скандинавской мифологии среди традиций народов мира необычайно увлекательны, чему способствует колоссальная эрудиция автора. Взять хотя бы неожиданные параллели между мифом об Одине, похитившим Мёд Поэзии, и корякском мифом о вороне, добывающем воду. Вместе с тем Мелетинский крайне скептичен в отношении кабинетных экзерсисов мифологов XIX — середины XX в., пытавшихся реконструировать «праиндоевропейские» сюжеты. Миф следует изучать в его данности, таким, каким он до нас дошел. Мысль, которая сейчас может показаться банальной, но поистине революционная полвека назад.
Если помимо исследований вы захотите познакомиться с самими источниками, можем предложить такой список:
Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах / Пер. В.Г. Тихомирова, А.И. Корсуна, Ю.Б. Корнеева. М.: Эксмо, 2014 (Художественная литература, 1975).
Снорри Стурлусон. Младшая Эдда / Пер. О.А. Смирницкой, ред. М.И. Стеблин-Каменского. СПб.: Наука, 2006 (1970).
Снорри Стурлусон. Круг Земной / Изд. подг. А.Я. Гуревич, О.А. Смирницкая, М.И. Стеблин-Каменский и др. М.: Наука, 1995 (1980).
Сага о Волсунгах / Пер. с древнеисл. Б. И. Ярхо // Корни Иггдрасиля. — М.: Терра, 1997.
Лекция 1. Мы начинаем изучать скандинавскую мифологию
Мы начинаем изучать скандинавскую мифологию. У вас в программе указаны основные источники: «Старшая Эдда» и «Младшая Эдда». Начинать я рекомендую с «Младшей Эдды», с «Видения Гюльви» – самой большой и значительной части этого произведения, которая позволит свои представления о скандинавских богах и героях разложить по полочкам.
На Мифе.ру частично выложена «Старшая Эдда» как с оригинальными комментариями Стеблина-Каменского, так и с некоторыми моими дополнениями http://mith.ru/alb/lib/edda/edda.htm.
Я хочу начать не собственно с разбора памятников, а с эпизода советского фильма «Минин и Пожарский». Фильм, надо сказать, жутко занудный, но сейчас его в связи с государственным праздником вытащили из запасников и периодически показывают. Там есть такой собирательный персонаж – отряд скандинавских наемников. В то время, когда русские дерутся с поляками, то есть славяне со славянами, скандинавы готовы служить тем, кто больше заплатит. Переходят с одной стороны на другую. И в какой-то момент то ли наша, то ли польская сторона (это не имеет особого значения: и те, и другие славяне, и менталитет весьма отличный от скандинавского) говорит: «Вы много раз сражались то вместе с нами, то против нас». И тогда роскошный скандинав, не моргнув глазом и не покраснев, с достоинством отвечает: «Мы много сражались и вместе с вами, и против вас. Но каждый раз со славою». В этом квинтэссенция скандинавского героизма. Совершенно неважно, на чьей ты стороне сражаешься. Вместе или друг против друга. Важно, какова твоя слава. Кстати, сейчас в современной литературе фэнтези всё более заметен мотив, когда герои были врагами в жизни, но после смерти вместе пируют, вражда уходит. Неважно, на чьей ты стороне сражаешься, сегодня можно сражаться вместе, а завтра стать врагами; важно, какова твоя слава. Понятия справедливости, долга отсутствуют. Единственный ценностный критерий – посмертная слава. Чем она больше, тем лучше. Всё остальное ничего не значит. Осознавая это, мы понимаем самую суть скандинавской культуры.
У нас есть два текста: «Старшая Эдда» и «Младшая Эдда». И история их такова. Текст, который мы сейчас именуем «Младшей Эддой», был записан человеком с довольно-таки плохим характером, мы можем об этом судить, поскольку нам известна его биография. Человек был не самый лучший на свете, но сделал хорошее дело. Его звали Снорри Стурлусон, и он был скальдом. Кто такие скальды? Скальды – это скандинавские поэты, которые воспевают подвиги своих вождей. Поскольку тематика таких произведений весьма и весьма бедна, то чтобы было, где развернуться поэту, чрезвычайно усложняется форма. В частности используется особое сравнение – кеннинги. Мужчина может быть назван ясенем битвы, а битва с другой стороны – это пляска мечей, поэтому мужчина – это ясень пляски мечей. А меч – это пламя ран. Соответственно, мужчина – это ясень пляски пламени ран. Можно и больше накрутить, если есть великие поэтические способности. Копье, например, может быть названо «посох Одина». Один – языческий бог.
Скандинавия к тому времени давно христианская страна, поэтому в качестве пособия начинающим поэтам Снорри Стурлусон пишет свою книгу, излагая языческие мифы. И излагает именно для того, чтобы начинающие поэты могли использовать эти образы для создания своих художественных произведений. Вполне логично, что пособие для начинающих поэтов он так и называет «Поэтика», это и переводится как «Эдда». Существует несколько вариантов перевода слова «эдда». Но этот мне кажется наиболее логичным. Большая часть «Эдды» – это проза. Но есть и стихотворные вставки, которые самому Снорри не принадлежат. Это то, что сохранилось от древних поэтических сказаний в народной памяти, и в частности в памяти Снорри. Под влиянием «Эдды» Снорри записывают сколько возможно эти самые поэтические сказания, сопровождая их минимальными прозаическими комментариями. Любопытно, что текст поэтической записи сказаний по времени более поздний, чем «Эдда» Снорри. Но поскольку по времени возникновения он более ранний, то соответственно этот текст позже будет назван «Старшей Эддой». А «Эдда» Снорри получит наименование «Младшая Эдда». «Старшая Эдда» начинается с главнейшей песни «Прорицание вёльвы». Вёльва – это не имя собственное: это провидица, находится в нижнем мире, и она на момент начала сюжета давным-давно мертва.
Внимайте мне все
священные роды,
великие с малыми
Хеймдалля дети!
Один, ты хочешь,
чтоб я рассказала
о прошлом всех сущих,
о древнем, что помню.
Для начала мы узнаем, что есть Один. И, наверное, прежде, чем излагать сюжет «прорицания вёльвы», необходимо дать абрис основных персонажей, понятий скандинавской мифологии. В скандинавской мифологии решительно противопоставлены небесные боги (асы) и великаны. Великаны называются турсы, инеистые великаны – хримтурсы, и есть еще великаны – йотуны. Асы живут в центре мира. В центре мира растет ясень. «Ясень» переводится как «конь ужасного», то есть Одина, о чем мы чуть позже разберем соответствующий миф. С вершиной Иггдрасиля связывается образ Асгарда.
Даже величайший из героев Сигурд не может попасть в Вальхаллу, потому что погибает, будучи подло зарезанным. Мидгард, Асгард и Хель – три центральных мира. Им противопоставлен мир великанов, который может называться Утгард («внешне отгороженное пространство»), Йотунхейм – о нем говорится, что он находится на востоке или на севере (в скандинавской мифологии север и восток маркированы негативно; но это не означает положительной окраски запада, положительная окраска запада – это кельты). Великаны на севере или на востоке. Инеистые великаны. Кроме того, есть великаны огненные. Они находятся на юге. Южный край – это Муспель – мир огня. Какие еще есть миры? Мы упомянули небесных богов, из чего следует наличие земных богов. Это ваны – боги плодородия, боги, связанные в частности с нижним миром и с силами жизни. Их обитель – Ванахейм. Есть еще миры альвов. Хотя слово «альв» этимологически родственно всем хорошему известному слову «эльф», тем не менее, под словом «альв» скорее подразумеваются существа, в нашем понимании наиболее близкие к гномам. Есть светлые альвы, которые прекрасней солнца. Черные альвы, которые чернее ночи. Все они искусные мастера. Всё это вместе образует девять миров. Но если мы посчитаем, у нас никак число девять не получится из этого списка. Дело в том, что число девять как сакральное число подразумевает восемь сторон света плюс центр. И оно не нуждается в конкретном наполнении. Формулировка «девять миров» обозначает мироздание в целом, а не конкретный подсчет имеющихся миров. Точно так, как и понятие «три мира» отнюдь не означает, что миров именно три (имеется в виду иерархия по вертикали). Основные виды живых существ мы разобрали.
Знаю, висел я
в ветвях на ветру
девять долгих ночей,
пронзенный копьем,
посвященный Одину,
в жертву себе же,
на дереве том,
чьи корни сокрыты
в недрах неведомых.
Никто не питал,
никто не поил меня,
взирал я на землю,
поднял я руны,
стеная их поднял —
и с древа рухнул.
На конкретных древних изображениях его восьминогость решали очень просто: каждую пару ног рисовали двумя параллельными линиями. А когда в эпоху модерна появился интерес к скандинавской мифологии, то эту самую многоногость стали изображать гораздо более изощрённым образом. Наконец, было решено заключить мир между асами и ванами. Асы и ваны взяли котел, смешали там свою слюну. Слюна как жидкость человеческого организма вполне могла быть заменителем крови (это для нас она сейчас что-то сниженное, а для древних скандинавов была равносильна крови). И, как мы увидим в дальнейшем, она в кровь и обратится. При помощи слюны традиционно в древних обществах приготавливали сброженные напитки. Неудивительно, что из этой слюны лепят человека и называют его Квасер. Имя действительно однокоренное русскому «квас», а также глаголу «квасить». Квас в общем-то напиток безалкогольный, а при помощи слюны делались напитки хмельные. Квасер – мудрейший из существ, его речь – поэзия, но Квасера убивают. И дальше в ходе сложной многоходовой истории кровь Квасера собирается в котёл, который называет Одрёрир (тот же самый корень óðr), и превращается в мёд поэзии. Тот, кто из него отопьёт, станет поэтом. И одновременно обретёт высшую мудрость. Одрёрир достаётся дочери великана, которая должна его сторожить, а живёт она в кольце гор. Один решает похитить мёд поэзии. Он пробуравливает туннель в кольце гор, проникает туда, соблазняет девушку, проводит с ней три ночи и просит у неё права сделать три глотка из котла с мёдом поэзии. Доверчивая девушка разрешает – он выпивает всё, превращается в орла и летит к себе в Асгард. В облике другого орла за ним летит великан, уже вот-вот настигает его. Один приказывает поставить три чана, чтобы он мог выплюнуть мёд поэзии для всех. Три чана ставят, и он выплёвывает мёд. Но, к сожалению, часть мёда вышло, скажем так, из противоположного отверстия – и это доля плохих рифмоплётов. А доля хороших – то, что Один выплюнул из клюва. Этот миф был бы просто отчасти забавным, отчасти необходимым для заучивания, если бы не одно серьёзнейшее «но». Этот миф оказывается в ряду других индоевропейских мифов, в частности, одного индийского, а второго – греческого. Миф о принесении в мир людей мудрости. Что у нас есть? У нас есть верховный бог, птицей которого является орёл. Есть некий объект, который воплощает в себе мудрость. Он находится на горе, как в индийском мифе. Это миф о добывании чудесного напитка сомы, связанного и с экстатическим переживанием, и с поэзией, и с мудростью. В индийском мифе Сома находится на горе, и верховный бог громовержец Индра посылает за ним орла. Орёл прилетает, уговаривает Сома лететь к богам и позже к людям; Сома соглашается. И орёл его несёт, но некий стрелок попадает в орла, выбивает у него одно единственное перо, но в конечном итоге Сома доставлен туда, куда надо. Итак, у нас есть громовержец, верховный бог, чудесный напиток или какое-либо иное чудесное качество, горы, основной сюжет – мотив похищения этого напитка или этого качества, и фигурирует тот, кто в орла стреляет. Вы, наверное, уже понимаете, к чему я клоню. А клоню я к тому, что периферийной реализацией этого сюжета оказывается миф о Прометее. И если в скандинавской и индийской версиях мифа соответствующее чудесное качество (напиток) похищается по приказу верховного бога и громовержца, как в Индии, или просто им самим, как в Скандинавии, то в Греции это происходит против воли верховного бога. Но заметим, что здесь, согласно принципу мозаики, мотив верховного бога всё равно присутствует. И в Индии подстреливают орла, но поскольку в Индии орёл «свой», то никто его насмерть убивать не будет, и индийский орёл просто ранен. В Греции Геракл убивает орла Зевса. В скандинавском мифе на орла нападают, но он благополучно улетает от преследователей.
Переходим к гибели мира. Предвестие зимы великанов – это зима великанов, долгая, как три зимы. И страшно студёная. В «Прорицании вёльвы» говорится следующее:
Гарм – вроде бы пёс, которого поставили сторожить связанного Фенрира. Но при этом заметьте: эти строки – слова о том, как освобождается Фенрир: «Узы расторгнуты – вырвался волк (Жадный)». Вот и вся мотивация. В тексте нет никакого объяснения, как Фенрир смог освободиться. Ни в «Старшей Эдде», ни в «Младшей». Это происходит, потому что происходит. Потому что пришёл час гибели богов. Пришел час гибели мира. И как мы уже говорили в самом начале, ценностью является гибель со славой, а что может быть большей славой, чем гибель мира. И поэтому никакой дополнительной мотивации не требуется. Точно так же в «Старшей Эдде» в прозаической вставке подробно описывается, как Локи связан, испытывает мучения, а дальше он уже правит кораблём мертвецов из Хель. Как освободился? Почему освободился? Просто потому, что пришло время. Никаких дополнительных мотиваций скандинавам не нужно. Итак, у нас должны столкнуться два воинства: воинство, которым предводительствует Один, воинство небесное, воинство, для которого он собирает на протяжении всей истории человечества бойцов, воинов, павших в битвах. Замечу, что эти воины называются эйнхерии, а собирают их валькирии (само имя «валькирия» означает «избирающая мёртвых»). Это девы-воительницы, которые носятся над полем битвы. И как только сражён воин, валькирия берёт его к себе на коня и уносит в Вальхаллу, в чертоги мёртвых, где всё время существования мира занимаются ровно двумя занятиями: с утра упражняются, бьются друг с другом, а во второй половине дня они пируют. И как раз, в связи с образом Вальхаллы, как я уже говорила, былые враги оказываются рядом, неважно, что при жизни были врагами – теперь часть дружины Одина. Воинство, которое ведёт Локи, – это мертвецы, попавшие в Хель. А туда попадали самые разные воины. И достойные и не очень. И сильные, и слабые. И просто те, кому не посчастливилось погибнуть с мечом в руках. Они плывут на корабле мертвецов. Не буду уточнять неэстетичные подробности, с ним связанные. Воинство Локи составляют также великаны. Отдельно упоминается великан Сурт, великан-вулкан. Огненный великан, который будет биться с богом Фрейром. Фрейр, как мы уже говорили, – это воплощение мужской сексуальности, мужской любви. А любовь – стихия огня. Фрейр огненный, и его противник – огненный, и Фрейр обречён погибнуть, потому что у него нет меча, который он отдал своему слуге в благодарность за то, что тот добыл ему невесту. Пару слов в сторону о том, как Фрейр женился. Он видит свет, идущий от рук девушки, живущей где-то в стране великанов. И он решает на ней жениться. Обращаю ваше внимание на то, что мы не в первый раз встречаем женщину со светящимися руками (отсылаю к своей статье «Женщина с воздетыми руками» http://mith.ru/alb/mith/woman.htm). Также вспомним, что красота соответствует в физическом плане свету. И «сияющая» девушка автоматически оказывается самой прекрасной. Фрейр отправляет за ней своего слугу Скинрира, имя которого означает «сияющий». Далее в песне описывается его дорога и то, как он уговаривает сначала по-хорошему, потом не очень по-хорошему эту девушка выйти замуж за Фрейра. И в итоге Фрейр отдаёт ему свой меч. То, что Фрейр обессиливает себя перед битвой, не так страшно: главное – погибнуть со славой, а не победить. Но я ещё раз подчеркиваю, что здесь все образы построены на огне, сиянии. Когда уже последняя битва завершается, Сурт, будучи великаном огненным, из Муспеля, разжигает во всём мире пожар. И мир гибнет в пожаре. Вот он образ мирового пожара, огонь мировой революции: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!» Эти образы идут из того, что во второй половине XIX века в Германии возрождается интерес к мифологии. И Вагнер был, и не только… И Один более чем почитался. «Призрак бродит по Европе» – первые строки манифеста коммунистической партии. Замечу, что Один не просто любил бродить по людским селениям, но именно в германской, а не скандинавской мифологии Водан (Один) со свитой неупокоенных мертвецов носится над миром, и встреча с ним грозит гибелью. «Призрак бродит по Европе» – это влияние германской мифологии на массовое сознание немцев второй половины XIX века, и мы получаем это в той мифологии, которая потом будет коммунистической, в частности – советской. Аналогично и мировой пожар, который будет трактоваться как пожар мировой революции, – это будет образ политической мифологии, но восходит он к древнегерманским, скандинавским мифам. Маленький культурологический анекдот о том, где и как бродит призрак. Поскольку я в свободное время занимаюсь японским кимоно, мне встретился на одном из кимоно начала XX века изображённый, как писали японцы, «конный воитель». Оказался этот «конный воитель» никем иным, как Одином, срисованным с европейского оригинала японским художником (вполне угадывается стиль модерн). Любопытно, что японский художник равно, как и японцы, у которых было это кимоно, не знали, кто это. Глаз у Одина было два, шлем с орлиными крыльями. Кстати, крылатые шлемы – это атрибут не германских, а кельтских воителей, но в эпоху модерна всецело всё досталось германцам. У Слейпнира передних ног четыре, как и положено, а задних ног две (не знал японец «Эдду» и германскую мифологию). Вот такой исторический курьёз. Так что «призрак» бродил не только по Европе, а дошёл аж до Японских островов. Центральный поединок гибели мира Рагнарёк – поединок Одина с Фенриром, в котором Один погибает, и в некоторых случаях говорится, что он будет пожран Фенриром. Но тут в бой вступает его сын Видар. Видар – это сын, родившийся после гибели Бальдра. Именно он убивает Хёда на следующий день после собственного рождения. Он рождается как ответ на гибель Бальдра. И сразу же мстит за него. Тут он мстит за отца. Или всаживает меч через пасть волку в самое сердце. Или же, как очень подробно описывается в «Младшей Эдде»: у Видара огромный башмак, он наступает этим башмаком на нижнюю челюсть волка, поднимает верхнюю челюсть, таким образом, раздирает его. За отца мстит и даже остаётся в живых. С Локи начинает сражаться Хеймдалль. Хеймдалль – это страж богов с огромным рогом. Кстати, он должен затрубить в рог, возвещая всем, что начинается последняя битва.
Мы разобрали всю историю скандинавского мира, от возникновения до гибели. И у нас осталось немного времени на ещё одно сатирическое сказание. Это «Песнь о Харбарде». Это очередное сатирическое сказание о Торе. Тор идёт из страны великанов и подходит к фьорду. Фьорд – длинный узкий залив, длинной он может быть десятки километров, а шириной не более километра, обойти его – десятки километров в обход. Тор идёт из страны великанов к себе в Асгард. И у фьорда на противоположном конце видит перевозчика, который называется Харбардом, что в переводе означает «седобородый», и это одно из многочисленных имён Одина. Один скрывается от сына, развлекается так. Тор требует, чтобы его перевезли, а перевозчик начинает над Тором всячески издеваться. Тор в ответ похваляется серьёзно своими подвигами, а перевозчик в основном рассказывает о том, как соблазнял таких-то и таких женщин (не очень понятно, правду говорит или врёт). Кончается это всё тем, что они разругались. Перевозчик отказался Тора везти. И бедному богу пришлось топать в обход этого самого фьорда. Почему я обратила внимание на это сказание? Здесь мы сталкиваемся с весьма своеобразной юмористической реализацией очень распространённого мифологического мотива – правды как способа переправы. По самым разным сказаниям, включая русское сказание о княгине Ольге, существует мотив загадок перевозчика: чтобы тебя переправили, ты должен на какие-то вопросы ответить правильно. Если человек спускается в царство мёртвых, то его перевозчик спрашивает об имени. И если это мифическое сказание, то там, как правило, спускающийся в царство мёртвых пытается своё имя скрыть. Но пока он не скажет честно, кто он такой, его не переправят. Правда – это возможность переправы. Соответственно, то, что мы видим в «Песне о Харбарде», в сказании о княгине Ольге и ещё много где, – это загадки. Загадка Одина очень проста. Догадайся, что перед тобою твой собственный отец и перестань же серьёзно отвечать тогда, когда тебя дурачат. Тор по причине простодушия и других качеств отгадать эту загадку не может. Любопытная реализация этого мотива будет, конечно же, у Толкиена («Что у меня в кармане?»). А в Скандинавии ещё мотив переправы входит в сказание о Бальдре, когда Бальдра очень хотят вернуть в мир живых. Один посылает одного из своих сыновей – Хёрмода в Хель упросить Хель. И вот там, когда Хёрмод пытается в Хель попасть, возникает мотив загадок на переправе.
Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет