северянин что нужно знать
Что нужно знать
Статьи раздела литература
Мы используем на портале файлы cookie, чтобы помнить о ваших посещениях. Если файлы cookie удалены, предложение о подписке всплывает повторно. Откройте настройки браузера и убедитесь, что в пункте «Удаление файлов cookie» нет отметки «Удалять при каждом выходе из браузера».
Подпишитесь на нашу рассылку и каждую неделю получайте обзор самых интересных материалов, специальные проекты портала, культурную афишу на выходные, ответы на вопросы о культуре и искусстве и многое другое. Пуш-уведомления оперативно оповестят о новых публикациях на портале, чтобы вы могли прочитать их первыми.
Если вы планируете провести прямую трансляцию экскурсии, лекции или мастер-класса, заполните заявку по нашим рекомендациям. Мы включим ваше мероприятие в афишу раздела «Культурный стриминг», оповестим подписчиков и аудиторию в социальных сетях. Для того чтобы организовать качественную трансляцию, ознакомьтесь с нашими методическими рекомендациями. Подробнее о проекте «Культурный стриминг» можно прочитать в специальном разделе.
Электронная почта проекта: stream@team.culture.ru
Вы можете добавить учреждение на портал с помощью системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши места и мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После проверки модератором информация об учреждении появится на портале «Культура.РФ».
В разделе «Афиша» новые события автоматически выгружаются из системы «Единое информационное пространство в сфере культуры»: all.culture.ru. Присоединяйтесь к ней и добавляйте ваши мероприятия в соответствии с рекомендациями по оформлению. После подтверждения модераторами анонс события появится в разделе «Афиша» на портале «Культура.РФ».
Если вы нашли ошибку в публикации, выделите ее и воспользуйтесь комбинацией клавиш Ctrl+Enter. Также сообщить о неточности можно с помощью формы обратной связи в нижней части каждой страницы. Мы разберемся в ситуации, все исправим и ответим вам письмом.
«Россию нужно заслужить!»
Редко у какого поэта виден такой чёткий разрыв в творчестве, как у Игоря Северянина. Вот уж верно: революция разорвала его пополам. Если символом его первого декадансно-эпатажно-куртизаночного периода был знаменитый сборник стихов «Громокипящий кубок» 1913 года, то символом второго, напоённого таинствами природы, тонкой лирикой, щемящей болью за Россию, стал сборник стихов «Классические розы», вышедший в Белграде в 1931 году. Что происходило в душе поэта — навсегда останется загадкой, ибо дело не в революции как таковой и не в эмиграции.
Поражает само место нового жительства. Мало ли было у нас знаменитых эмигрантов в ту пору: Марина Цветаева, Дмитрий Мережковский, Иван Бунин, Георгий Адамович, Давид Бурлюк… Да и города им подстать: Прага, Берлин, Париж, Нью-Йорк, на худой конец — Шанхай и Харбин. А тут даже не Ревель, ставший Таллином, а глухая северная эстонская деревушка Тойла. И ведь ездил же первые годы своей эмиграции Игорь Северянин на гастроли в эти самые шумные города, мог там остаться. Не пожелал.
Вместе со своими старыми эпатажными стихами он возненавидел и большие города, даже Таллин казался ему огромным.
Изменилась и поэзия. Осталась прежняя лёгкость северянинского стиха, но его как бы пересадили на классическую почву. Осталась прежняя небрежность, ранее прикрываемая эпатажностью, футуристичностью строк, — теперь она стала бросаться в глаза. Но и её мы прощаем за серьёзностью тем, немалой их трагичностью.
Игорь Северянин, когда-то начинавший крутым русским патриотом, воспевавшим императорский флот в Русско-японскую войну 1905 года, пройдя свой эпатажно-футуристический период, возвращается уже в эмиграции в родную русскую гавань. Такого поэта в нынешней России практически не знают…
Русский поэт, к тому же, не отличающийся антисоветскостью, не был интересен ни эмигрантам, ни деятелям советской культуры. Разве что такие же, как сам он, тоскующие по России мастера, верно угадывали суть нового Северянина. К примеру, Марина Цветаева писала ему в неотосланном письме, датированном концом февраля 1931 года: «Начну с того, что это сказано Вам в письме только потому, что не может быть сказано всем в статье. А не может — потому, что в эмиграции поэзия на задворках — раз, все места разобраны — два; там-то о стихах пишет Адамович и никто более, там-то — другой «ович» и никто более, и так далее. Только двоим не оказалось места: правде и поэту.
От лица правды и поэзии приветствую Вас, дорогой…»
Такое письмо от такого мастера выше сотен критических разборов. Но массовый читатель помнил лишь про «Ананасы в шампанском» с «Громокипящим кубком», и на северянинские «Классические розы» внимания почти не обращал. Разве что Пётр Пильский, эмигрантский критик из Риги, отметил глубинные перемены в творчестве поэта: «Сейчас Игорь Северянин — поселянин («Классические розы»). Город им проклят… Отталкивает и вся Европа («рассудочно-чёрствая»)… Петербургский период Игоря Северянина давно отцвёл, увял и умер, и городских обольщений нет. Появилась жажда простоты, свежести, просторов земли».
Впрочем, обратимся к самой книге «Классические розы»…
В те времена, когда роились грёзы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!
Прошли лета, и всюду льются слёзы…
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…
Как хороши, как свежи были розы
Воспоминаний о минувшем дне!
Но дни идут — уже стихают грозы,
Вернуться в дом Россия ищет троп…
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб!
Последние два стиха выгравированы на памятнике на могиле поэта. Как правило, там стоят и постоянно обновляемые букеты свежих роз. Думаю, и страна Россия на юбилей поэта в 2017 году вспомнит о розах и о памяти своего национального поэта, и стихи из «Классических роз» будут звучать по радио и телевидению. Наконец Россия узнает не выдумщика небывалой изысканности, а ещё одного своего национального поэта, которым гордиться можно наравне с Пушкиным, Лермонтовым, Тютчевым, Есениным. Каждый школьник должен знать наизусть эти строчки:
О России петь — что стремиться в храм
По лесным горам, полевым коврам…
О России петь — что весну встречать,
Что невесту ждать, что утешить мать…
О России петь — что тоску забыть,
Что Любовь любить, что бессмертным быть!
И казалось, вся вечная история России и русского народа проходит перед нами. Все её смуты и поражения, все беды и воскрешения. Чувствуется в этих стихах та искренность, какой не бывало в его причудливых грёзофарсах. Он становится по-настоящему народен и хрестоматиен. И нет никакой фальши, никакого лицемерия, да и никакой парадности. Есть своя правота, своя словесная изобретательность, своя стойкость.
На восток, туда, к горам Урала,
Разбросалась странная страна,
Что не раз, казалось, умирала, —
Как любовь, как солнце, как весна.
И когда народ смолкал сурово
И, осиротелый, слеп от слёз,
Божьей волей воскресала снова, —
Как весна, как солнце, как Христос!
Разве не так? Разве не вымирали и не воскресали мы Божьей волей? Да, поэту видно и наше неистребимое варварство, наряду со стойкостью и верой, поэт и сам погружён в точно такой же русский хаос, какой извечно царит в России, но он уже свыше знает, что слезами горю не поможешь, что каждому из нас свою Россию нужно заслужить.
Ты потерял свою Россию.
Противоставил ли стихию
Добра стихии мрачной зла?
Нет? Так умолкни: увела
Тебя судьба не без причины
В края неласковой чужбины.
Что толку охать и тужить —
Россию нужно заслужить!
Вот его ответ всем тем, кто оправдывает свою эмиграцию неким посланием. Сам поэт — вроде бы даже не эмигрант, а дачник поневоле — считает и себя виновным во всех бедах России.
В этом сборнике любое стихотворение — знаковое. Поэт то надеется на скорые перемены и возвращение домой:
И будет вскоре весенний день,
И мы поедем домой в Россию:
Ты шляпу шёлковую надень:
Ты в ней особенно красива.
И будет праздник: большой-большой,
Каких и не было, пожалуй,
С тех пор, как создан весь шар земной,
Такой смешной и обветшалый.
И ты прошепчешь: «Мы не во сне. «
Тебя со смехом ущипну я
И зарыдаю, молясь весне
И землю русскую целуя!
То обращается к москвичам с призывом к скорым переменам… Пожалуй, эти перемены в поэтическом творчестве Северянина чем-то близки переменам в творчестве Владимира Маяковского. Да и политичность сборника «Классические розы» никак не меньше политичности книги Маяковского.
Москва вчера не понимала,
Но завтра, верь, поймёт Москва:
Родиться Русским — слишком мало,
Чтоб русские иметь права.
И, вспомнив душу предков, встанет,
От слова к делу перейдя,
И гнев в народных душах грянет,
Как гром живящего дождя.
И сломит гнёт, как гнёт ломала
Уже не раз повстанцев рать:
Родиться Русским — слишком мало:
Им надо быть, им надо стать!
Оставаясь поэтом, Игорь Северянин превращается в гражданина, в патриота России. Этого никак не могли понять ни его былые поклонницы, претендовавшие на изысканность вкуса, не могут понять и нынешние ценители «тонкой поэзии», отбрасывающие «Классические розы» за пределы литературы. Для либеральной публики этот сборник чересчур переполнен словом «русский»…
Игорь Северянин и в былые времена любил давать отпор, не чурался острого слова, но, будучи в эмиграции и при этом — вне эмигрантского круга, он был абсолютно свободен в своих высказываниях. Он беспощаден и в своих выступлениях в Таллине, Риге, Белграде, Варшаве, Париже, предпочитая отдавать свою любовь северной природе и любимым женщинам, а также покинутой России. Для самой эмиграции у него любви не хватает. Чем превращаться во второстепенного европейца, он предпочитает мечтать о будущей России.
И как близки эти мечты нам, сегодняшним жителям третьего тысячелетия. Будто сегодня стихи написаны:
Вот подождите — Россия воспрянет,
Снова воспрянет и на ноги встанет.
Впредь её Запад уже не обманет
Цивилизацией дутой своей:
Встанет Россия, да, встанет Россия,
Очи раскроет свои голубые,
Речи начнёт говорить огневые, —
Мир преклонится тогда перед ней.
При этом не надо считать поэта неким мечтательным фантазёром или «большевизаном», как его обзывали в белогвардейской прессе. Он и к событиям на родине относился по-разному, что-то принимая, что-то резко отвергая. Прежде всего — разрушение святых обителей и имперских памятников, явно осуждал безбожие новой России, надеясь на народное благоразумие.
Я чувствую, близится судное время:
Бездушье мы духом своим победим,
И в сердце России пред странами всеми
Народом народ будет грозно судим.
И спросят избранники — русские люди —
У всех обвиняемых русских людей,
За что умертвили они в самосуде
Цвет яркий культуры отчизны своей.
Зачем православные Бога забыли,
Зачем шли на брата, рубя и разя…
И скажут они: «Мы обмануты были,
Мы верили в то, во что верить нельзя…».
И судьи умолкнут с печалью любовной,
Поверив себя в неизбежный черёд,
И спросят: «Но кто же зачинщик виновный?».
И будет ответ: «Виноват весь народ.
Он думал о счастье отчизны любимой,
Он шёл на жестокость во имя Любви…».
И судьи воскликнут: «Народ подсудимый!
Ты нам не подсуден: мы — братья твои!
Мы часть твоя, плоть твоя, кровь твоя, грешный,
Наивный, стремящийся вечно вперёд,
Взыскующий Бога в Европе кромешной,
Счастливый в несчастье, великий народ!».
Не знаю, как читателям, но мне кажутся эти строчки поэта просто пророческими. И кого судить за все наши великие и малые несчастья и ХХ века, и века нынешнего? Евреев, чеченцев, эстонцев — или всё же самих себя, и не судить даже, а преодолевать все напасти и обманы и идти дальше вечно вперёд.
И чего стоят после приведённых мною стихов разгневанные строчки Георгия Адамовича, восторгавшегося прежним северянинским словесным «фонтаном», но крайне недовольного надеждами поэта на то, что «Россия воспрянет»? Один из парижских столпов эмиграции недоволен тем, что у Северянина недостаточно нытья. Это ведь об Адамовиче писала поэту Марина Цветаева, гневно заявлявшая, что у того нет места ни правде, ни поэту.
Хотелось бы процитировать из этой книги и стихи о любви, о Достоевском, о природе, и одно стихотворение лучше другого. Разве вы не почувствуете очарования даже в таком этюде о сне:
Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон.
Может, он и впрямь нашёл себя в тихой эстонской Тойле? На рыбной ловле? За чтением стихов и книг своих товарищей? Кстати, из современников любил читать столь же классических Ивана Шмелёва, Бориса Зайцева, Ивана Бунина. Я подолгу засиживался в тойласком домике Северянина, обходил пешком все его окрестности, хотел понять, чем жил поэт. С тех пор и в Тойле, и в Усть-Нарве не так уж много изменилось, и на реке Россонь так же ловят рыбу. Северная эстонская глушь. Здесь прожить более 20 лет мог только поэт, и впрямь отчуждённый от шумной жизни. Весь мыслями в России. Вот уже из завершающих стихов 1939 года:
Не предавал тебя ни мыслью, ни душой,
Мне не в чем каяться, Россия, пред тобой:
А если в чуждый край физически ушёл,
Давно уж понял я, как то нехорошо…
И ведь никто его не винит, никаких шумных протестов, даже наоборот, к нему приезжает на машине в Тойлу сам посол Советского Союза Фёдор Раскольников. Уже после присоединения Эстонии к Союзу, опять же, к тойласкому отшельнику у советских властей никаких претензий, приезжают журналисты из «Правды» и «Известий», начинают печатать советские журналы. Может, за это непротивление властям его и нынче так недолюбливают либеральные круги? Ведь все их кумиры не хотели понимать, что нехорошо творцам уходить в чуждые края? Как откровенно Игорь Северянин признаётся, что и «без нас» новая Россия успешно строится.
А он может лишь грустить и иронизировать. «Иронизирующее дитя» — сам себя назвал он.
Благословляя мир, проклятье войнам
Он шлёт в стихе, признания достойном,
Слегка скорбя, подчас слегка шутя
Над всею первенствующей планетой
Он — в каждой песне, им от сердца спетой, —
Он терпеть не мог чужеродную себе тематику и поэтому писал всегда о том, о чём сам хотел, хорошо или плохо, но сам. Резко отказавшись от всех маскарадов и изысков молодости, он в Тойле стал самим собой — истинным северянином, тоскующим по родному русскому Северу…
В рукописях поэта остался набросок незавершённого стихотворения:
Во мне всё русское смешалось:
Религиозность, тоска, мятеж,
Жестокость, пошлость, порок и жалость,
И безнадежность, и свет надежд.
На фото: автор у могилы Игоря Северянина в Таллине (август 2016 г.)
Нажмите «Подписаться на канал», чтобы читать «Завтра» в ленте «Яндекса»
Владимир БОНДАРЕНКО. ПОЧЕМУ ИГОРЬ-СЕВЕРЯНИН? Глава из книги «Игорь Северянин»
Владимир БОНДАРЕНКО
ПОЧЕМУ ИГОРЬ-СЕВЕРЯНИН?
Глава из книги «Игорь Северянин»
В русскую литературу наш герой вошел навсегда со звучным псевдонимом Игорь-Северянин. Вокруг этого псевдонима, вроде бы такого ясного и понятного, до сих пор идут яростные споры среди северяниноведов.
Считается, что впервые Игоря Лотарева назвал Северяниным его первый наставник поэт Константин Фофанов. Они тогда, в начале ХХ века, жили в Гатчине – Игорь Лотарев, вернувшийся из Китая к матери, и стареющий полузабытый поэт Константин Фофанов. Зимой молодой Игорь часто пробегал из Ивановки, где они с матерью жили на даче, в Гатчину в гости к поэту. «Лыжный спорт с детства – один из моих любимейших, и на своих одиннадцатифутовых норвежских беговых лыжах с пружинящими ход американскими «хомутиками» я пробегал большие расстояния» (Игорь-Северянин. «Из воспоминаний о К.М. Фофанове»). От этих лыжных поездок у Фофанова возникло стихотворное посвящение молодому другу, написанное в начале зимы 1908 года:
Я видел вновь весны рожденье,
Весенний плеск, весёлый гул,
Но прочитал твои творенья,
Мой Северянин, – и заснул.
И спало всё в морозной неге –
От рек хрустальных до высот,
И, как гигант, мелькал на снеге
При лунном свете лыжеход.
Это первое обозначение Игоря Лотарева – Северяниным в печати. Как считает Михаил Петров: «В посвящении Фофанова обращают на себя внимание два практически равнозначных в плане самоназвания существительных – «северянин» и «лыжеход»: Игорь-Северянин = Игорь-Лыжеход. Поэт отдал предпочтение «северянину», вероятно, как наиболее обобщающему, с его точки зрения, хотя «лыжеход» как будто более конкретен и индивидуален. Объяснить выбор практически невозможно, потому что прерогатива называть вещи своими именами (давать имена вещам и тварям) принадлежит только самому поэту. Современные исследователи связывают происхождение псевдонима и с Северной столицей – Петербургом, в котором поэт родился, и с окрестностями северного русского города Череповца, в котором прошли юношеские годы поэта, даже с северными реками Судой, Шексной, Нелазой. Однако все эти предположения вечно останутся на правах гипотез, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Кстати, в упоминавшемся выше очерке Игоря-Северянина «Из воспоминаний о К.М. Фофанове» в главе «Стихи мне посвящённые» приведён текст фофановского посвящения в прозе: «Ничего лучшего не мог я придумать, что показал мне Игорь-Северянин. Чту его душу глубоко. Читаю его стихи и всё говорит мне: в Тебе – Бог!» (Игорь-Северянин. «Из воспоминаний о К.М.Фофанове»).
То есть, в своём стихотворении Фофанов назвал Игоря и лыжеходом, и Северяниным. И будто бы Игорю более понравилось последнее, решил стать Северяниным. Но хочу обратить внимание на то, что Фофанов уже в начале 1908 года пишет: «Прочитал твои творенья, мой Северянин…», то есть обращается как бы по фамилии. Да и в письме пишет о чтении стихов Игоря-Северянина. Значит, насколько мне известно, где-то начиная с 1903 года в своих устных выступлениях и написанных от руки стихах, ещё со времён Дальнего Востока поэт уже называет себя Северяниным, и старший мастер лишь закрепил в поэзии его псевдоним.
По отношению к Северянину и его биографии много уже навсегда останется на уровне гипотез и предположений, никакого полного архива нет, всё растеряно и разбросано по разным частям света. Так что, думаю, поэт сам, считая себя по всей череповецкой юности северянином, решил и закрепить за собой этот псевдоним.
Псевдоним ещё потребовался и потому, что в дворянской аристократической среде ни поэтов, ни артистов не ценили, и «чтобы не позорить рода своего», как правило, молодые творцы из этой среды брали себе псевдонимы, иначе бы богатый вологодский дядюшка мог и отказать поэту в помощи.
Но почему Игорь не просто придумал поэтический псевдоним Северянин, но ещё и с дефисом с именем: «Игорь-Северянин»? Чем и затруднил жизнь последующих издателей и исследователей своих. У всех на слуху, к примеру, псевдоним Максим Горький, но был у нас город Горький, есть теплоход «Горький» без всякого имени, а исследователи сплошь и рядом пишут «Алексей Максимович Горький», а не Пешков. Сплошная путаница. То же самое и с псевдонимом «Игорь-Северянин». Не случайно современники поэта часто считали такой сложный псевдоним проявлением безграмотности самого автора, или его чрезмерной кичливости. И потому, невзирая на мнение автора, сплошь и рядом ещё при его жизни и критики, и издатели печатали без всякого дефиса, как имя и фамилию: Игорь Северянин.
Есть и сегодня яростные сторонники полного псевдонима и сторонники его практического опрощения. Кандидат наук В.В. Никульцева считает: «Громкие строки из программного произведения известного поэта-эгофутуриста, со скандальным триумфом вступившего на литературную арену «пестрой” эпохи Серебряного века, известны каждому любителю русской словесности. Но в сознании читателя XXI века литературный псевдоним этого поэта воспринимается как синтез имени Игорь, полученного при крещении, и вымышленной фамилии Северянин. Однако и многие современники поэта так же воспринимали сочетание Игорь Северянин, несмотря на то, что стихи, в том числе те, чьими строками открывается Эпилог «Эго-футуризма» (1912), были подписаны иначе – Игорь-Северянин. Каким же образом могло возникнуть противоречие между авторской волей и восприятием современников? Игорь Васильевич Лотарёв (1887-1941) весьма обдуманно выбрал псевдоним Игорь-Северянин, под которым и вступил в большую литературу в 1913 году (с выходом в свет его нашумевшей первой книги поэз «Громокипящий кубок»), хотя намного раньше, с 1903 года, начал подписывать таким образом свои стихи. Но на обложках ранних брошюр этот псевдоним появился только в 1908 г. (по данным Н.Харджиева, в 1907), несмотря на то, что поэт начал печататься, как он сам утверждал, в 1905 году (по сведениям В.Кошелева и Н.Харджиева, совпадающим с библиографическими данными, в 1904) под собственной фамилией. Псевдоним был выбран автором поэз не случайно. Контаминация Игорь-Северянин очень точно отражает истоки творчества, искания счастья и гармонии в противоречивом мире. Любовь к северной природе, вошедшую в сердце Игоря Лотарёва, детские годы которого протекали среди лесов и рек Новгородской губернии, ничто так и не смогло охладить – ни «услад столичных демон», ни «ненужье вынуждающей нужды», ни случайная эмиграция. «Человек с Севера», несущий гордое варяжское имя Игорь, воспринимал эти слова-понятия как две ипостаси неразделимого целого, и именно дефис в осознанно выбранном автором псевдониме и должен был уравнять, подчеркнуть смысловое с народно-обывательским…”.
В противовес Никульцевой известный писатель из Эстонии Владимир Илляшевич, тоже много занимавшийся творчество Игоря Северянина, считает: «Поэт в течение жизни писал свой литературный псевдоним как с дефисом (Игорь-Северянин), так и без него (Игорь Северянин). Последний вариант встречается чаще и применялся большей частью в более поздний период. Чаще этот вариант использовался также при оформлении произведений в печати самим поэтом. Написание псевдонима без дефиса между именем и фамилией-прозвищем наиболее удобно и гармонично с точки зрения норм русского языка. Пример при склонении: с дефисом – Игорь-Северяниным, Игорь-Северянина и т.д.; без дефиса – Игорем Северяниным, Игоря Северянина и т.д.
С учётом вышеизложенного представляется предпочтительным в написании имени поэта использовать вариант без дефиса: Игорь Северянин.
Приложение: Копия с первой страницы книжки стихов «Рояль Леандра», изданной самим автором в Бухаресте в 1935 году (поздний Северянин), с указанием имени-псевдонима без дефиса. На оттиске находится также факсимиле собственноручного посвящения автора своему знакомому Юрию Дмитриевичу Шумакову, что доказывает факт личной акцептации и применения правописания собственного псевдонима со стороны автора».
В дискуссию с Илляшевичем сразу же вступил самый неуступчивый сторонник полного литературного псевдонима Михаил Петров: “«Рояль Леандра» был набран и печатался в Бухаресте друзьями поэта без его личного участия. Более показательным был бы пример сборника «Адриатика», изданного в Нарве стараниями автора и за свой счёт, или сборника переводов из Марии Ундер «Предцветение», изданного автором на государственный счёт, в которых псевдоним употреблен без дефиса. Дефис очень не нравился эстонскому поэту Алексису Ранниту, поэтому две книги переводов его стихов на русский язык, сделанные Игорем-Северяниным, вышли без дефиса в псевдониме переводчика. Казалось бы, столь неудобному при склонении псевдониму вынесен окончательный приговор, но давайте спросим самого автора.
В рукописи неизданного сборника «Лирика» (Эстонский литературный музей) со стихами 1918-1928 годов псевдоним на обложке выписан с дефисом. Та же картина в рукописях «Настройка лиры» (РГАЛИ), «Литавры солнца» (РГАЛИ), «Медальоны» (Нарвский городской музей). Предисловия к обеим книгам Раннита подписаны псевдонимом «Игорь-Северянин». Все известные автографы поэта на русском языке, за исключением того, на который ссылается В.Илляшевич – «Милому Юрию Дмитриевичу Шумакову с запоздалой ласковостью. Автор. Tallinn, 1941» (в собрании Лесмана. Копия в архиве автора), содержат дефис в написании псевдонима. На книгах подаренных жене и в письмах к ней, в письмах к Георгию Шенгели, в письмах к Ирине Борман, в письмах к Софии Карузо и в письмах к другим адресатам, в том числе, к близким родственникам, можно видеть сокращённую форму псевдонима «Игорь. –».
Два наиважнейших документа – два завещания, одно из которых датировано 9 марта 1940 года, а другое 20 октября того же года подписаны полной формой псевдонима с присовокуплением гражданского имени поэта: «Игорь-Северянин. (Лотарёв)»
…В части правописания псевдонима поэта в его авторской версии, т.е. без разделения на имя и фамилию – «Игорь-Северянин» – следует признать, что настоящий псевдоним как акт инициации, оберег и мифологема является исторической частью (фактом) культурного и литературного процесса в России в начале XX века. В силу этого псевдоним «Игорь-Северянин» должен воспроизводиться в научной и иной литературе в его авторском написании. Кроме того, псевдоним «Игорь-Северянин» является неотъемлемой частью творческого наследия поэта Игоря Лотарёва, существенной деталью его биографии и одновременно его личной мифологемой. Следует также иметь в виду, что псевдоним в его авторском написании служит своеобразным ключом к правильному пониманию его творчества».
Впервые псевдоним появляется на обложке брошюры 1908 года «Зарницы мысли» и продублирован в автографе: «Глубокоуважаемому талантливому поэту Леону Михайловичу Шах-Паронианцу от автора на воспоминание. Игорь-Северянин 7.II.08».
Так как же писать, как склонять имя и фамилию поэта? Конечно, писать Игорь Васильевич Северянин, это всё равно что писать Алексей Максимович Горький, но пишут же. С другой стороны, кто нынче знает Игоря Васильевича Лотарёва?
К тому же сам поэт не был столь строг, как его последователи, и относился к простому написанию фамилии Северянин вполне благодушно. Разве что в бумагах личных своих он везде писал “Игорь-Северянин”. Вот так и я сделал, выведя на обложке моей книги название “Игорь-Северянин. Царственный паяц”. Но на страницах самой книги, не будучи начётчиком, я, следуя примеру самого поэта, позволяю все варианты его имени и фамилии.
И в союзники себе я беру не только Фофанова, пишущего лишь о Северянине, но и стихи самого поэта, который свободно употреблял по отношению к себе этот псевдоним как фамилию. К примеру, издеваясь над своими критиками, поэт пишет: “Тусклые Ваши Сиятельства! Во времена Северянина / Следует знать, что за Пушкиным были и Блок, и Бальмонт!”. И никаких тебе “Игорь-Северяниных”.
Его тончайший музыкальный слух сразу легко ликвидировал любые им же придуманные догмы. 20 ноября 1907 года (этот день Игорь Северянин потом ежегодно праздновал) он познакомился со своим главным поэтическим учителем – Константином Фофановым (1862-1911), который первым из поэтов оценил его талант. В 1908 году стали появляться первые заметки о брошюрках, издаваемых в основном самим Северяниным.
И вот уже на сборнике «Зарницы мысли», вышедшем в свет ранней весной 1908 г., впервые появляется псевдоним «Игорь-Северянин». Последующие книги «Громокипящий кубок», «Златолира», «Ананасы в шампанском» уже подписаны этим псевдонимом без дефиса.
Мне нравится сама по себе версия Михаила Петрова о некоем мифическом обереге “Игорь-Северянин”: “С темой гениальности тесно связан псевдоним Игоря Лотарева, придуманный не без деятельного участия Константина Фофанова. Псевдоним Игоря Лотарева в творческой биографии поэта символизирует переход от эпохи ученичества к эпохе мастерства. Если юношеские псевдонимы Игоря Лотарева «Мимоза», «Игла» и «Граф Евграф Д’Аксанграф» – это ещё неотъемлемая часть ученического процесса, даже игры в поэта, то псевдоним «Игорь-Северянин» – это уже акт инициации Поэта с большой буквы. Игорь-Северянин – это уже зрелый, опытный мастер… Вытравление дефиса из псевдонима поэта – суть проявление остатков древнего магического сознания. Ритуальная кастрация литературного имени как бы даёт критику, редактору, журналисту определённую власть над его носителем. Если современное литературоведение не идёт далее вытравления из псевдонима дефиса, то журналистика и публицистика довершают процесс кастрации, доводя его до логического завершения – «Северянин» или трансформируют имитацию имени и фамилии в полное гражданское имя – «Игорь Васильевич Северянин». Знание подлинного имени дает магу (колдуну, ведьме) власть над его носителем. С этой точки зрения, псевдоним Игоря Лотарёва выполняет функции оберега. Иллюстрацией этому обстоятельству вполне может служить «забывчивость» В.В. Шульгина, который, хотя и оставил интереснейшие воспоминания о встречах с поэтом в Югославии в 1930 и 1933 годах и даже находился с ним в переписке, но так и не смог вспомнить его настоящей фамилии. В воспоминаниях Шульгина (РГАЛИ) Игорь-Северянин фигурирует в качестве «кажется, Четверикова». Ещё один пример – встреча на вокзале в Тапа (Эстония) в 1938 году Игоря-Северянина и совершающего турне нобелевского лауреата Ивана Бунина. Здороваясь, Бунин произнёс имя поэта и запнулся, не сочтя возможным обратиться к коллеге, используя его псевдоним. Это дало повод Игорю-Северянину упрекнуть Бунина в том, что он не знает современной ему русской литературы, подразумевая, что он не знает подлинной фамилии и отчества самого поэта… Самоназвание Игоря Лотарёва «Игорем-Северяниным» является началом реализации индивидуального предназначения поэта. Однако новое имя в миру не утрачивает функции оберега. При этом сама поэзия в жизни не обязательно должна стоять на первом месте”.
Но если Игорь Северянин откровенно считал свои эгофутуристические шедевры стихами для дураков, и упивался своими победами над малограмотной толпой, не относился ли он также спокойно и к своим псевдонимам и прочим магическим знакам? Если уж быть лирическим ироником, то до конца. Вряд ли он даже замечал, в какой книге какой “Игорь Северянин” обозначен.
Размышления Михаила Петрова заманчивы, но вряд ли сам поэт так серьёзно к себе относился. От этих умных рассуждений он схватился бы за голову. Хватает того, что он считал себя гением, но надо ли под этот тезис подводить учёную базу? “Псевдоним «Игорь-Северянин» равнозначен формуле «я – гений», – пишет Михаил Петров. – Тандем в известном смысле представляет собой основную мифологему поэта. Под мифологемой мы понимаем в данном случае устойчивое состояние индивидуальной психофизиологии, в котором зафиксированы каноны существующего для поэта порядка вещей, а также описания того, что для него существует или имеет право на существование. То, чему поэт отказывается дать название, перестаёт для него существовать в реальности и наоборот, то, что им названо, получает право существовать самостоятельно, право быть вне мифологемы поэта. Основную часть стандартной мифологемы составляет объяснение того, почему существует то, что существует, и почему оно функционирует именно так, а не иначе. Псевдоним – суть особая мифологема, но и в усечённом виде она фиксирует основной порядок вещей и служит концептуальным обоснованием взаимодействия поэта с обществом. В некотором смысле люди, реализующие собственную мифологему, живут в ней и поэтому нечувствительны к реальности. Отчасти это объясняет тот факт, что история хотя и прошла сквозь биографию поэта Игоря-Северянина, но не оказала существенного влияния на её творческую составляющую, потому что не была частью личной мифологемы. ”.
Михаил Петров считает, что употребление простого псевдонима всуе всеми родственниками поэта привело впоследствии к неразберихе, к примеру, на центральной аллее Таллинского Александро-Невского кладбища в двадцати метрах от могилы самого Игоря-Северянина можно видеть могилу лжедочери поэта Валерии Игоревны Северяниной, урожденной Валерии Порфирьевны Кореневой (Коренди). Сегодня не известна судьба её сына Игоря Северянина-младшего, урожденного Игоря Олеговича Мирова. Если бы ещё при жизни поэта не произошло разделения его псевдонима, то Валерия Порфирьевна Коренева должна была бы именоваться Валерией Игоревной Игорь-Северяниной, а её сын Игорем Олеговичем Игорь-Северяниным-младшим, что само по себе демонстрирует абсурдность таких манипуляций с псевдонимом. Умершая раньше матери Валерия Порфирьевна упокоилась на кладбище без указания «неудобной» даты рождения (6 февраля 1932), абсолютно исключающей её права на родовую фамилию Лотарёвых и тем более на использование чужого псевдонима. Абсурд очевиден, и я согласен с Михаилом Петровым с этим обозначением абсурда. Только причём здесь полный или неполный псевдоним поэта? Абсурд заключается в полнейшей семейной неразберихе Игоря Северянина, в его любовном хаосе, которым и воспользовались после его смерти его же коварные любовницы. Настоящая дочь поэта по имени Валерия, рождённая в 1913 году вне церковного брака, не стала наследовать ни родовую фамилию отца, ни его псевдоним. Она до смерти писалась Семёновой. Единственная законная жена поэта, эстонка Фелисса Михайловна Крут, тоже не стала Северяниной, а всю жизнь оставалась Лотарёвой. Увы, сплошь и рядом наследники именитых родителей без всякого права берут себе как родовые псевдонимы своих знаменитых предков.
Но мы оставим за самим поэтом его звонкое прозвище “Игорь-Северянин” с полным дефисом, но говоря о его стихах будем упоминать просто северянинскую поэзию, северянинскую славу и даже критикуя его подражателей будем писать о “ северянинщине”, но никак не о “игорь-северянинщине”.
Всё-таки он был гением русского Севера, что и не скрывал, потому и прославил свой родной Север этой славной придуманной им фамилией.