синявский и даниэль за что осуждены кратко
ДЕЛО СИНЯВСКОГО И ДАНИЭЛЯ
Арест писателей А. Синявского и Ю. Даниэля и суд над ними. А. Синявский был арестован 8 сентября, Ю. Даниэль – 12 сентября 1965 г. Им вменялась в вину публикация за рубежом произведений, содержащих клевету на советский строй (статья 70 УК РСФСР). Имелись в виду повести Ю. Даниэля (псевдоним Н. Аржак) «Говорит Москва», «Искупление», его рассказы «Человек из МИНАПа» и «Руки», литературоведческая работа А. Синявского (псевдоним А. Терц) «Что такое социалистический реализм», его повести «Суд идет» и «Любимов».
Движение в защиту Синявского и Даниэля охватило сотни советских людей, за рубежом в их защиту выступали не только противники СССР, но и его друзья, такие как Л. Арагон. 5 декабря 1965 г. в Москве на Пушкинской площади была проведена несанкционированная властями манифестация в защиту гласности в деле Синявского и Даниэля, которая стала первой публичной акцией рождавшегося диссидентского движения. После этой демонстрации замалчивать дело стало невозможно, и в советской прессе развернулась кампания травли арестованных писателей, которая, в свою очередь, активизировала общественную кампанию в их защиту.
Суд проходил 10-14 февраля 1966 г. На процессе цитаты из произведений Синявского и Даниэля выдергивались из контекста, искажались. В последнем слове подсудимые не каялись, а защищались. Они утверждали, что нельзя приписывать мысли героя автору, вырывать цитаты из контекста и расценивать критику конкретных явлений как критику советского строя. Это был первый открытый политический процесс с 20-х гг., на котором подсудимые не каялись в своих «преступлениях», а отстаивали свою правоту. Писатели были осуждены на 7 и 5 лет лагерей. За освобождение Синявского и Даниэля выступили К. Чуковский, К. Паустовский, И. Эренбург, В. Шкловский, В. Каверин, М. Шатров и др. Итоги процесса способствовали росту инакомыслия в среде интеллигенции.
Источники:
5 декабря 1965 года в воспоминаниях участников событий, материалах самиздата, публикациях зарубежной прессы, и в документах партийных и комсомольских организаций и записках Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС. М., 2005; Цена метафоры или преступление и наказание Синявского и Даниэля. М., 1990
Синявский и даниэль за что осуждены кратко
Твардовский: за Родину, за Сталина, за Солженицына
Юлий Даниэль в Wikipedia
Андрей Синявский в Wikipedia
Андрея Синявского взяли 8 сентября, Юлия Даниэля — 12 сентября. По статье 70 «Антисоветская пропаганда и агитация» УК РСФСР 1960 года Синявский получил семь лет, Даниэль — пять лет заключения в ИТК строгого режима. Им было тогда по 40 лет. Даниэль был инвалидом войны — у него были прострелены обе руки.
«Не перекормили ли мы нашими страданиями человечество?» — воскликнула как-то Мария Васильевна Розанова. Что ж, не будем говорить о страданиях. Сами писатели себя ни страдальцами, ни мучениками идеи не считали. Да и в деле этом много смешного и забавного (на фоне страшного). Маски-шоу, гэги и гиньоль.
Свой арест Синявский описал в автобиографическом романе «Спокойной ночи» (1984). «Я опаздывал на лекцию в школу-студию МХАТ и толокся на остановке, выслеживая, не идёт ли троллейбус, как вдруг за спиной послышался вопросительный и будто знакомый возглас: «Андрей Донатович?» Обернувшись с услужливостью и никого, к удивлению, не видя и не найдя позади, кто так бы внятно и ласково звал меня по имени, я последовал развитию вокруг себя по спирали, на пятки, потерял равновесие и мягким, точным движением был препровождён в распахнутую легковую машину, рванувшуюся, как по команде, едва меня упихнули».
В тот же день, 8 сентября 1965 года, Юлий Даниэль отправился в Новосибирск. Он хотел помириться с женой, Ларисой Богораз, которая уехала туда с сыном. Однако 9 сентября Даниэля вызвали в местное отделение КГБ. После трёх дней допроса ему предписали вернуться в Москву. 12 сентября они полетели вместе, разведённые муж и жена. Во Внуковском аэропорту Даниэля взяли.
Арест был потрясением, но не был неожиданностью. Пускаясь на дебют — отправляя свои сочинения через границу, — они знали, на что идут. «Мы обезопасили себя тем, что поняли свою обречённость» (из «Мыслей врасплох» Абрама Терца).
Еще в университете товарищи Синявского по знаменитому на филфаке семинару по творчеству Маяковского, который вёл Виктор Дувакин, пели на мотив «Гоп со смыком»: «У Андрюши есть один пробел:/ Он ещё по тюрьмам не сидел!/ Знаем — сядет, не иначе,/ Ведь характер что-то значит, /Понесём Андрюше передачу!» Это, конечно, была шутка. Но ведь как обернулось!
И всё-таки странно читать у Синявского в повести «Суд идёт» (1956): «Я прибыл в лагерь позже других, летом пятьдесят шестого. Повесть, для завершения которой не хватало лишь эпилога, стала известна в одной высокой инстанции… Я не отпирался: улики были налицо». Написано за 10 лет до ареста.
В прозе Даниэля тема суда и лагеря тоже так или иначе появляется. И ещё вот это: «Вот я пишу всё это и думаю: а зачем мне, собственно, понадобилось делать эти записи? Опубликовать их у нас никогда не удастся, даже показать прочесть некому. Переправить за границу? Да, по правде говоря, это и не очень красиво — печататься в антисоветских изданиях» (из романа «Говорит Москва», 1962).
Им нравились эти игры с Совдепией, опасные, но забавляющие. И расписывающие судьбу.
Бросок на Запад состоялся летом 1956-го: рукопись повести «Суд идёт» контрабандой вывезла из СССР Элен Пельтье, дочь военно-морского атташе Франции, — с ней Синявский учился на филфаке. (Спустя несколько месяцев Пельтье вывезет таким же образом один из машинописных экземпляров «Доктора Живаго». Она очень любила русскую литературу.)
Первой публикацией Синявского на Западе стал трактат «Что такое социалистический реализм?», появившийся без имени автора, в рубрике «Документ» во французском журнале Esprit в феврале 1959-го. Журнал Синявские показали другу Даниэлю. «У друга загорелись глаза, и промолвил он мечтательно: «Я тоже хочу…» (из рассказов М. Розановой).
Есть фотография: на похоронах Бориса Пастернака в Переделкине, 2 июня 1960 года, друзья выносят из дома крышку гроба. В 1966 году к ней придумали подпись: «Синявский и Даниэль несут свою скамью подсудимых». Тоже ведь смешно.
Сообщения западных СМИ об их аресте были путаными: «Три советских писателя, некоторые работы которых много лет публиковались на Западе, арестованы и ожидают суда, заявляют в некоторых литературных кругах Москвы. Эти писатели — Абрам Терц, некий Даниэло [так назвали Даниэля] и третий, личность которого не уточнялась [ третьего не было]». Однако уже в октябре эти же СМИ уверенно объявляли, что Абрам Терц — автор статьи «Что такое соцреализм?», которая, подчеркнём, вышла анонимно. И что это псевдоним Синявского, а Николай Аржак — Даниэля. Более того, столь же уверенно и точно прогнозировали будущий приговор.
Власти и органы ситуацию не комментировали. Разве что инспирировали слухи: дескать, Синявский и Даниэль занимались контрабандой валюты. Так готовилось общественное мнение.
В январе 1966-го Москва наконец дала свой комментарий — в передаче радиовещания на Великобританию и Ирландию. А широкая советская аудитория о том, что произошло, узнала только из статьи Дм. Ерёмина «Перевёртыши» («Известия». 13.01.1966). (Первую главу своего романа «Спокойной ночи» (1983) Синявский назовёт «Перевёртыш»). И из статьи Зои Кедриной «Наследники Смердякова» ( «Литературная газета». 22.01.1966).
О тёмных двойниках
«Мой тёмный писательский двойник по имени Абрам Терц, в отличие от Андрея Синявского, склонен идти запретными путями и совершать различного рода рискованные шаги, что и навлекло на его и, соответственно, на мою голову массу неприятностей», — говорил Синявский.
Псевдонимы брали из блатных песен. «Абрашка Терц, карманник всем известный/ Гостей созвал,/ И сам напился пьян»; «Аржак был парень бравый, любил фасон давить,/ Считался хулиганом, а дрался без ножа». Так Синявский и Даниэль играли, шутили, веселились. В самом деле — смешно: урки пишут прозу, порой очень непростую. А то и пускаются в теоретические рассуждения. (Синявский и после лагеря с удовольствием пользовался этим псевдонимом.)
«Наступило время блатных песен. Медленно и постепенно они просачивались с Дальнего Востока и с Дальнего Севера, они вспыхивали в вокзальных буфетах узловых станций. Указ об амнистии напевал их сквозь зубы. на плечах реабилитированной 58-й они вошли в города. Их запела интеллигенция… Это превратилось в литературу — безумный волчий вой, завшивевшие нательные рубахи, язвы, растёртые портянками, «пайка», куском глины падавшая в тоскующие кишки.
Но бывало и так, что кто-то из этих чистых, умытых, сытых людей вдруг ощущал некое волнение, некий суеверный страх: «Боже, что ж это я делаю?! Зачем я пою эти песни? Зачем накликиваю?» — так начинается роман Даниэля «Искупление». И ведь накликали!
Блатная песня подружила с Синявским Владимира Высоцкого, учившегося у него в Школе-студии МХАТ. «…Высоцкого мы полюбили особенно в ту пору потому, что он, с его пронзительной воровской тематикой, был очень созвучен ситуации, в которой мы жили и в которой уже существовали Терц и Аржак. Все его песни можно было применить и к Синявскому, и к Даниэлю, и к лагерю, и к суду» (из рассказов М. Розановой). Они записывали Высоцкого на магнитофон «Днепр-5», специально для этого купленный. Из их дома в Хлебном переулке песни Высоцкого расходились по всей России.
Узнав, что Синявского взяли, Высоцкий пришёл к Марье Васильевне, «снял со стены гитару и запел: «Говорят, арестован лучший парень за три слова…» (из рассказов М. Розановой).
Органы долго вычисляли, кто такой Абрам Терц. Заподозрили сначала литературоведа-пушкиниста Юлиана Оксмана, у него были контакты с западными славистами. Проверяли год, оказалось, что не тот.
И всё-таки как же на них вышли? На этот счёт существуют разные версии. Будто бы Синявского вычислили по редкой цитате, которую он использовал и в здешней, и в тамошней публикации.
Будто бы их сдал давний товарищ Синявского, Сергей Хмельницкий. Он подсказал Даниэлю идею про День открытых убийств, которую тот воплотил в романе «Говорит Москва». И как-то в компании выяснилось, что по радио «Свобода» читали этот роман. И Хмельницкий, конечно, сразу же понял, кто такой Николай Аржак: «Да ведь это наше с Даниэлем произведение». А за ним уже числились доносы (см. главу «Во чреве китовом» в романе Синявского «Спокойной ночи» и ответ Хмельницкого «Из чрева китова» в журнале «22», 1986, № 48).
Ещё одна версия, так сказать, геополитическая: будто Синявского и Даниэля сдали нашим кагэбэшникам американские церэушники — «чтобы отвлечь общественное мнение от политики США, продолжавших непопулярную войну во Вьетнаме, и перебросить внимание общественности на СССР, где преследуют диссидентов». О чём Евгению Евтушенко поведал сенатор Роберт Кеннеди, «запершись в ванне и включив воду». В начале 1970-х Евтушенко рассказывал об этом Даниэлю несколько иначе: будто бы наши заплатили американцам за головы двух писателей чертежами новой подводной (атомной!) лодки. Эффектно!
«О том, как КГБ узнало о том, кто такие Абрам Терц и Николай Аржак, в точности неизвестно до сих пор, однако утечка информации, безусловно, произошла за пределами СССР: Ю. Даниэлю на допросе показали правленный его рукой экземпляр его повести «Искупление», который мог быть найден только за рубежом», — пишет Александр Даниэль.
Но было ещё кое-что. Галина Белая вспоминает, как отмечали защиту её кандидатской: «Все много пили, и Синявский тоже. И вот все разошлись, остался один Синявский. А у Нины Сергеевны [Павловой] была большая комната, 54 метра, разделённая колонной, и Синявский бегал вокруг этой колонны и кричал «Я — Абрам Терц, я — Абрам Терц». Это настолько не вязалось для нас с образом человека, печатающегося за границей, что нам не пришло в голову, что это правда. Но всё-таки мы с Ниной переглянулись и решили, что будем молчать и не придавать этому значения. На следующий день в ИМЛИ ко мне подошёл Андрей Донатович Синявский и сказал: «Галенька, ну как, я у вас там. не очень вчера?» — «Да нет, — сказала я, — всё было нормально, только вы почему-то бегали вокруг колонны и кричали: «Я — Абрам Терц, я — Абрам Терц. » И по его остановившемуся взгляду, по тому, как он побледнел, я поняла, что он — действительно Абрам Терц».
Да, Галина Белая и её подруга Нина Павлова молчали. Но можно ли ручаться, что Синявский не прокричал то же самое в каком-нибудь другом месте?
Не говоря уже о том, что подпольные писатели свои тайные рукописи давали читать знакомым. А Синявский, кроме того, любил почитать их вслух. Мог же кто-то рассказать кому-то, а тот ещё кому-то… Так что платить чертежами подлодки, пожалуй, было и не за что.
Не исключено, впрочем, что в каждой версии есть доля истины. И на них заходили с разных сторон.
Есть ещё версия, согласно которой Синявского сдала Светлана Сталина-Аллилуева. Чисто пропагандистская версия: её запустил в западные СМИ Виктор Луи после того, как весной 1967-го дочь вождя не вернулась в СССР из Индии, и её нужно было дискредитировать.
Синявский и Аллилуева (как минимум) дружили. Они работали вместе в Институте мировой литературы (ИМЛИ), в секторе советской литературы. Под влиянием Синявского Аллилуева в 1962 году крестилась. Её первая знаменитая книга «Двадцать писем к другу» написана с его подачи и к нему же, к другу, обращена. Более того, у них, кажется, был роман. Ну, в общем, было нечто такое, что позволяло ей претендовать на Синявского.
В это время у Аллилуевой уже был роман с Брадежом Сингхом Раджой, членом ЦК КП Индии. «Когда я рассказывала ему о собраниях, проходивших у нас в Институте мировой литературы, где до суда присутствующие обязаны были осудить, приговорить своего бывшего сотрудника Андрея Синявского, ещё не признавшего своей вины, где, по указу партийного начальства, фактически предрешался исход судебного дела, — Сингх только разводил руками и печально качал головой», — писала Аллилуева в книге «Только один год» (1969).
Кого они разбудили?
Делом Синявского и Даниэля власти хотели нагнать страху, однако добились противоположного. В День советской Конституции, 5 декабря 1965 года, в сквер у памятника Пушкину пришло человек шестьдесят, в основном молодёжь. Развернули плакаты «Требуем гласности суда над Синявским и Даниэлем» и «Уважайте советскую конституцию», но тут же были схвачены дружинниками и людьми в штатском.
Участники митинга поплатились кто институтом, кто работой. 23-летнего Владимира Буковского и 16-летнюю Юлию Вишневскую закрыли в психушке. Но именно с этого митинга ведут отсчёт диссидентскому движению в СССР.
Александр Гинзбург составил «Белую книгу по делу Синявского и Даниэля» («Посев», 1967) и получил за это пять лет по той же 70-й статье.
Александр Твардовский не стал снимать имя Синявского из 12-го номера «Нового мира» за 1965 год. Шестьдесят два писателя поставили свои подписи под письмом в адрес XXIII съезда КПСС — они просили разрешения взять осуждённых на поруки. Виктор Дувакин, руководитель того самого семинара по Маяковскому, выступал на суде свидетелем защиты и был за это изгнан из МГУ. Примеров благородного поведения было достаточно, чтобы не разувериться в людях.
Но не все себя вели благородно. Так совпало, что в те же дни, когда Синявского и Даниэля арестовали, было объявлено о присуждении Нобелевской премии Михаилу Шолохову. К нему обращались писатели из разных стран с призывом встать на их защиту. Однако призывам он не внял. Наоборот, выступая на XXIII съезде КПСС весной 1966 года, пожалел о слишком мягком приговоре: «Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные двадцатые годы… ох, не ту меру наказания получили бы эти оборотни!» В устах нобелевского лауреата по литературе это звучало (почти) смешно. Лидия Чуковская в открытом письме Шолохову писала: «Ваша позорная речь не будет забыта историей. А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, — к творческому бесплодию».
Процесс был поставлен с размахом. Достаточно сказать, что вёл его сам председатель Верховного суда РСФСР Лев Николаевич Смирнов.
Обвиняемые держались достойно. Они позволяли себе возражать, спорить, шутить, а то и смеяться. И объясняли суду, в чём сущность литературного творчества. Это им не помогло, но вины своей они не признали. С тем и вошли в историю.
17 октября 1991 года в «Известиях» было опубликовано сообщение о пересмотре дела Синявского и Даниэля за отсутствием в их действиях состава преступления.
«Если не смеяться, можно сойти с ума», — говорил Андрей Синявский.
Дело Даниэля и Синявского
В сентябре 1965-го арестованы писатели Андрей Синявский и Юлий Даниэль. Впрочем, читатели тамиздата знали их под другими именами: Абрам Терц и Николай Аржак.
В случае многих советских писателей вопрос о том, как произведения оказывались за границей, ещё только предстоит решить. Однако относительно этой истории ответ известен: сочинения Даниэля и Синявского попадали за рубеж благодаря университетской знакомой последнего — дочери французского дипломата.
Вопрос с раскрытием псевдонимов не столь однозначен. Существует несколько версий, ни одну из которых, впрочем, нельзя назвать достаточно аргументированной. К примеру, Владимир Войнович в книге «Автопортрет. Роман моей жизни» рассказывал: «Их долго искали и, наконец, нашли. Нашли, когда возникла необходимость в такой находке. Рассказывали странную вещь, что наша разведка за выдачу авторов будто бы передала ЦРУ (баш на баш) чертежи сверхсекретной подводной лодки. Как выразился один мой знакомый, власть ничего не пожалела, чтоб самой себе набить морду. Арест двух писателей и его последствия стали для Советского Союза таким ударом, который, если сравнивать с боксом, можно назвать нокдауном».
Псевдонимы, кстати, оказались отнюдь не случайными. И Николай Аржак, и Абрам Терц были персонажами одесских блатных песен 1920-х годов: под именем одного фигурировал налётчик, другого — вор.
Арест Синявского и Даниэля стал неожиданным событием как для самих писателей, так и для их друзей и коллег. «Два мордатых сатрапа, со зверским выражением, с двух сторон держали меня за руки. Машина скользила неслышно — как стрела. Всё-таки я не ждал, что это осуществится с такой баснословной скоростью», — двадцать лет спустя вспоминал Андрей Синявский об обстоятельствах ареста. Произошло это среди бела дня на троллейбусной остановке у Никитских ворот. Подобная участь постигла и Юлия Даниэля.
Приговора литераторы, обвинённые в создании и публикации произведений, «порочащих советский государственный и общественный строй», ждали практически полгода. Писатели не признали себя виновными, однако едва ли их мнение интересовало самый гуманный в мире советский суд. В феврале 1966 года участь Синявского и Даниэля была решена: первого приговорили к семи годам лагерей, второго — к пяти.
Общественность разделилась на два лагеря. Многие считали процесс над писателями противоправным, другие же отмечали, что приговор недостаточно суров. К числу последних, например, относился Михаил Шолохов, которого филолог Иван Толстой в связи с этой ситуацией охарактеризовал как «первобытно-страшного» человека. «Попадись эти молодчики с чёрной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием… Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни!» — с такими словами выступил лауреат Нобелевской премии.
Оппонировала Шолохову Лидия Чуковская, дочь не менее известного писателя: «А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, — к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот приговор от Вашей головы».
Именно с делом Даниэля и Синявского исследователи связывают зарождение правозащитного движения в Советском Союзе. 5 декабря 1965 года, за два месяца до суда над писателями, на Пушкинской площади, которой впоследствии суждено будет стать одним из диссидентских символов, прошёл Митинг гласности. Мероприятие было приурочено ко дню принятия Конституции СССР. Участники митинга, среди которых были Александр Есенин-Вольпин, Владимир Буковский, Юрий Галансков, выступали за гласность процесса над литераторами и за следование букве закона. Окончилось мероприятие задержанием митингующих.
Андрей Синявский был освобождён досрочно — он провёл в лагере шесть лет. В 1973 году писатель покинул родину. Юлий Даниэль же отбыл срок полностью и после освобождения остался в СССР. В 1991 году писатели были реабилитированы, однако Даниэль этот памятный день не застал — он скончался несколькими годами ранее.
8 фактов о советских писателях Синявском и Даниэле, которых посадили за печать книг в США
Синявский и Даниэль печатались за границей
Печать советских произведений за рубежом называлась тамиздатом и была довольно распространенным явлением. Во времена оттепели это резко осуждали, но не более. Синявскому и Даниэлю не повезло — когда на них завели дело, к власти уже пришел Брежнев и началось закручивание гаек.
Синявский сотрудничал с КГБ
Жена Синявского потом говорила, что КГБ хотел, чтобы ее муж доносил на свою подругу Элен, потому что она иностранка. Он действительно это делал, но только обговорив с ней, о чем можно говорить, а о чем нет. Сотрудничество с КГБ не спасло его от тюрьмы.
Даниэля судили за повести «Говорит Москва» и «Искупление», а также рассказы «Руки» и «Человек из МИНАПа». В самом известном произведении «Искупление» автор рассуждает, кто виноват в формировании культа личности. Он приходит к выводу, что Сталин, Берия и Рюмин не могли втроем испортить жизнь миллионам советских людей. Даниэль считает, что это на совести всех граждан СССР.
Синявский был обвинен в написании повестей «Суд идет» и «Любимов», статьи «Что такое социалистический реализм». В последней он высмеивает советскую литературу.
По одной из версий, данные о Синявском и Даниэле ЦРУ выдало в обмен на план секретной подводной лодки
Синявского и Даниэля приговорили к лишению свободы
Синявскому дали 7 лет, а Даниэлю — 5.
Общество разделилось на 2 части
Попадись эти молодчики с черной совестью в памятные 20-е годы, когда судили, не опираясь на строго разграниченные статьи уголовного кодекса, а руководствуясь революционным правосознанием… Ох, не ту бы меру наказания получили бы эти оборотни!
В поддержку Синявского и Даниэля провели митинг
Люди были возмущены несправедливостью обвинения. Они требовали гласности дела и следования закону. Это был первый послевоенный митинг, прошедший в СССР после войны (спустя 20 лет после ее окончания). В митинге на Пушкинской площади участвовало меньше 100 человек, но именно с него началось советское правозащитное движение.
Фото: Бессмертный барак
Как сложилась судьба Синявского и Даниэля?
В 1991 писателей реабилитировали, но Даниэль об этом не узнал — он умер в 1988.