в а кораблинов биография
Кораблинов Владимир Александрович
Кораблинов родился в 1906 году в селе Углянец Воронежской губернии, известном еще до дней петровского кораблестроения. Его отец был священником местной церкви. В начале XX века это означало – грамотный, образованный человек. Маленький Володя рано пристрастился к чтению, и уже в раннем возрасте пытался сочинять и рисовать.
Революционный 1917 год стал рубежом в судьбе Владимира Кораблинова. Не окончив гимназии, он стал учиться живописи у известного воронежского художника А. А. Бучкури. Впоследствии это очень пригодилось ему как в жизни, так и в работе. А в 1931 году, Владимир Кораблинов, художник издательства «Коммуна», попал в тюрьму по политической статье «антисоветская агитация». В тюремной камере с ним отбывал наказание известный воронежский краевед А. М. Путинцев, большой поклонник творчества поэта А. В. Кольцова. Встреча с ним оказала большое влияние на всю последующую жизнь и творчество Кораблинова.
Спустя 25 лет он напишет книгу «Жизнь Кольцова», которая будет иметь счастливую судьбу. По этой пьесе в 1958 году в Воронежском драматическом театре был поставлен спектакль, ставший большим событием в культурной жизни Воронежа. И именно после этого спектакля драматический театр получил имя поэта А. В. Кольцова. А в 1974 году вышел в свет роман «Жизнь Никитина». Вместе с романом «Жизнь Кольцова» они образуют замечательную серию о народных поэтах России.
Вся творческая жизнь писателя была посвящена воспеванию малой родины. Так в повести «Воронежские корабли» запечатлена одна из ярких страниц петровского царствования – строительство русского флота. Повести «Дом весёлого чародея» и «Браво, Дуров» посвящены замечательному артисту цирка Анатолию Дурову. Владимир Александрович – один из инициаторов создания в Воронеже музея А. Л. Дурова. Повесть «Алые всадники» посвящена годам Гражданской войны на воронежской земле, а «Горы Чижовские» переносят в пору военного лихолетья, когда через Воронеж проходила линия фронта.
Сборники «В заповедном лесу» и «Олень – Золотые рога» – это прекрасные рассказы о «братьях наших меньших». Ещё задолго до нынешних экологических бед кораблиновские новеллы остро поставили вопрос о необходимости доброго и разумного подхода к окружающей природе. За книгу «Олень – Золотые рога», оформленную самим автором, на выставке «Книги РСФСР» в 1959 году писатель получил диплом I степени. Высоко была оценена и иллюстрированная им «Воронежская поэма», удостоенная серебряной медали на ВДНХ в 1961 году. Произведения В. А. Кораблинова звучали на сцене, в кино и на телевидении.
Около двух десятков изданий, читательская признательность, уважение в литературно-писательской среде, казалось бы, всё в жизни Владимира Кораблинова установилось ровно и благополучно, но на последнем десятилетии его жизни, в 1980-х годах, пришла беда: он стал слепнуть. Умер Владимир Александрович Кораблинов 24 марта 1989 года, похоронен в Воронеже на Юго-Западном кладбище.
В 1992 году именем Кораблинова были названы улица в Коминтерновском районе Воронежа и улица в селе Углянец Верхнехавского района, а также библиотека № 8 в Воронеже. На доме № 16 по улице Комиссаржевской, где жил Кораблинов, в память о писателе установлена мемориальная доска.
О писателе
Литература
Архивная служба
Воронежской области
Выставка подготовлена заведующей библиотеки № 8 им. В.А.Кораблинова Щегловой С.П. и архивистом I категории КУВО «ГАОПИ ВО» Обуховской О.Ю.
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.1 фото, подлинник
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.4 подлинник, рукопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.4об. подлинник, рукопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.5 подлинник, рукопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.5об. подлинник, рукопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.17 подлинник, рукопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.17об. подлинник, рукопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.13 подлинник, машинопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.11 подлинник, рукопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.24 подлинник, машинопись
Дарственная надпись с автографом В.А.Кораблинова, 29.09.1978 подлинник
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.30 подлинник, машинопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.40 подлинник, машинопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.41 подлинник, машинопись
Ф.2829.Оп.2ЛД.Д.13.Л.47 подлинник, машинопись
Ф.3132.Оп.1.Д.107.Л.1 подлинник, машинопись
Ф.3132.Оп.1.Д.107.Л.1об. подлинник, машинопись
Певец родного края. Сегодня – 100 лет со дня рождения В.Кораблинова
При жизни его называли «воронежским Нестором», тем самым признавая его заслуги в создании художественной летописи Воронежа. Родился Владимир Кораблинов в селе Углянец, что в семи верстах от Орлова, на самой границе знаменитого Усманского бора. Там прошли его ранние детские годы. Впоследствии будущий писатель не раз повторял, что русскому языку его учили углянские мужики и бабы, а любви к.
ПЕВЕЦ РОДНОГО КРАЯ
31 июля исполняется 100 лет со дня рождения
известного воронежского писателя Владимира КОРАБЛИНОВА Воронежский Нестор
При жизни его иногда называли «воронежским Нестором», тем самым признавая его особую заслугу в создании художественной летописи Воронежа. Родился Владимир Кораблинов в селе Углянец, что в семи верстах от Орлова, на самой границе знаменитого Усманского бора. Там же прошли его ранние детские годы. Впоследствии будущий писатель не раз повторял, что русскому языку с детства его учили простые углянские мужики и бабы, а любви к родной природе – окрест лежащие сады и леса.
Родительский дом (остатки которого, к слову сказать, можно было еще увидеть в Углянце лет десять назад) много дал будущему автору исторической прозы. Примечательно, что в числе книг, имевшихся в домашней библиотеке отца, особо почитаемой была карамзинская «История государства Российского». Правда, маленькому мальчику в ту пору куда интереснее было слушать старинные песни в исполнении односельчан да рассматривать в семейном альбоме фотографии, сделанные еще в 80-х годах ХIХ века в известном фотографическом заведении Селиверстова. (Альбом, к сожалению, сгорел вместе со всеми семейными документами в военном 42-м).
Большая история – и всей страны, и родного края – постепенно входила в сознание мальчика через судьбы родных и близких.
На каждом шагу жизнь то и дело убеждала Владимира Кораблинова в том, насколько порой глубоко уходит своими корнями в прошлое история его земляков и родного края. Пример тому – упоминание о хорошо знакомой еще с детства часовне, встреченное им однажды в грамоте петровских времен, где прямо предписывалось: «…а лес возить на воронежскую верфь по углянческой дороге, мимо старой часовни». Более всего поразило тогда Владимира Александровича то, что в конце ХVII века часовня, оказывается, была уже старая. В тот-то момент, по признанию самого писателя, и родился у него замысел будущей повести «Воронежские корабли».
Навсегда сохранился в памяти и тот день, когда отец привел его за руку, девятилетнего мальчика, на тихую улицу с пыльными тополями, указал на небольшой дом в три окна и благоговейно сказал: «Тут жил Никитин…»
Кораблинову довелось прожить долгую жизнь и волею судьбы стать свидетелем многих событий, происходивших в Воронеже и крае в ХХ веке. О некоторых вехах собственной судьбы он – уже в поздние годы жизни – поведал в своей повести «Азорские острова». Он помнил еще дореволюционный Воронеж и видел город весной семнадцатого, когда бронзового Никитина разукрасили красными бантами. Он слышал ночную стрельбу на улицах в октябрьские дни семнадцатого, видел эскадроны Мамонтова и Шкуро, конармейцев Буденного. Ему памятен Воронеж 20-х годов, когда на улицах появился первый трамвай, а стены домов украсились плакатами и транспарантами, выполненными молодыми художниками.
В своей жизни Кораблинову посчастливилось непосредственно встретиться со многими замечательными земляками. В том числе – со старейшей воронежской писательницей Е.Милицыной и тогда еще молодыми А.Платоновым и А.Шубиным, профессором П.Загоровским, художником А.Бучкури, который руководил воронежскими «Художественными мастерскими», где Кораблинов какое-то время овладевал искусством живописи.
Но самым незабываемым событием своей молодости Владимир Александрович считал встречу с Маяковским. Трибун революции, посетивший Воронеж в 1926 году, общался с местной творческой молодежью и заинтересовался поэмой о декабристах, которую читал на встрече молодой Владимир Кораблинов. Уезжая, Маяковский захватил с собой текст этой поэмы и через полгода опубликовал из нее большой отрывок в своем журнале «Новый Леф». В том же году несколько стихотворений Кораблинова появились в журнале «Красная Новь». Такая удача окрылила двадцатичетырехлетнего автора, и он со всей страстностью устремился в поэзию.
Однако все трагически обрывается в 1931 году, когда В.Кораблинову в числе других воронежских сотрудников местной печати необоснованно предъявили обвинения по 58-й статье. Несколько общих тетрадей со стихами, изъятые при обыске, бесследно исчезли, а их хозяин, осужденный на три года, оказался в Сибири, на станции Тайга, а позднее – в Мариинске.
Неприятным следствием всего этого было еще и то, что по возвращении на родину Кораблинову запрещено было проживать в Воронеже. И он долгие годы жил на станции Графская, работая художником в областном книгоиздательстве и редакциях газет «Коммуна» и «Молодой коммунар». Свой талант художника он плодотворно совмещал с писательством. Дебютировав как прозаик в альманахе «Литературный Воронеж», он вскоре создал книгу, посвященную Воронежскому заповеднику. А через несколько лет она вышла в переработанном варианте под заглавием «Олень – Золотые рога».
Примечательно, что как первое, так и второе издание иллюстрировал и оформлял сам автор. В результате книга «Олень – Золотые рога» получила тогда почетный диплом на Всероссийском смотре полиграфического оформления книжных изданий.
Начинавший как поэт и навсегда сохранивший серьезный интерес к поэзии, Кораблинов, конечно же, не мог обойти вниманием самого известного из воронежских поэтов – Алексея Кольцова. Личность поэта-прасола глубоко его волновала, росло желание написать о нем. Замысел, как видно, вынашивался долгие годы, а вот написана книга была удивительно быстро. «Жизнь Кольцова», первоначально выпущенная Воронежским книжным издательством, в 1956 году вышла в издательстве «Молодая гвардия». И именно этот год Владимир Кораблинов считал началом своей писательской биографии.
Роман о Кольцове выдержал семь изданий. Кораблинов во многом развеивал ранее сложившиеся представления о личности Кольцова, в котором видели всего лишь самоучку-прасола, человека ограниченного и малокультурного. Писатель рисует поэта во всей сложной противоречивости его положения, в трагической непоследовательности его поведения – ничего не сглаживая и ничего не приукрашивая.
Заслуженно получивший высокую оценку читателей и критики, роман «Жизнь Кольцова» через пятнадцать лет был логически продолжен книгой о другом знаменитом воронежском поэте – Иване Саввиче Никитине. Так возникла замечательная «дилогия о двух народных поэтах», без которой ныне просто немыслимо представить себе литературу воронежского края. При создании дилогии Кораблинов серьезно опирался на свидетельства биографов и современников, однако не склонен был жестко ограничивать себя только лишь хорошо известными фактами. В конце концов «Жизнь Кольцова» и «Жизнь Никитина» – это не научные биографии и не литературоведческие исследования. И автор реализовал здесь свое право на художественный домысел. Так, к примеру, история с продажей Дуняши барину Бахтееву была целиком выдумана самим Кораблиновым, но она очень органично вписалась в художественную ткань произведения и ни в чем не погрешила против истины: для эпохи крепостничества подобные явления были достаточно типичны.
Писателя почти всегда привлекали люди в чём-то ему близкие. Чаще всего это натуры творческие, причем, безусловно, талантливые, хотя и не всегда счастливые и удачливые. Подобное вполне можно сказать и о знаменитых поэтах-воронежцах, и о Васятке Ельшине, и о Гурии Рябинине, и о многих других кораблиновских героях. Нет необходимости задаваться вопросом, чем привлекла Кораблинова (историка и краеведа!) личность Евфимия Болховитинова, автора первого научного сочинения о воронежском крае. Наконец, вряд ли имеет смысл сомневаться, что и об Анатолии Дурове он написал отнюдь не потому, что дом «веселого чародея» просто стоял на той же улице, где проживал крестный отец писателя, а потому, что в личности первого русского «соло-клоуна» он явно почувствовал родственную душу: человека творческого и разносторонне одаренного.
Натура ищущая, писатель Владимир Кораблинов за долгие годы творчества испробовал свои силы в самых разных жанрах: в очерке, в пейзажной лирике и лиро-эпической поэме, в лирической повести и в поэтической драме, в киносценарии и даже в детективном жанре. Но все-таки главной для его творчества всегда оставалась историческая проза.
Владимир ГУРЕЕВ,
преподаватель ВГУ.
Фото Михаила ВЯЗОВОГО.
С Углянца началось
В «Коммуну» на днях пришло письмо из воронежской школы №79. Заместитель директора по учебно-воспитательной работе, учитель русского языка и литературы Татьяна Молева от имени учащихся шестого «Б» класса и педагогов просила оказать содействие в сборе материалов для будущего школьного музея имени Владимира Кораблинова. «Мы будем рады любому свидетельству современников об этом талантливом человеке», – пишет Татьяна Алексеевна. При встрече, состоявшейся во время открытия в областной библиотеке имени И.С.Никитина выставки, посвященной столетию Кораблинова, Татьяна Молева рассказала, что окончательное решение о создании музея пришло к ним после знакомства с сыном писателя – Петром Кораблиновым, который много рассказал ребятам и учителям о своем отце.
На рыбалке с сыном Петром. Владимир Александрович Кораблинов – личность привлекательная разносторонними талантами, жизненными перипетиями, нелегкой и долгой дорогой к творчеству. А родом он – из Углянца.
«Углянец. Удивительное слово, его богатство и могущество… Оно в пору моего детства упиралось в лес, врастая в густой осинник казенного Усманского бора. За широким зеленым выгоном, за Кряжевой усадьбой, за старой часовней над святым колодцем». В огненном сорок втором возле Углянца пролег путь и другого известного земляка будущего поэта Анатолия Жигулина, когда он добирался из Чертовиц под немецкими бомбами:
И плечи жег тяжелый ранец,
И на ходу сказали мне,
Что рядом здесь село Углянец,
Оно осталось в стороне.
Лишь помню руки сбитых веток,
Шальную кошку на избе,
Да был ли он, Углянец этот,
Когда-нибудь в моей судьбе? У Кораблинова Углянец стал началом дороги в большое будущее.
Жизнь писателя, которая пришлась на ХХ век (умер он в 1989 году), была полна событиями, неразрывно связанными с судьбами страны и родного края («…весь мир мой делился на две части – Углянец и Воронеж»). Учеба в воронежской гимназии совпала с Первой мировой войной; затем настали Февральская и Октябрьская революции; не прошла бесследно и Гражданская война: в Углянце появлялась то конница «белых», то конница Буденного, в Воронеже свирепствовал Шкуро.
С детства у Володи Кораблинова проявилась страсть к сочинительству стихов, затем к рисованию. В Воронеже он посещал литературные «четверги» профессора и литератора Павла Загоровского, «Художественные мастерские» репинского питомца Александра Бучкури. Довелось путешествовать по стране, побывать в Ташкенте, Москве, Ленинграде, Нижнем Новгороде. «По Волге ходил пешком из любопытства, вспоминая Горького… Досыта наглядевшись на множество чудес, опять-таки вернулся в Воронеж, – вспоминал писатель.
Без отрыва от «Коммуны»
Когда Владимир Кораблинов работал в «Коммуне», то, по свидетельству старожилов редакции, без дела он и минуты не сидел. Привычный круг забот редакционного художника-ретушера брал его в каждодневный оборот: это и рисунки к материалам, и карикатуры, и ежедневная ретушь фотографий, идущих в очередной номер. Ну а когда дневная гонка утихала, можно было заняться «нетленкой» – оформлением книг и альманахов. 
Еще с довоенной поры воронежцы знали Владимира Кораблинова как интересного книжного графика. В его оформлении вышли в свет произведения многих воронежских писателей. Особенно любил Владимир Александрович иллюстрировать русские народные сказки.
Вот где находила выход его неуемная фантазия! Не исключением стал и сборник сказок нашей воронежской сказительницы Анны Куприяновны Барышниковой (Куприянихи).
Цветные рисунки здесь перемежаются с черно-белыми. Читатель может тем самым убедиться, насколько Кораблинов был точен в графике и раскован в цвете.
Нередко Владимир Александрович оформлял и собственные книги.
Проходил по 58-й статье
Знакомство моего отца Бориса Иосифовича Малюченко с Владимиром Александровичем Кораблиновым состоялось осенью 1933 года, когда оба они приехали в Воронеж. Владимир Александрович вернулся после сибирской ссылки. Он отбывал наказание по статье 58 – страшная статья «о врагах народа». Арестовали его в 31-м вместе с пятью товарищами за карикатуру на И.В.Сталина, которую нарисовал его друг, талантливый художник Анатолий Брюн.
Борис Малючиенко и Владимир Кораблинов.
Воронеж, 1934г. Вспоминая годы ссылки, Владимир Александрович писал: «Как ни странно, но эти мои лагерные годы оставили на всю жизнь больше светлого, чем темного». В лагере к нему отнеслись с доверием и поручили работу в клубе, где приходилось рисовать все – от декораций до «Окон сатиры». Сочинял стихи, целые программы для «Синей блузы», были такие «говорящие» газеты. Была и агитбригада, которая выступала в соседних лагерях. Потом Владимир Александрович стал заведовать клубом и проработал так до самого освобождения.
Мама мне рассказывала, как она познакомилась с новым другом отца – Кораблиновым: «Вошел англичанин в умопомрачительном клетчатом костюме – брюки галифе, высокие желтые ботинки со шнурками, шляпа. Держался он свободно, много говорил и всем понравился. Он стал бывать в нашем доме довольно часто, и все быстро поняли, что причина его визитов – одна из моих сестер, Мария Михайловна. Сам Владимир Александрович говорил так: «Я как взглянул в эти большущие черные глаза, так и понял, что пропал…»
В 1935 году они поженились.
Первое смутное мое воспоминание – полупустая маленькая комната, я и Володя Брюн – одни, выглядываем в низкое окошко и ждем взрослых. На улице дождь, мелкий и беспросветный. Наконец зацокали лошадиные копыта, и появился извозчик. Через минуту в комнату вошли мой дядя Владимир Александрович со свертком на руках и тетя Маша. Ее поддерживала моя мама. А в свертке – первенец Кораблиновых – Андрей. Было это в сентябре 1936 года.
В 1938 году родился второй сын – Виктор, и тут началась тяжелая полоса в жизни Кораблиновых. Владимира Александровича вторично высылают из Воронежа как осужденного по статье 58-й, без права жить в крупных городах. Он уезжает вместе с семьей, меняет несколько городов, но на работу его не берут нигде и никуда. Осень и зиму они живут в Казани, в крохотной холодной баньке. Хозяин был какой-то мрачный старовер, и Владимир Александрович говорил, что когда он проходил мимо окошка и заглядывал в него, становилось еще холоднее. Летом 1939 года тете Маше разрешают работать в Борисоглебске, ее направляют в музыкальную школу завучем (она была преподавателем музыки), а Владимир Александрович опять ничего не может себе найти.
Здесь, в Воронеже, ему старались помочь. Областное книгоиздательство (мой папа работал в нем художественным редактором) заказывало Кораблинову оформлять книги. Естественно, риск был большой, и делалось подобное нечасто. Фамилия его не печаталась, а гонорары ему платили. Когда отец приезжал за ними, даже я чувствовала какое-то напряжение, так как приезды были тайные. Владимир Александрович волновался и за себя и за нас.
В доме становилось необычно тихо, казалось даже, разговаривали все полушепотом. Владимир Александрович спешил: покупал ребятам их любимое «пирожнице с дыркой» – были такие большие «ром-бабы» с сахарной глазурью и отверстием в центре, – а жене что-нибудь существенное :отрез на платье, обувь… Эти покупки осуществлялись уже с маминым участием.
Все годы Кораблинов писал стихи, но никто и нигде их не печатал, да и по тематике они не годились – не было в них устремленности в коммунистическое будущее, отпугивала и биография их автора.
В апреле 1941 года родился третий сын, Петр, а вскоре началась война.
В июле 43-го немцы были уже под Воронежем,. Мы поспешно уехали из города почти без вещей на издательском грузовике. Он завален рулонами бумаги, а мы ютимся в крохотном закутке около кабины. Ехали в Саратовскую область через Борисоглебск – и тут наконец встретились со всеми Кораблиновыми. Папа и дядя Володя не могли наговориться, по-моему, они всю ночь не спали,. А я была очарована братьями: старший – голубоглазый блондин, средний – темноволосый, с яркими карими глазами, а младший – кареглазый, со светлыми завитушками волос.
Старшие ребята много времени проводили с отцом, он водил их на дальние прогулки, много рассказывал о природе, читал. Они были увлечены всякой живностью и с таинственным видом демонстрировали мне каких-то пауков, жуков, а главное – жаб, которые жили под крыльцом. Ребята их кормили и упоенно с ними возились, а мне они не понравились, и я их разогнала, за что Андрей до сих пор припоминает мне мою вредность.
На второй день мы уехали.
В это время Владимира Александровича приняли наконец на работу в Борисоглебское летное училище художником. С этим училищем они эвакуировались на Восток.
Вспоминать об эвакуации Кораблинов не любил, это было самое тяжелое время: разместили их в старой церквушке с высоченным потолком. И хотя там находилась печка, которая топилась по несколько часов в день, жилье было невозможно согреть. Ребята мерзли, и однажды, чтобы согреть младшего братишку, они посадили его на печку. Хорошо, что мама оказалась близко и схватила его, но все равно ребенок получил ожоги, и Владимир Александрович с большим трудом добыл масло, чтобы их смазать.
После войны вернулись в Борисоглебск с этим же училищем, а в 1946 году Владимира Александровича вызвали через обком КПСС в Воронеж для работы в книгоиздательстве, тогда же он активно сотрудничал с газетой «Коммуна». Однако жить в Воронеже не позволили, и они поселились на станции Графская. Каждый день поездом два часа приходилось добираться на работу, два часа обратно – электричек тогда не было.
В поездах ездили много бродяг и попрошаек. Кораблинову особенно нравился один пожилой мужчина: он исполнял длинную балладу о своем рождении и жизни, упоминались в ней Софья Андреевна и Лев Николаевич Толстые и красивая крестьянка. Заканчивалось выступление словами: «Подайте незаконнорожденному сыну Льва Николаевича Толстого!». Владимир Александрович знал эти стихи наизусть и часто их цитировал. И я до сих пор помню кое-какие строчки.
Когда жили на Графской, Владимир Александрович загорелся желанием завести собаку – ребята будут ее воспитывать, гулять с ней. Но воспитатели оказались не очень старательными, а Марта, так звали молодую овчарку, – очень непослушной. Больше всего она любила носиться с ребятами по улицам. Вечерами Владимир Александрович пытался выступить в роли строгого хозяина: он садился на крылечко и призывал Марту к порядку. Но порядка не получалось. К сожалению, собака оказалась больной, и ее скоро не стало.
Была еще у моего дяди, Владимира Александровича Кораблинова, одна особенность – он с большой опаской относился к достижениям техники. Все электроприборы, телевизор были для него в чем-то пугающими.
Помню смешной случай. Жили тогда Кораблиновы на улице Клинической. Я пришла к ним, когда внезапно погас свет. Кругом горит, а у них – нет. Я, уже студентка ВГУ, заявляю: «Это пробки барахлят. И лезу на сундучок, который стоял прямо под щитком. Как же разволновался Владимир Александрович! Он со свечкой метался около сундучка и кричал: «Слезь сейчас же! Черт знает, что ты выдумала… Немедленно слезай!» Он считал, что я смертельно рискую. Но когда в квартире вспыхнул свет, хозяин посмотрел на меня с особым уважением.
Много что еще хранит моя память о Владимире Александровиче Кораблинове. И я постараюсь обо всем подробно рассказать в своих воспоминаниях читателям журнала «Кольцовский сквер».