вас я тут царь и бог

А. С. Пушкин. Из Бориса Годунова

Ю р о д и в ы й.
Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит.

Б а б а (с ребенком)
Агу! не плачь, не плачь; вот бука, бука
Тебя возьмет! агу, агу. не плачь!

О д и н (Д р у г о й)
— Все плачут, заплачем, брат, и мы.
— Я силюсь, брат, да не могу.
— Я также. Нет ли луку? Потрем глаза.
— Нет, я слюнёй помажу. Что там еще?
— Да кто их разберет?

П а т р и а р х.
(рассказ слепца)
. «Вот наконец утратил я надежду,
И к тьме своей привык, и даже сны
Мне виданных вещей уж не являли,
А снилися мне только звуки. Раз
В глубоком сне, я слышу, детский голос
Мне говорит: встань, дедушка, поди
Ты в Углич-град, в собор Преображенья;
Там помолись ты над моей могилкой,
Бог милостив – и я тебя прощу.
– Но кто же ты? спросил я детский голос.
– Царевич я Димитрий. Царь небесный
Приял меня в лик ангелов своих
И я теперь великий чудотворец! –
Иди старик.– Проснулся я и думал:
Что ж? может быть и в самом деле Бог
Мне позднее дарует исцеленье.
Пойду – и в путь отправился далекий.
Вот Углича достиг я, прихожу
В святый собор, и слушаю обедню
И, разгорясь душой усердной, плачу
Так сладостно, как будто слепота
Из глаз моих слезами вытекала.
Когда народ стал выходить, я внуку
Сказал: Иван, веди меня на гроб
Царевича Димитрия. И мальчик
Повел меня – и только перед гробом
Я тихую молитву сотворил,
Глаза мои прозрели; я увидел
И божий свет, и внука, и могилку».

Источник

1. Тайная Десятая глава Евгения Онегина

Тайная Десятая глава «Евгения Онегина»
(Восстановлена по событиям XVIII-го и XIX-го столетий)

Общее пояснение
Через римские цифры, в онегинских строфах, мною выделены строки, созданный А.С. Пушкиным.

Утопист – не утопленник!
Он очень хорош для подрыва суверенитета страны.
Через утопические идеи можно и целые народы истреблять.
Из масонской переписки.

I. Его мы очень смирным знали,
II. Когда не наши повара
III.Орла двуглавого щипали
IV. У Бонапартова шатра.
Да, Александр – не Македонский!
И не лихой гусар Задворский!
Здесь Катерины видим грех,
Назвавшей внука, как на грех,
Во след французу… Бонапарти.
А Бонапарт хоть и француз
Европе сделал, вдруг, конфуз!
Не помогли, здесь, даже карты,
Молебен в церкви, дым кадил:
Наполеон – непобедим!

I. Сей муж судьбы, сей странник бранный,
II. Пред кем унизились цари,
III.Сей всадник, папою венчанный
IV. Исчезнувший как тень зари,
Хлопот немало всем доставил.
Большой вопрос он, вмиг, поставил
Тем англичанам, пруссакам,
И всем царям, что были там.
IX. Измучен казнию покоя
Он вдруг, победою звеня,
Вернулся, быстро, вновь грозя
И не давая, всем, покоя.
Мятежный дух – неистребим!
Но и народ – непобедим!

I. Тряслися грозно Пиринеи,
II. Волкан Неаполя пылал,
III.Безрукий князь друзьям Мореи
IV. Из Кишинева уж мигал.
Восстали, здесь, уже народы,
Нет, в мире, тверже той породы,
Чем гнев народа, гнев святой,
И, может быть, совсем пустой!
IX. Кинжал убийцы, тень Макбета
Наполеона ждал удел
И он, Европе, надоел.
Наш Александр уж ждал совета
Союзом как, всех, покорить
И гнев, народный, погасить.

Друг Марса, Вакха и Венеры,
Тут Лунин дерзко предлагал
Свои решительные меры
И вдохновенно бормотал.
Читал свои Ноэли Пушкин,
Меланхолический Якушкин,
Казалось, молча обнажал
Цареубийственный кинжал.
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.

Так было над Невою льдистой,
Но там, где ранее весна
Блестит над Каменкой тенистой
И над холмами Тульчина,
Где Витгенштейновы дружины
Днепром подмытые равнины
И степи Буга облегли,
Дела иные уж пошли.
Там Пестель был, весь,для тиранов
И рать лихую набирал
Холоднокровный генерал,
И Муравьев, его склоняя,
И полон дерзости и сил,
Минуты вспышки торопил.

Сначала эти заговоры
Между Лафитом и Клико
Лишь были дружеские споры,
И не входила глубоко
В сердца мятежная наука,
Все это было только скука,
Безделье молодых умов
Забавы взрослых шалунов.
Казалось им, тогда, всё просто:
Узлы к узлам – сплеталась сеть!
Вот – заговор. Пора – присесть!
Россия стала, вновь, несносной.
Наш царь дремал, иль не вникал:
Он, с ними, Павла убивал!

Строфа XVIII (XVIII)

В союзе с Англией был Густав,
А бритт, обиды, не прощал!
Здесь возникал, уж, сговор устный,
Поднялся злой, тогда, скандал.
Дорогу – кошка протоптала!
Да и цыганка нагадала,
Что быть – двум войнам Мировым,
Да и событиям – другим!
Что конфронтация – начнется,
Пруссак же – двинется во Власть!
За счет – России! Вот – напасть!
И Мир, в Европе, вновь качнется.
Да! Наломал, наш Саша, дров…
И оказался – не здоров!

Шотланец-врач над ним «трудился»,
Чтоб заманить – в тот Таганрог.
Велье-масон – всего добился:
Зловещий получился… рок!
С тем мракобесием известным
И с офицером неизвестным,
Что на царя был так похож,
К масонам был, он, тоже вхож.
Такая версия созрела,
И сфинкс был, северный, готов.
Велье, с английских островов,
Закончил, так, всё это дело.
Жена, царя, там тож была…
Глухие были, там, дела!

Строфа XXIII (XXXIII)

Источник

Вас я тут царь и бог

ТАК ГОВОРИЛИ В СОВЕТСКИХ КОМЕДИЯХ

вас я тут царь и бог. Смотреть фото вас я тут царь и бог. Смотреть картинку вас я тут царь и бог. Картинка про вас я тут царь и бог. Фото вас я тут царь и бог

вас я тут царь и бог. Смотреть фото вас я тут царь и бог. Смотреть картинку вас я тут царь и бог. Картинка про вас я тут царь и бог. Фото вас я тут царь и бог

Кинокомедия… Это звучное, радостное, уютное слово с детства знакомо каждому человеку, родившемуся в СССР (в постсоветские годы получил большее распространение термин «комедия», ранее относившийся прежде всего к театральным постановкам).

Советский народ, как известно, был не только самым читающим, но и самым «смотрящим» в мире. В 60-е и 70-е годы прошлого века, когда на буржуазном Западе популярность кинематографа стремительно сокращалась по причине расцвета многоканального телевидения, в нашей стране «десятая муза» по-прежнему считалась важнейшим и любимейшим из искусств.

И не существовало среди кинематографических жанров ни одного, что не был бы советским людям как-то особенно дорог; однако комический жанр все-таки являлся самым дорогим и близким. Неудивительно поэтому, что и наибольшее количество крылатых кинофраз содержится именно в наших старых комедиях. Притом подавляющее большинство самых «народных» из тех кинокомедий снято набором одних и тех же великих режиссеров: Гайдай, Рязанов, Данелия, Марк Захаров. Почти все их фильмы чуть ли не полностью состоят из афоризмов.

Многие и многие подобные выражения прочно вошли в нашу жизнь, приобретя ничуть не меньшее значение, чем русские народные пословицы и поговорки. Изучение этой своеобразной культурной ниши — тексты конкретных авторов-киносценаристов, разошедшиеся на цитаты и получившие активное хождение среди всех русскоязычных людей, — дело насущное и заведомо востребованное обществом.

В книге, которую вы держите в руках, сделана попытка систематизировать цитаты из нескольких популярнейших фильмов режиссера Леонида Гайдая. Особенность его лучших комедий в том, что каждую вторую (если только не первую) реплику из них смело можно увековечивать, как сейчас принято говорить, «на бумажном носителе». Как же все-таки этому выдающемуся комедиографу удалось снять сразу столько наших любимых кинолент, в которых что ни фраза, то афоризм? В какой-то мере книга «Так говорили в кинокомедиях Гайдая» отвечает и на этот вопрос.

Не подлежит сомнению, что Леонид Иович Гайдай (1923–1993) — самый любимый кинорежиссер в нашей стране. Таким он был в советское время — таким он остался для нас и сегодня.

Целых четыре его комедии входят в двадцатку абсолютных лидеров кинопроката за всю историю СССР, причем две из этих комедий («Бриллиантовая рука» и «Кавказская пленница») занимают соответственно третье и четвертое места.

В нашей книге представлены картины «золотого периода» гайдаевского творчества. Это шесть фильмов, вышедших в течение десяти лет, — с 1965-го по 1975-й. Все эти картины по сей день любимы огромным большинством населения России, о чем свидетельствуют их нескончаемые телепоказы.

Пожалуй, в плане народной любви Гайдай обогнал даже своих главных прижизненных конкурентов — вышеупомянутых режиссеров Георгия Данелию и Эльдара Рязанова. Просто эти последние зачастую снимали довольно грустные фильмы, более близкие к жанру трагикомедии. Гайдай же никогда не изменял своему коронному коньку — оптимистической эксцентрической кинокомедии, преисполненной гротеска и внушающей зрителю чувство невероятной бодрости и радости.

Наверное, очень многие могут сказать, что большинство фильмов Гайдая они знают буквально наизусть. И уж в особенности это, надо полагать, относится к шестерке гайдаевских комедий, выбранных нами для данного издания. С помощью этой книги читатель может как проверить самого себя на предмет знания любимых картин, так и просто воскресить их в памяти с максимальной полнотой.

Реплики и диалоги для каждого фильма даются в том же порядке, в каком они возникают в кинокартине. Выбранные нами словесные «фрагменты» разнятся по величине — от реплики из двух слов до диалога длиной в страницу. Это было сделано для того, чтобы сократить до минимума цитирование, выдернутое из контекста. Нашим главным приоритетом являлась целостность и полноценность каждой отдельной фразы, диалога, сцены.

Учитывая такой подход, можно предположить, что даже те, кто по какой-то причине не видел некоторые из великих гайдаевских комедий, смогут составить о них верное представление с помощью нашего издания.

1. «Операция „Ы“ и другие приключения Шурика» (1965)

Авторы сценария: Я. Костюковский, М. Слободской, Л. Гайдай

До «Операции „Ы“» Гайдай уже успел снять крайне популярные короткометражки из жизни Труса, Балбеса и Бывалого — «Пес Барбос и необычный кросс» и «Самогонщики». Но именно первые «Приключения Шурика» стали первым же полнометражным и полноценным успехом режиссера.

После «Операции „Ы“» «проснулись знаменитыми» не только мало кому известные до этого молодые артисты Александр Демьяненко и Наталья Селезнева, но и сам Гайдай. Народ был поражен: такой комедии на советские экраны еще не попадало, даже из-за рубежа. Режиссера-постановщика следовало непременно запомнить, тем более что он же был одним из сценаристов.

Вообще-то саму идею о развеселых приключениях находчивого студента подал сценаристский дуэт в лице Якова Костюковского и Мориса Слободского. Их заявка на кинокомедию носила незатейливое название «Смешные истории» — и не больно-то выбивалась из ряда прочих легкомысленных киносюжетов тех лет. Первоначальный сценарий попал в руки начинающего режиссера Гайдая, который тут же решил доработать его до полноценной эксцентриады в духе обожаемого им Чаплина.

За пару лет до того Гайдай уже опробовал трехчастную структуру в черно-белом альманахе «Деловые люди» по новеллам О. Генри. В «Операцию „Ы“» из «Деловых людей» перекочевали восходящие комики Юрий Никулин, Георгий Вицин и Алексей Смирнов, а также отменный кинооператор Константин Бровин.

Но истории были уже совершенно другими — цветными, современными, советскими, во многом сатирическими. Сделанными на злобу дня — и вместе с тем вневременными. Годы показали, что это именно так: к 2010-м «Операция „Ы“» не устарела ни на йоту, чего не скажешь о большинстве прочих комедий полувековой давности.

Здесь еще не так много диалогов, как в «Бриллиантовой руке» и даже в «Кавказской пленнице». Но именно тут впервые проявилась отличительная черта Гайдая как режиссера и сценариста — оттачивание каждой реплики, произносимой в кадре, до максимального блеска.

Новелла первая. «Напарник»

Шурик — Александр Демьяненко

Верзила — Алексей Смирнов

Прораб — Михаил Пуговкин

Суровый милиционер — Владимир Басов

1. — Гражданин! Уступите место. Встаньте. (Пассажир)

— Если я встану, ты у меня ляжешь. (Верзила)

2. — Гражданин! Эти места специально для детей и инвалидов! (Пассажирка)

— А она что — дети или инвалиды? (Верзила)

— Она готовится стать матерью! (Пассажирка)

— А я готовлюсь стать отцом! (Верзила)

3. Ах, ты зрячий? Сейчас будешь слепой! (Верзила)

4. Ну, граждане алкоголики, хулиганы, тунеядцы! Кто хочет сегодня поработать? (Милиционер)

5. — На сегодня наряды: песчаный карьер — два человека. (Милиционер)

— Огласите весь список, пожалуйста. (Тунеядец)

6. — Есть наряд на строительство жилого дома… Цементный завод… (Милиционер)

— А на ликеро-водочный нет? (Верзила)

Источник

Сказка по щучьему веленью

На зеленых на дубравах,
В шелковистых мягких травах,
В царстве белых снежных гор
Свой вели когда- то спор
Три мальчонка, три братка,
Детки папы старика.
Вот о чем они мечтали,
Отпуская все детали:
Старший- старостою стать,
Средний- в небе полетать,
А младшой, как видит бог-
Царь скорее чтобы сдох.
Годы мчались, годы шли,
Все, конечно, подросли,
Помогать по дому стали,
Жизнь сложна, ушли печали,
Третий брат, хоть в мозг стучи,
Спит Емеля на печи,
Так младшому имя дали,
По началу, осуждали,
Что к печурке он «прирос»,
Ну, какой с него тут спрос.
Так подкралось, словно мрак,
Кличка- папенькин дурак.
Братовья давно женились,
А к Емеле относились,
Ну, дурак, с него что взять,
Ведь не будешь воевать.
Но однажды все случилось,
Словно в сказке получилось,
Вот об этом я сейчас
И поведаю для Вас.
Как- то Мотя и Макар
Собралися на базар,
Ну, а наш печной дурак
Душу нежил как варнак.
Дело двигалось к обеду,
Он с котейкой вел беседу
По утру в двадцатый раз,
Что сказать тут- лоботряс.
Две невестки сыр месили
И Емелю попросили
За водой к реке сходить:
«В доме капли нет испить».
А Емеля им в ответ:
«Я б сходил, желанья нет,
За окном мороз трещит,
Здесь тепло, цветет самшит,
Я укроюся шубейкой
И беседую с котейкой».
А невестки хором жгут:
«Вот братья с Сенной придут,
Мы расскажем о скандале,
Чтоб гостинцев не давали
Тем, кто нам не помогал
И работу избегал».
Тут Емеля с печки встал,
Свой тулуп, топор достал,
Ведра взял и налегке
С песней двинулся к реке.
Подрубил в реке ледок,
Намахался, даже взмок,
Ведра с верхом зачерпнул,
В прорубь глянул и зевнул,
Там щетинясь, с его руку,
На плаву увидел щуку.
Изловчился наш пострел-
Сразу щукой овладел.
Предвкушая сладки дни,
Слюни сразу потекли.
Вдруг послышалась мольба,
Щучья, блин, тряслась губа:
«Отпусти меня Емеля,
Я не враг, не пустомеля,
Все, что хочешь, услужу
И по царски награжу.
Ждут меня малые детки,
Отпусти меня из клетки».
В обещания не веря,
Рот раскрыл дурак- Емеля
Да и щуке говорит:
«Чем докажешь? В очи зрит».
«Все, что хочешь, загадай,
Только вольную отдай,
Вслух скажи всего шесть слов
И приказ уже готов».
Парень наш недолго думал,
Понимая плоский юмор,
В раз, что надь, сообразил,
Шепоточком пробубнил:
«Мне по щучьему веленью,
По Емелину хотенью
Ведра тропочкой прямой
Шли бы Вы одни домой».
Только слово произнес,
С щуки сразу снял вопрос,
В прорубь с охом опустил
Да и к дому потрусил.

Вот везет же дуракам,
Как породистым быкам.
Ведра в дом одни шагают,
А на них собаки лают
Да дивится весь народ,
Чудеса как в Новый год.
Ведра в избу под навес,
А дурак на печь полез.
День за днем опять ползет,
А зима ферзем идет.
Вот однажды поутру
Бабы сеяли муку,
Чтоб за день хлебов напечь,
Значит надо печь зажечь.
Как хватились- дров- то нет,
Бабка им дает совет:
«Вы пошлите за дровами
Дурака, не суйтесь сами,
Он наколет, принесет,
Так, глядишь, и Вас спасет».
Вот они давай просить
За дровам на двор сходить,
А Емеля им в ответ:
«Я б сходил, желанья нет,
За окном мороз трещит,
Здесь тепло, цветет самшит,
Я укроюся шубейкой
И беседую с котейкой».
А невестки хором жгут:
«Вот братья с Сенной придут,
Мы расскажем о скандале,
Чтоб гостинцев не давали
Тем, кто нам не помогал
И работу избегал».
Тут Емеля вспомнил щуку
Да про щучью ту науку,
Враз, что надь, сообразил,
Шепоточком пробубнил:
«Мне по щучьему веленью,
По Емелину хотенью
Ты ступай топор во двор,
Наколи-ка дров в притвор,
А дрова пускай с усами
В печку лезут тоже сами».
Только слово произнес,
Как топор пошел в разнос,
Дров с полвоза нарубил
И на место попилил.
Месяц спал Емеля тихо,
Не хватало его лихо,
Только в дом прошла молва,
Что закончились дрова.
Бабьих дел в избе по горло,
Вот невесток и поперло,
Что дурак на печке спит,
А дров в сарае дефицит.
Вот они давай просить
За дровами в лес сходить,
А Емеля им в ответ:
«Я б сходил, желанья нет,
За окном мороз трещит,
Здесь тепло, цветет самшит,
Я укроюся шубейкой
И беседую с котейкой».
А невестки хором жгут:
«Вот братья с Сенной придут,
Мы расскажем о скандале,
Чтоб гостинцев не давали
Тем, кто нам не помогал
И работу избегал».
Тут Емеля с печки встал,
Свой тулуп, топор достал,
Снял веревку со гвоздя,
Лень и скуку превзойдя,
И направился во двор,
Помня женский приговор,
В сани сел, эх, красота:
«Открывайте ворота!»
А невестке ржут, как тать:
«Лошадь будешь запрягать?»
«Лошаденка- то худа,
Открывайте ворота!»
Сам Емеля шепчет щуке,
Чтоб по щучьей той науке:
«Ну-ка дровенки Вы сани
В лес катитесь-ка Вы сами».
Только слово произнес,
Сани кто-то сам повез.
Мчатся сани, давят лбом,
Снежна пыль стоит столбом.
Путь лежал чрез белый град
И Емеля был бы рад,
Что б братья его родные,
Торгаши с Сенной блатные,
Привезли гостинец в дом,
Было б все тогда путем.
Вот и град, народу тьма,
Крики, ругань, кутерьма,
Сани давят, сани мнут,
Люди стонут, кони ржут,
Всяк прохожий норовит
Побатух дать от обид.
Вот и лес, кака краса,
Сосны рвут под небеса,
Снег равниною лежит,
Только ветер мандражит,
Сани встали, вот так глушь,
Слава Богу нет чинуш.
Тут Емеля принагнулся,
В рукавицу улыбнулся:
«Мне по щучьему веленью,
По Емелину хотенью
Ты, топор, ступай руби,
Только ели не губи,
Выбирай дрова посуше,
Да не трогай вековушек,
А дрова валитесь в сани
Да вяжитесь там же сами».
Впрок и так на всякий случай,
Вспомнив хвост липучий щучий,
Приказал Емеля враз
Срубить палку про запас.
Вот топор нашел елину,
Наспех выстрогал дубину,
Бросил поверху на воз,
Сам нырнул на дно в лесхоз.
«Ну, теперь гоните сани,
Ближе к дому, правьте сами»,
На дрова Емеля сел,
Песню тихо засвистел.
Сани гонят, сани жгут,
А Емелю в граде ждут,
Те, кого надысь обидел
Или просто не увидел,
Ждут, чтоб сразу оконфузить
И немножко помутузить.
Видит дурень плохо дело,
Защищаться не умел он,
Вспомнил сразу про дубину,
Что тесал топор с елины
И тихонько говорит,
Сам в снегу уже лежит:
«Мне по щучьему веленью,
По Емелину хотенью,
Ты, дубинка, им слегка,
Обломай- ка всем бока».
Только слово произнес,
Как пошла она в разнос,
Бьет потешных по бокам,
Только стоны по кустам.
Наконец домой явился,
Даж слегка не запылился,
Скинул валенки, тулуп
И на печку чрез уступ.
Время балует и лечит,
Словно хрюшка бисер мечет,
Все, что сделано- не зря,
Слух до батюшки царя
Докатился, что дебил
С полк народу подавил.
Раззадорился наш царь,
Всевеликий государь
И штабному офицеру,
Как простому камергеру,
Приказал злыдня найти
И в колодках привезти.
Вот служивый все узнал,
Форсу взял, как генерал,
И в избу, что указали,
Бабы местные сказали,
Важной поступью зашел,
Дурня нашего нашел
И по царскому веленью,
По его распоряженью,
Приказал Емеле он,
Слыша бабий тихий стон,
Одеваться побыстрей,
Взять с собою сухарей,
На поклон к царю идти,
Так как не на чем везти.
А дурак ему в ответ:
«Я б пошел, желанья нет».
Тут служивый так вспылил,
Что затрещину вкатил,
А Емеля тихо, тихо,
Не будить чтоб в звере лихо,
В кулачок свой прошептал,
Чтоб не слышал генерал:
«Мне по щучьему веленью,
По Емелину хотенью,
Ты, дубинка, так, слегка,
Обломай ему бока».
Он и бегал и вопил,
Так, что выбился из сил
И домой, наверно к ночи,
Так как не было уж мочи,
Возвернулся наш посол,
Вот такой там произвол.
Царь, для форсу, осердился,
От посла отворотился
И сквозь зубы процедил:
«Не посол ты, а дебил!
Гнать посла сейчас взашей
С глаз моих, да побыстрей!»
А всеумному вельможе,
С толстой, наглой, круглой рожей,
Приказал мальца достать,
Чтобы властью наказать.
А еще добавил строго,
Уходя, уже с порога:
«Приведешь, так награжу,
Нет, так на кол посажу».
Пригорюнился скупец:
«Что же делать, аль конец?»
Приезжает в деревушку,
Входит тихонько в избушку
И невесток вопрошает:
«Может скажет кто, аль знает,
Как к Емеле подойти,
Чтоб не сбить его с пути?»
А невестки- то как рады,
Им не надо и награды,
Сам вельможа к ним зашел,
К разговору снизошел!
Все, что надо, доложили,
Все по полкам разложили,
Что он любит, что трендец,
Он такой же, как отец.
Накупил скупец изюму,
Шапку соболью, как куму,
Черносливу и халвы,
Жаль своей- то головы,
Посулил кафтан красивый,
Сам- то весь такой учтивый,
Дурня надо поощрять,
Чтоб башку не потерять.
И дурак, как мед, растаял,
Даже пес в сенях залаял,
Слыша лесть чужого дяди
И чего пришел он ради?
Вот Емелю как разводят,
А он думал его модят.
Вот в глаза вельможе зрит,
В такт Емеля говорит:
«Ты ступай сам наперед
Да готовь к параду взвод,
Я к Вам сам сейчас приеду,
Не намедни, а к обеду».
Наш скупец пришел к царю
И докладвает ему:
«Я, наш царь ты государь,
Буду краток как и встарь,
Не пришлось мне мелочится,
Чтобы цели той добиться
И истратил злотых пять,
Было некогда считать,
Он хоть дурень безмозговый,
Но телесно- то здоровый,
Накупил ему изюму,
Шапку соболью, как куму,
Черносливу да халвы,
Привезли аж из Москвы,
Через час сказал что будет,
Верю я его причуде».
А тем временем Емеля,
Хоть и кончилась неделя,
Направляется к царю,
На печи пылит во всю.
В град приехал, все дивятся,
Да с испугу сторонятся:
«Эко выдумал дурак,
Он подавит всех собак!»
А вельможа тут как тут:
«Проходите, Вас уж ждут!»
С печи слез, в дворец заходит,
Где альков, царевна бродит,
Смотрит, как- то, свысока,
С видом старца- знатока.
Тут Емеля обалдел,
Влюбчив был он, наш пострел,
Красотой был очарован,
Словно цепью был прикован,
С места тронуться не мог,
Даже чуть немного взмок.
Да и шепчет тихо в руку,
Вспомня щучью ту науку:
«Мне по щучьему веленью,
По Емелину хотенью,
Пусть сегодня царска дочь
В меня втюрилась бы в ночь».
Сам прошел в покои царски,
Сразу понял- нет отмазки
За народ, что подавил:
«Я ведь их не загубил».
Царь простил на первый раз,
Но издал такой указ:
«Всем строптивым, кто перечит,
Люд мой в царстве искалечит
Или просто сей указ,
Что написанный для Вас,
Не исполнит- будет бит
Или мой палач казнит».
Наш пострел на печку сел,
Сухаря достал, поел
И домой, что было сил,
Наспех сразу попылил.
Печь раздвинула углы,
Зарумянились угли,
На свое присела место,
Ждет, когда замесят тесто,
А Емеля стал зевать,
Дома он, ложится спать.
Только ночь темна прошла,
День вступил в свои права,
Во дворце и крик, и слезы,
На дворе трещат морозы,
Только Марье не до них,
Нужен ей теперь жених.
Стала батюшку просить,
Стала пуще голосить:
«Выдай замуж за Емелю,
Я даю тебе неделю,
Если парня не найдешь.
Я устрою всем дебош».
Что тут делать, как тут быть,
Как Марьяну отлучить?
Вот зовет опять вельможу,
Плюнуть хочется так в рожу,
Зная все его повадки,
А мечты, довольно гадки,
Только он, язви его,
Для блаженства своего,
Всю родню свою продаст,
В этом мастер- высший класс.
«Вот что, добрый господин,
Нужен парень мне один
И на все тебе неделя,
А зовут его Емеля!»
Как бы вскользь добавил строго,
Уходя, уже с порога:
«Приведешь, так награжу,
Нет, так на кол посажу».
Пригорюнился скупец:
«Видно травит… царь- отец.
Опыт есть и если надо,
Да еще фартит награда,
Я в лепешку расшибусь,
Но деньжат своих добьюсь».
Накупил вина, закусок,
Прикупил еще огузок
Да обещанный кафтан,
Для солидности- кальян.
Приезжает в деревушку,
Входит тихонько в избушку,
Все из котомки достает,
К дурню с важностью идет.
«Царь простил тебя, ты знаешь,
Знаю все, о чем мечтаешь,
Марьи вот привез подарок,
Он хоть мал, но без запарок,
Все от Марьиной души,
Посмотри как хороши!
Выпьем вместе за здоровье
За нее с тобой, с любовью,
Ты накинешь свой кафтан,
По заказу он соткан,
Кинем в сани свои кости
И поедем к Марье в гости.
Ты, я вижу, очень рад,
Ты ж мне друг, почти собрат».
Захмелел печной дурак,
А вельможа- то как рад,
Тело сонное в повозку
Погрузил, накрыл неброско
И к царю его повез,
Царь смеялся аж до слез.
«Дело сделано умело,
Дурня в бочку нужно смело
Закатать и засмолить,
Будет с Марьей в бочке жить!»
Бочку бросили в пучину,
Чтоб не портить гильотину,
Попрощалися кретясь
До землицы наклонясь,
А чтоб с сердца снять кручину,
Дочки раннюю кончину,
Царь собрал своих бояр,
Приготовил самовар
И отметили прощальню,
По дочурке повивальню.
Долго- ль на море носило,
Только Марья вдруг спросила:
«Сколько ж можно гвалт терпеть?
Лучше сразу умереть,
Ты б Емелюшка, пардон,
Сделал б так чтоб выйти вон».
Наш Емеля не дурак,
Пошептал себе в кулак,
И волна тот час взбесилась,
Бочка на брег опустилась.
Вышли на берег пустой,
Парой влюбчивой такой,
Под ногами лишь песок,
Нет ни камня, ни досок.
Море, небо, брега даль,
Марью бросило в печаль.
Долго ль брегом их носило,
Только Марья вдруг спросила:
«Жить- то будем где с тобой,
Ты ж Емеля мой герой!
Нам бы квелую избушку,
Чашку, ложку да подушку,
Будем жить да поживать,
Есть где будет зимовать».
Кочевряжился Емеля,
Так прошла одна неделя,
Жить без дома дело дрянь,
Будто бомж ты или пьянь.
Пошептал в кулак Емеля,
Он теперь не пустомеля,
Он теперь, как есть, творец,
Вырос каменный дворец.
А кругом луга земные,
Птицы чудные лесные,
Бьет родник из- под земли,
Шум стоит от слуг возни.
«Поселились, слава богу,
Замостить теперь дорогу
В царстве надобно своем
и торговлю разовьем».
Тут неведомая сила,
Марья вдруг опять спросила:
«Ты мой муж и мне под стать,
А нельзя- ль красавцем стать?»
Тут Емеля лихо встал
И тихонечко сказал:
«Мне по щучьему веленью,
По Марьянину хотенью,
Стать красавцем сразу мне,
Чтоб понравиться жене!»
А тем временем наш царь,
Превеликий государь,
Вышел в свите на охоту,
Ведь нашел себе работу:
Диких уток пострелять,
Зайцев в поле погонять,
Отдохнуть душой и телом
И продумал все умело,
День, другой гулять на воле,
Ночевать в лесу, аль в поле,
Увильнуть от царских дел,
Кто б перечить- то посмел?
На другой погожий день,
Там еще растет сирень,
Едут по лугу лесному
Ко секрету запасному,
Глядь, а по верху дерев,
Шпиль торчит и флюгер Лев.
«Кто же здесь без мово спроса,
Так ведь не было ж вопроса,
Ставил писаный дворец?
Я тут царь и Вам отец!
Мне чтоб к вечеру узнать
Кто живет здесь князь аль тать!»
Слуги бросилися к замку,
Не писать же телеграммку,
Сами выспросят, узнают:
«Арестуем их»- мечтают-
«Приведем к царю на пост,
Чтоб чинил им всем допрос».
На подходе врат их, стража
Не дала им пикнуть даже,
Всех скрутила и взашей
Погнала как малышей
На поклон к своей княжне,
Сами едут на коне.
Пали слуги на колени
От таких- то впечатлений
Да давай княжну молить,
Чтоб к себе расположить.
Марья сразу поняла,
Что царевы здесь дела
И спокойно так, немножко,
Покосилася в окошко,
Тихо с лаской говорит,
Как посол миротворит:
«Вот что, добрые миряне,
Мы столбовые дворяне,
Приезжайте в гости к нам,
Рады будем всем чинам».
Царь с прислугою своей,
Не считая егерей,
В гости прибыл, уж не злясь,
Только рот раскрыв дивясь.
Марья спряталась за штору,
Уподобившись актеру,
А Емеля вышел в свет,
Раздавая всем привет.
Вот и пир, сидят все гости,
Нет уже прошедшей злости,
Медовуху льют рекой,
Все довольные собой.
Но невольно царь с вопросом,
Да еще с каким запросом,
Князю хитро задает,
Словно песенку поет:
«Кто ты? Кто отец и мать?
Я же царь, мне нужно знать!
И потом при том при всем
Кто построил этот дом?
Кто посмел без дозволенья
И без царского решенья
Без документа здесь жить?
Это надо заслужить»!
«Ну, начнем все по порядку,
Да, поешь ты очень сладко,
Марья, солнце, выходи
Да на папу погляди,
Он ведь любящий отец,
Счастье выковал кузнец
Для тебя и для меня,
Разлюбезная родня.
Я тот самый есть Емеля,
Может вмазать сапропеля
Ему в голову с ромашкой,
Чтоб не мучался бедняжка
От тоски, что загубил
Дочь невинную, дебил.
Прикажи- ка Марья рати,
Чтоб побили царску братью,
Ну, а всех его служак,
В море кинем просто так».
Испугался царь- надежа:
«Ты не сделаешь так, боже!
Пощади нас князь- мудрец,
Веди дочку под венец».
Тут и свадебку сыграли,
Ели, пили, пировали,
А в довесок ко всему
Царство отдали ему.
Так сбылась мечта из детства,
Дурень править стал наследством.
Сказка выдумка, но все же,
Дураков гнобить не гоже,
Каждый мыслит по уму,
Что бог дал, по разуму.
И не надо чтить свой нрав,
Жизнь рассудит кто же прав.

Источник

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *