византийское наследие на руси кратко
Византийское наследие Руси
Христос Вседержитель (Пантократор)
Византия возникла, когда Римская империя, владевшая большей частью Европы, распалась под бесчисленными ударами варварских племен и античная культура ушла в прошлое, уступив место совершенно новому явлению – эпохе средневековья, отличавшейся иными ценностями и мировоззрением.
Восточная империя стала последним островом, где сохранились свойственные Риму идеи мировой монархии, императорской власти и римского владычества. Это государство, сочетавшее в себе традиции Запада и элементы культуры Востока, оказалось окружено многими языческими народами и противостояло мраку средневековых варварских королевств, сохраняя очаг высокой цивилизации.
Важным аспектом культуры Византии искони являлся синтез мощной, централизованной власти и православной христианской церкви. Эти две составляющих, на которых зиждились основы византийской государственности, подпитывали друг друга, что, по мнению многих историков, стало причиной долгой жизни империи, на десять веков пережившей своего западного брата. Во многом этот союз определял мировоззрение византийцев, путь развития искусства в Византии и отношения с другими странами.
Участвуя в дипломатических сношениях с вождями языческих племен, византийские послы вели диалог с более высоких позиций, обосновывая это не только цивилизационным преимуществом перед племенами варваров, но и огромным авторитетом императорской власти. Это неравенство так же стало причиной того, что Византия предпочитала использовать народы, отстававшие от нее в развитии, в качестве военной силы при сопротивлении внешним врагам с Востока, не сближаясь ни с одним из них.
Однако, оставаясь во тьме языческих верований, Русь не могла претендовать на то, чтобы присоединиться к кругу наиболее влиятельных стран континента. Преодолеть этот рубеж, отделявший Киев от западной цивилизации, могло лишь одно – принятие христианства.
Княгиня Ольга, о правлении которой сложено немало легенд, стала первой главой древнерусского государства, принявшей крещение. Тот факт, что ее крестным отцом стал сам император Константин, говорит о том, что Византия решилась расширить свое влияние на Русь путем христианизации и признала ее равным союзником. Последующее принятие христианства по греческому образцу окончательно утвердило Русь в качестве преемника византийских традиций во время правления внука Ольги Владимира, женившегося на сестре императора Анне.
В русские земли устремляются многочисленные иконописцы, архитекторы и священники, чья главная цель заключалась в том, чтобы нести свет истинной религии вчерашним неотесанным, грубым варварам и нынешнем братьям во Христе. Отныне и впредь византийское влияние на Русь проходило в русле православной религии.
Началось строительство храмов в крупнейших городах Руси. Многие церкви возводились знаменитыми греческими зодчими по византийским образцам. При Ярославе Мудром в Киеве и Новгороде возводятся две Софии – храмы, призванные быть равными по своему величию знаменитой Софии Константинопольской, обращенной в мечеть султаном Мехметом II после завоевания Византии в XV веке. Эти храмы имели колоссальное значение для Руси, так как они подчеркивали избранное положение русского князя, получившего из рук императора Восточной Римской империи знамя христианства.
Одним из искусств, принесенных на Русь из Византии, стало мастерство мозаики. Мозаика как средство украшения поверхности пола и стен было известно с древнейших времен, она особенно широко использовалась для внутренней отделки домов богатых римских патрициев. И по сей день можно увидеть прекрасные образцы мозаики в Эфесе и Помпеях. В Восточной Римской империи мозаика обрела совершенно иной смысл – вместо того, чтобы радовать взгляд знати, она использовалась греческими зодчими для создания завораживающего эффекта во время церковных богослужений. Этому способствовало византийское изобретение – смальта, особый вид мозаики из искусственно окрашенных кусочков, покрытых тончайшим слоем золота.
В сумеречном свете горящих свечей настенные изображения святых, выполненные в смальте, сияли и создавали неземную атмосферу в храме, побуждая прихожан к благочестию и смирению. Этот вид мозаики широко использовался в украшении Киевской Софии, главном соборе Древней Руси, ставшем культурным, политическим и духовным центром государства. Пол, алтарь и центральный купол были декорирован орнаментальными композициями. Над широким пространством храма, в зените главного купола, находилось традиционное изображение Иисуса Пантократора («Вседержителя»).
Грозный лик Христа, призванный вселять в смотрящего трепет и страх перед мощью Властителя мира, был выполнен в византийской традиции рукой высочайшего мастера. Также смальтой выполнена шестиметровая фигура Богородицы Оранты («Молящей») в своде главного алтаря. Величественная Богоматерь, воздевшая руки к небу в молитве к Господу, считалась одной из покровительниц земли русской, ее небесной заступницей.
Также на Русь из Византии пришли и каноны иконописи. До XVI века она была единственным видом русского изобразительного искусства, пока ее не потеснили более светские, например, парсуна – портретное изображение человека. Обратная перспектива, отсутствие объема и прочие законы иконописи, пришедшие из Византии, подчеркивают, что иконописец изображает не горний мир, а мир Неба, где все выглядит иначе, чем на земле. Одной из древнейших икон, унаследованных от греков, является Владимирская Богоматерь, знаменитая чудотворная икона, попавшая к Юрию Долгорукому из рук константинопольского патриарха Луки Хризоверха.
Более поздние иконы создавались иконописцами Владимиро-Суздальской и Новгородской земли под впечатлением от византийских образов. Работы русских мастеров перенимали греческую одухотворенность, гармонию и выразительность. Ярким примером древнерусской иконописи является «Ангел Златые Власы» Симона Ушакова, где изображение волос Ангела выполнено с помощью тончайших нитей сусального золота. Благородным металлом знаменитый мастер придал иконе неземной, божественный свет.
После завоевания Руси монголо-татарами многосторонние связи с Византией на время прекратились. Страна страдала от гнета чужеземного господства и не могла проводить активную внешнюю политику, сконцентрировавшись на внутренней междоусобной борьбе, всячески подогреваемой со стороны Орды. Необходимость князей сражаться друг с другом за ярлык на великий княжеский стол во Владимире отвлекала их от противодействия внешним врагам. Развитие культуры существенно замедлилось из-за необходимости выплачивать ордынский выход, составлявший существенную часть населения и имущества Руси.
Новый виток отношений Руси и Византии состоялся лишь в XV веке, когда московский князь Иван III сумел объединить под своим знаменем раздробленные русские княжества и положить конец монгольскому владычеству. Все свои действия он направил на установление централизованной власти на всех русских землях и подчинение их Москве. Для этого он начал вмешиваться в дела религии, стремясь заручиться поддержкой православия и создать подобие византийского симбиоза институтов государства и церкви.
Второй женой Ивана III стала принцесса Софья Палеолог, племянница последнего византийского императора Константина XI. Династические браки между членами византийского и русского правящих домов не были редкостью – например, Владимир Мономах, внук императора Константина IX Мономаха, намеренно подчеркивал высокое происхождение, дававшее ему преимущество перед другими князьями. Однако брак с Софьей имел особое значение для вновь воссоединившейся Руси.
Ангел златые власы
В 1453 году Константинополь был завоеван турецкими войсками, и Византийская империя навсегда исчезла с карты Европы. Главный оплот православия находился в руках иноверцев, и это подтолкнуло Ивана III к принятию новой политической идеологии. Москва становилась Третьим Римом, который не падет, подобно двум предыдущим, а будет существовать вечно, как новый центр христианства.
Заключив брак с Софьей Палеолог, московский князь подчеркнул свое право на то, чтобы считаться наследником Византийской империи. На этой почве был заимствован герб Восточной Римской империи, двуглавый орел; позже был принят царский титул, учреждено патриаршество. Связанные с Византией символы власти, шапка Мономаха и клобук императора Константина, стали обязательными царскими регалиями.
В дальнейшей истории Руси византийское наследие сыграло отнюдь не последнюю роль. Можно вспомнить и принятие Петром Великим титула императора, и давнюю мечту многих русских государей об освобождении Стамбула и его возвращении в лоно православной церкви.
Даже многие века спустя, во время Отечественной Войны 1812 года, Наполеон называл своего противника Александра I «подлинным византийцем», подразумевая неограниченную власть российского императора в своем государстве. Византия дала огромный толчок к развитию традиций правления, культуры, религии в России и значение византийско-русских отношений поистине велико.
Россия — наследница Византии?
Сергей Иванов объясняет, как понимать расхожую идею о том, что Россия — преемница Византии: что мы действительно унаследовали, а что связано исключительно с позднейшими мифами и полузабытыми политическими играми России и Европы
— Что значит преемственность одной страны по отношению к другой? Очевидно, это можно понимать совсем по-разному: речь может, например, идти о культурной преемственности, а может — о династической. Есть ли между Византией и Россией какая-то династическая связь?
— Нет, про это вообще не может идти речи. У Константина XI Палеолога, последнего императора Византийской империи, героически погибшего на стенах Константинополя 29 мая 1453 года, не было детей, но был младший брат Фома. Он жил на Пелопоннесе и успешно бежал от турок. У него было двое сыновей и две дочери, одна из которых, Зоя, вышла замуж за Ивана III. Но права на корону, разумеется, принадлежали не ей, а старшему сыну Фомы Андрею. Андрей даже приезжал погостить к сестре в Москву, когда она уже была царицей, но никакого интереса к нему тут никто не выразил. Сам он был шалопаем, у него никогда не было денег, и в конце концов он продал свой титул французскому королю. Так что, строго говоря, эти короли и имели право на византийский престол.
— Тогда в каком смысле Россию называют преемницей Византии?
— Иногда говорят, что Зоя привезла с собой из Византии двуглавого орла, который стал гербом Московского государства, и таким образом символически сделала Москву преемницей Византии. Но это тоже полная ерунда. Во-первых, двуглавый орел был символом не Византийской империи, а семейства Палеологов. Во-вторых, Зоя приехала в Москву в 1472 году, а этот орел появляется в московских документах только в 1490-х, спустя много лет после того, как она вышла замуж.
Красновосковая вислая печать Ивана III c Жалованной, меновной и отводной грамоты великого князя московского Ивана III Васильевича его племянникам князьям волоцким Федору и Ивану Борисовичам. 1497 год © Виртуальная выставка к 1150-летию зарождения российской государственности
Но дело даже не в этом. Важнее то, что в идеологии Московского царства этого времени нигде не видно, чтобы византийское наследие было хоть кому-нибудь интересно.
— Откуда же взялась эта идея?
— В XV веке в Италии думали о том, как закрыться от османов, строили какие‑то коалиции. В конце концов итальянцам пришла в голову мысль попытаться соблазнить московитов их мнимым византийским наследством — пусть думают, что обладают правами на константинопольский престол. Это прямо формулирует венецианский сенат в 1473 году. Но московиты совершенно на это не повелись: тогда Московское Великое княжество еще было локальным государством, и до таких отдаленных мест, до большой мировой политики ему было далеко — разобраться бы с ближайшими соседями.
Единственными людьми, которые обратили внимание на эту идею, были греки, которые бежали в Москву от турок: например, митрополит Зосима, который, действительно, в 1492 году в пасхалии назвал московского царя новым Константином, а Москву — новым Константинополем. Никакого интереса у московитов это тоже не вызвало.
Греки вообще то и дело напоминали московитам, что они — последние на свете православные (действительно ли это так, они не знали, и им это было совершенно неважно). Именно в этом контексте, а не в смысле обоснования прав Москвы на какое-то наследие, и возникает прообраз словосочетания «Москва — Третий Рим». В XVI веке старец Филофей Старец Филофей (1465–1542) — монах псковского Спасо-Елеазарова монастыря. пишет два трактата, один из которых посвящен борьбе с астрологией, а другой — борьбе с содомским грехом. И в конце обоих он пишет, что Московия — это новое Ромейское царство (как называли себя византийцы), то есть царство православия, а у нас астрология и содомский грех. И эта мысль тоже не привлекла никакого внимания московитов и еще долгое время оставалась очень второстепенной.
— Когда эту мысль наконец усваивают в Москве?
— Она становится важной в конце XVI века. В 1589 году Борис Годунов решил вырвать у восточных патриархов согласие на то, чтобы в Москве появилось свое независимое патриаршество. Тогда идеологи вынули откуда-то формулу «Москва — Третий Рим» и некоторое время ею играли: Второй Рим пал, а мы Третий Рим, поэтому давайте нам патриарха. Но, получив патриаршество, эту идею тут же снова забыли, и она оставалась совершенно невостребованной до середины XIX века.
— А как же Екатерина II и ее Греческий проект?
— Она вообще не знала про существование старца Филофея. О нем не знал и Карамзин: Филофей ни разу не упоминается в «Истории государства Российского». Тексты Филофея, совершенно забытые, лежали в рукописях, главным образом у старообрядцев.
— Откуда же Екатерина взяла эту идею?
— К ней, опять же, приезжали греки и говорили: «Идите скорее нас спасать». И она решила, что это замечательный идеологический конструкт: она возродит государство, и на его престоле будет сидеть ее внук Константин. Это была чисто политическая конструкция, которая не имела никакого отношения к идее «Москва — Третий Рим».
Великий князь Константин Павлович. Копия неизвестного художника по оригиналу Александра Орловского. Первая четверть XIX века © Wikimedia Commons
— Между тем на Западе к этому времени уже возник стереотип о Византии как о деспотии, бюрократии и так далее.
— Да. Этот образ на Западе возникает как раз в XVIII веке. Еще в XVI веке в разных странах по разным причинам интересуются Византией: в Германии византийские тексты публикует Иероним Вольф, во Франции Византией занимается Пьер Жиль. В XVII веке слово «Византия» все еще используется без всякого отрицательного смысла. А вот в XVIII веке приходят философы Просвещения, которые, начиная с Монтескье, Византию ненавидят. Возникает этот черный миф, который потом продержался до середины ХХ века.
— Но это не помешало Екатерине принять решение о возрождении Византийской империи.
— Она переписывалась по этому поводу с Вольтером, и он был очень ее планами недоволен. Он говорил: скорее идите и освобождайте Афины, вы же такая просвещенная и должны понимать, что Афины — главное. Но Екатерина, которая очень уважала Вольтера, тут была тверда как камень: может, вам и важны Афины, а вот мне как православной государыне важен Константинополь. Не то чтобы она знала что-то про Византию, но у нее были свои обязательства.
— Каким образом и когда возникший на Западе образ порочной и мракобесной Византии превратился в России в свою противоположность?
— Это довольно поздняя вещь. Чаадаев писал Пушкину, что в России, грубо говоря, все так плохо, потому что она все взяла у Византии, а Пушкин возражал, что Византия, конечно, плохая, но Россия взяла у нее только хорошее. То есть они абсолютно верят в этот отрицательный миф: другого взгляда, кроме европейского, у них, естественно, нет, они и переписываются по-французски.
В середине XIX века приходит славянофильство, которое тоже двусмысленно относится к Византии: славянофилы говорят, что Византия хороша только тем, что принесла православие, а в остальном ничего хорошего в ней нет: она славян угнетала. Даже Тютчев, благодаря которому Византия наконец выходит на авансцену, на самом деле ее не любит. Отсюда и происходит этот странный кульбит:
«…И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Вновь осенят Христов алтарь».
Пади пред ним, о царь России, —
И встань как всеславянский царь!
То есть этот древний храм Святой Софии нужен только потому, что, когда царь его завоюет, он получит моральное право подчинить себе все славянские земли. Сама Византия в этой конструкции вообще не нужна.
Русские военные в Грузии во время Русско-турецкой войны. Фотография 1878 года © Lithuanian Art Museum / Europeana
Это совпадает с еще одной идеологической линией: Россия хочет расчленения Османской империи. В 1877 году начинается Русско-турецкая война, а в начале 1878 года русские войска оказываются в предместьях Константинополя. В этот момент Россия наконец ощущает свое призвание. Возникает псевдовизантийский стиль в архитектуре, и вплоть до 1917 года идея наследования Россией Византии развивается по нарастающей.
— Можно ли сказать, что в России те же западные стереотипы о Византии вдруг перекрашиваются, из отрицательных превращаются в положительные?
— Что в это время значит концепция наследования? Каким образом и что мы наследуем Византии?
— Миф всегда прост: мы — православные, и значит, мы получили от православной Византии все. Более того, тут же выясняется, что и она от нас много получила: у славян была община, которую они принесли в Византию, и Византия так долго прожила именно потому, что у нее, как и у нас, у русских, была крестьянская община. Так что, получается, мы были одним и тем же.
«Всё», которое мы якобы получили у Византии, — это, во-первых, идея царства: шапка Мономаха (в действительности ее ордынский хан Узбек подарил Ивану Калите, но она была объявлена шапкой византийского императора Константина IX Мономаха, якобы подаренной им своему внуку Владимиру Мономаху), бармы, держава, скипетр, трон. Таким образом, мы как бы перенимали идею самодержавия: самодержец ни перед кем не отвечает. В действительности в Византии природа императорской власти была совершенно иной.
Дальше — отсутствие сословий: якобы в Византии и у нас нет сословий, потому что тут все — подданные государя.
В-третьих, идея о том, что и в Византии, и у нас — государственная церковь. Это неправда: в Византии церковь не обладала той независимостью, которая была у западной церкви, но тем не менее она была в каком-то смысле автономной. Известны случаи, когда патриархи проклинали императоров, не пускали их в церковь и так далее. В Москве с Филиппом Колычевым Филипп Колычев (1507–1569) — митрополит Московский и всея Руси Филипп II, обличавший опричников Ивана Грозного. этот номер не прошел: как только он стал что-то говорить, Малюта Скуратов его взял и удушил. Так что на Руси церковь, действительно, всегда была стопроцентно зависима от власти, но это не имело ничего общего с Византией. Вообще-то, можно возражать по каждому пункту.
— Как это представление о мифической Византии менялось с конца XIX века до сегодняшнего дня?
— После большевистской революции Византия надолго вообще исчезла — про нее никто особенно не думал. Было время, когда это слово было вообще запрещено, но и в другие периоды, например в канун празднования 800-летия Москвы, она была не особенно релевантна.
В новое время, уже в совсем иных обстоятельствах, в условиях идеологического вакуума, люди начали искать какой-то третий путь, какие-то корни, которые бы помогли обосновать то, что Россия — не Восток и не Запад. И снова вспомнили о Византии.
Императрица Ирина с сыном
Константином VI. Миниатюра из Лицевого летописного свода Ивана Грозного. Ориентировочно 1568–1576 годы«…и после него его жена царица Ирина и его сын Константин стали наследниками царству». © Wikimedia Commons
Сегодня та же идея третьего, византийского пути России претерпевает интересную трансформацию. В прошлом году околокремлевский аналитик и главный редактор журнала «Эксперт» Валерий Фадеев написал статью, в которой вновь повторил эту мысль: мы не сироты, а происходим от Византии, и поэтому у нас все хорошо. Но что он понимает под этой Византией? Фадеев говорит, что в Византии была твердая валюта, социальное обеспечение, экономический рост… То есть под его пером Византия превращается в идеал западного социального государства — в ней, оказывается, уже было все, что теперь есть в развитых европейских странах, это была практически Швеция. Выходит, что Византия была лучшим видом Европы, просто европейцы про это забыли. Так что нам совершенно не нужно стремиться в Европу: мы уже больше Европа, чем она сама, потому что мы и есть Византия. Полная шизофрения. Но понятно, что эта мифическая Византия не имеет ничего общего с мифической Византией Леонтьева, именем которого клянутся сегодня сторонники особого пути.
— То есть в России Византия каждый раз описывается в соответствии с тем, каким ей в данный момент видится идеальное состояние ее самой?
— Ну конечно. И в данный момент власти, видимо, важно сказать, что у нас, в отличие от Европы, есть всякие особые духовные ценности, но при этом по направленности на социальную защиту граждан мы — Европа. Я сразу подчеркну, что по отношению к Византии это все глубоко анахронистично, потому что само понятие Европы как чего-то хорошего возникло только в XVII веке, гораздо позже конца Византии, и сами византийцы очень удивились бы такой похвале.
— Получается, что взгляд на Византию, представленный в нашумевшем в 2008 году фильме «Гибель империи. Византийский урок» архимандрита Тихона (Шевкунова), где византийский идеал — это сильное государство, противостоящее Западу, сегодня уже неактуален?
— Шевкунов выражает взгляды определенного течения. У него тоже много про финансовую стабильность и богатство, но главный упор сделан на централизм власти, и это был протест против возможных медведевских послаблений, которых в 2008 году многие опасались. Впрочем, даже патриарх Алексий II тогда от Шевкунова отмежевался.
— Россия — единственная страна, которая претендует на византийское наследие, или другие православные государства тоже гордятся своими византийскими корнями?
— Отчасти греки гордятся тем, что они наследники Византии, в общем, даже с какими-то основаниями — все-таки у них общий язык. Но грекам есть чем еще гордиться: Перикл, Софокл… В Румынии, по-моему, православие даже внесено в конституцию как государственная религия, но Византия неактуальна. У Болгарии было свое древнее государство, которое большую часть времени находилось во враждебных отношениях с Византией. Сейчас мы соперничаем за византийское наследие с Украиной — связь же идет через Киевскую Русь. Но у украинцев есть и другая идентичность, гораздо более важная, связанная с Запорожьем, казаками и Польшей, с одной стороны, а с другой — Украина хочет строить национальное государство, а Византия — империя. Так что да, для России Византия важнее, чем для всех остальных.
Христос лечит бесноватых. Миниатюра из Лекционария Луки Киприота. 1594–1596 годы Манускрипт был составлен Лукой для епископского престола в Бузэу (Валахия, современная Румыния), а затем перевезен в Москву, где анонимные русские художники добавили в него новозаветные сцены. © Walters Ms. W.535 / The Walters Art Museum
— Есть ли в российской действительности, истории или культуре что-то, что действительно уходит корнями в Византию? Наследуем ли мы ей в чем-то на самом деле?
— Например?
— В западном христианстве фигура иерея сакральна. Кюре — посланец другого мира: во-первых, у них есть целибат, а значит, он не женат; во-вторых, он послан Римом, бесконечно далеким и никак не зависящим от нашего князя. В результате он оказывается вырванным из всей системы человеческих взаимоотношений, он не имеет вообще никакого отношения к нашему миру, к нашей повседневной жизни. Поэтому у него есть моральное право каждую неделю читать нам проповедь, проклинать нас, напоминать нам о том, что мы будем гореть в аду, и накладывать на нас наказания. Положение, которое церковь занимала на Западе, позволяло ей заниматься дисциплинированием людей.
Все это — оборотная сторона того, что церковь человека «не достает»: это просто одно из ответвлений власти, которая вечно хочет сделать нам какую-то гадость: то в солдаты забрить, то денег забрать. Ну вот еще и поп тут. В фигуре этого попа нет никакой сакральности, он не авторитет, а предмет насмешки — то, что у Пушкина поп находится в крайне двусмысленных отношениях с чертями, в этом смысле абсолютно понятно; поп вообще довольно подозрительная фигура.
Благодаря этому у нас не было и ведьмовских процессов — точнее, были, но в малом масштабе. Ни в Византии, ни на Руси никого особенно не трогала народная религиозность. А даже если и трогала, то кого-нибудь за это сжечь никому и в голову не приходило. Кто-то ворожит — ну так все ворожат, кто ж в деревне не ворожит. Нормальное дело.
Можно ли назвать все это наследием Византии на Руси? Можно. И отсюда много всего следует: отношение к труду — «работа не волк, в лес не убежит»; отношение к времени — время точно не деньги; ослабление социальных связей: ни в Византии, ни на Руси не было ни монашеских орденов, ни ремесленных цехов.
И все же мы не должны это пережимать. Например, в Византии было уважение к закону: все-таки это была Римская империя, и она сохранила идею о том, что закон — абстрактная вещь, которая стоит над всем остальным. На Руси же в эпоху Московского царства понятие верховенства закона отсутствует совсем. В Византии светское отделялось от сакрального: обязанности человека как подданного — одно, а как христианина — другое. В Московии обязанности подданного совпадали с обязанностями доброго христианина, это очень ярко выражено в «Домострое».
© Harvard University Press / hup.harvard.edu
Так что не надо думать, что все особенности византийской жизни и мировосприятия были пересажены на русскую почву: очень по многим параметрам Русь не похожа на Византию. А по каким-то — похожа. Византия, в числе многих других факторов, тоже участвовала в складывании русской культуры и русского характера.
— Получается, как раз политическая система на Руси имеет мало отношения к византийской.
— На политическом уровне Древняя Русь с Византией почти не общались. Между ними была печенежская степь — и политические связи, в том числе династические браки, шли на Запад: с Венгрией, с Чехией, с Польшей, со Скандинавией — с кем угодно. А политические институты вообще нельзя пересадить с одного места на другое.
— То есть все, что Россия позаимствовала у Византии, имеет отношение исключительно к выбору религии?
— Да, но это совершенно не значит, что Русь ошиблась в выборе религии, а если бы не ошиблась, у нас сейчас было бы как в Германии. Дело вообще не в этом.
Ни в коем случае нельзя забывать о том, что в начале XX века все самые успешные капиталисты, миллионщики, строители железных дорог и фабрик, Хлудовы, Морозовы, Щукины, Рябушинские — они все до одного были старообрядцами. А догматы старообрядцев были самыми консервативными. Но только ли двоеперстием они отличались от всех остальных? Важно ли, кто крестится двумя пальцами, а кто тремя? Да нет, они отличались тем, что остальные ходили в церковь, отбивали там поклоны и шли домой, где совершенно забывали об этом православии, а старообрядцы тем временем сидели над своими книжками.
Так что дело не в религии и не в догматах самих по себе, дело в конкретном историческом функционировании религии в обществе. Если вы считаете, что ваше достоинство в том, чтобы самостоятельно читать священные тексты, то это специальным образом дисциплинирует ваши мозги. И в этом отношении совершенно неважно, какие именно книги вы читаете: старообрядец тут не отличается от еврея, протестанта или брамина (сегодня самые главные айтишники в мире — не просто индусы, а именно брамины). Все они читают разные тексты, но когда дело доходит до социального успеха, оказывается, что это и есть самое главное.