внучка михаила ульянова биография личная жизнь
Жизнь и любовь Михаила Ульянова
На правах бывшего зятя и свидетеля я и рассказываю историю отношений двух сложных и таких разных людей — Михаила Ульянова и Аллы Парфаньяк.
Задолго до того, как они познакомились, на экраны вышел фильм «Небесный тихоход» со всенародным любимцем Николаем Крючковым в главной роли. Корреспондентку «Пионерской правды» сыграла в нем молодая актриса Парфаньяк. Коренастый юноша Миша Ульянов, родившийся в глухой сибирской деревне Бергамак, смотрел этот фильм пять или шесть раз. Ему снилась стройная корреспондентка в белом платье, с большими веселыми глазами и вздернутым носиком. Он думал о ней. Мечтал. Между тем мысль, как предполагают философы, материальна.
Собравшись с духом, испросив разрешения у родителей, с отцовским трофейным чемоданом Миша отправился покорять Москву. Где и началась длинная вереница случайностей, если не сказать — чудес.
Чудом, провалившись на экзаменах почти во все столичные театральные вузы, он был принят в Щукинское училище при Театре имени Вахтангова, где вскоре будет играть она, Алла, тогда еще студентка ГИТИСа.
Чудом жизнь его не сложилась иначе.
Про брак и мезальянс
Ульянов ухаживал с упорством и неотвязностью таежного медведя.
Воспоминания супруги
Денег у него вообще не было, но на цветы для Аллы находились всегда.
— Алла Петровна, а с чего начался ваш роман?
— Не помню, — отвечала. — Как-то само собой. Ах да! Миша меня на каток пригласил! Он катался залихватски. Да и мне нравилось. Миша, пытаясь показать москвичкам, что у себя в Сибири он только и передвигался на коньках, разогнался — и ка-а-ак дербалызнется об лед затылком, аж искры из глаз. Жалела. Тогда, может быть, и полюбила. Впрочем, нет, как увидела его впервые — сразу поняла: мой мужчина. Навсегда. И жалела, конечно — он такой деревенский, угловатый, неотесанный был. Окал, акал, какие-то скомканные сибирские словечки, каша во рту. Я его учила говорить.
Ухаживал он яростно, с такой неимоверной, невиданной страстью, что невозможно было устоять!
Про приемного сына Колю
Ульянов и Парфаньяк поженились. Первое время жили в квартире Аллы с ее сыном, Колей Крючковым. Отношения у него с отчимом были спокойными и едва ли не товарищескими.
Когда Алла выходила за Мишу, наверное, первой ее мыслью была мысль о сыне. «Если не сможет полюбить Колю, никакого брака не сложится… Загрызу!» — говорила она. Грызть Ульянова не пришлось: маленького Крючкова Миша полюбил всем сердцем.
Михаил Александрович пытался делать для этого все возможное — и тогда, когда Коля был маленьким, и позже, когда тот стал диссидентом. Не раз и не два выручал его «от тюрьмы да от сумы», ночами ездил в какие-то отделения милиции. Сейчас Николай Николаевич живет за границей.
Про характер, любовь и лебединую верность
Ульянов редко становился самим собой и снимал маску, вернее, маски — Председателя, маршала Жукова, Мити Карамазова, Ворошиловского стрелка. Пожалуй, только дома, наедине с семьей, со своими девочками — Леной, Лизкой и Аллой.
Конечно, он был неоднороден и неоднозначен. Как и все люди, как и все мы… Но какая личность! Если подумать — и когда только успевал! Сколько ролей в театре, сколько в кино! Блестящие Чарнота из «Бега» и председатель, выписанный тонкой кистью Карамазов и надрывающий душу ворошиловский стрелок… И я действительно не знаю, кто лучше Ульянова смог бы сыграть маршала Жукова.
Ну разве что Мишина жена!
А если принять во внимание его скромные «стартовые условия», понимаешь, сколь колоссальную работу над собой проделал этот паренек из Сибири, в полном смысле создав себя, как минимум, наполовину, потому что вторую половину, без преувеличения, создала, слепила своими ручками Алла.
Выходя за Мишу, она подозревала, что тот всю жизнь будет ее боготворить. И оказалась права. Жил он, можно сказать, под властью супруги, не бунтовал, революций не устраивал, лишь изредка сетуя на недостаток тишины в доме, которой хотелось, но никак не получалось добиться…
Верность у них даже не лебединая была — волчья. Он, как волк, позволял своей волчице себя кусать, мог изредка и сам рыкнуть, показать зубы, но за нее готов был броситься на любого.
Алла Петровна могла быть и черствой, и беспощадной, и капризной. Несколько раз слышал, как Ульянов просил у нее прощения за какую-то свою неуступчивость, пытался наладить отношения, загладить, — но не могу припомнить ни одного раза, чтобы Алла Петровна за что-то, даже когда была очевидно неправа, просила прощения у Михаила Александровича. Могла она его и оскорбить, и обидеть, но упаси господь было кому-нибудь другому плохо сказать про Ульянова: за своего Мишу Алла Петровна могла и глаза выцарапать.
И руководила она им абсолютно авторитарно — пикнуть не смел. Причем многое в ее «управлении» было абсолютно правильным!
Про дочку Лену
Однажды в морозном декабре труппа Театра Вахтангова прилетела с гастролей. Парфаньяк оставалась в Москве, потому что вот-вот должна была родить. И родила, но Ульянову, который мечтал о ребенке, не сообщила, решила сделать сюрприз. Приехала встречать его в аэропорт уже с маленькой Ленкой в пеленках. И вот спускается труппа по трапу, а Алла в толпе поднимает дочку, показывает издалека — и тут у Михаила Александровича слезы из глаз как брызнут.
Отец из Ульянова вышел абсолютно сумасшедший. Он обожал дочь! Однажды мне позвонила Алла и говорит: «Как тебе нравится этот чокнутый? Пошел дождь, Мишка схватил какие-то боты и рванул на машине в школу, чтобы, когда Ленка пойдет домой, не дай бог, не промочила ноги!»
Когда их Лена повзрослела, Миша не ложился спать, пока она не придет домой.
С появлением внучки эта его родительская паранойя развилась до космических масштабов, и я знаю, что Лиза, когда возвращалась домой, первым делом должна была доложить о прибытии деду.
Поначалу Алла переживала, как бы из-за такой сумасшедшей любви Михаила Александровича к дочери не почувствовал себя лишним Коля (сын Аллы от первого брака). Но Миша был настолько щедр душой и добр, что его хватало на всех.
Дочку он обожал. Лена рассказывала: «Папа был очень сдержанным, терпеливым.
Когда в детстве я плохо себя вела, в чем-то была виновата, мать тут же начинала орать, потом забывала, так и сходило. А отец молчал — молчал раз, молчал два, три, пять, десять. Но когда был с моей стороны уже явный перебор — его прорывало. Он обращался в бешеного зубра, который носился по квартире и сметал все на своем пути. Но никогда не поднимал на меня руку! Ругался — да. Этого добра у нас было навалом — недаром и я стала заядлой матерщинницей. Мог наорать. Но это было не самое страшное. Самое — когда начиналась многочасовая воспитательная беседа. Отец садился в кресло в кабинете, вызывал меня на ковер и начинал прорабатывать. Говорил о том, как ему за меня стыдно, как я позорю его фамилию. И здесь уж я могла отвечать или не отвечать — все равно, потому что ему необходимо было выговориться. Всю мощь своего актерского темперамента, эмоций, таланта, который заставлял рыдать тысячные залы, он обрушивал на меня, маленькую.
Про то, как Ульянов не разрешил дочке сниматься в кино
Ульянову не нравилось, что жена — актриса, хотя «запрет на профессию» наложить не смел. И Парфаньяк, будучи очень умной и прозорливой, сознательно принесла себя в жертву, актрисой оставалась, но все более и более при нем. А вот дочке в актрисы идти категорически запретил. Словно защищая — как глава, как вожак — от всяческой скверны, которой навидался на актерском поприще.
Лену приглашали сниматься в кино. Мать, в принципе, не возражала. Но отец был категоричен. И против его воли она пойти не могла. В школе еще пригласили в фильм под названием «Ноль без палочки». Прибежала домой радостная, гордая: «Меня в кино будут снимать!» Не тут-то было. Ульянов издевался потом долго: «Эх ты, ноль без палочки. »
В одной картине, «Дочь полковника», тайно от отца она все-таки снялась. В Ялте, в Доме актера, когда отдыхала там.
Лена с Антоном Табаковым сыграли «золотую молодежь», развлекающуюся на курорте.
Режиссер Элем Климов предложил ей, еще девочке, небольшую роль в картине «Агония» о Григории Распутине. И вот Лена приходит из школы и слышит, как отец разговаривает по телефону с Климовым. Негромко. «Лучше бы кричал, — рассказывала Лена. — Самым мягким в разговоре был настоятельный совет снимать в «Распутине» своих родственников, а его, Ульянова, семьи не касаться! Отец в театр уехал, я подошла, гляжу — телефонная трубка расколота, с такой силой он ее швырнул».
Он хранил свой очаг. Свою семью. Свой маленький мирок. Но диктатором не был. Всегда аргументированно и доказательно объяснял, почему против.
Про внучку Лизу и о том, как дед дал ей свою фамилию
Когда встал вопрос о том, какую фамилию будет носить Лиза, я почти физически ощущал, как мучается Ульянов. Он не знал, с какого боку зайти. Приехал однажды — почему-то мы встретились с ним на улице, а не дома — и уговаривал, просто умолял (я никогда его не видел умоляющим) согласиться на то, чтобы Лизе была дана его фамилия — Ульянова: «Ты молодой, Сергей, у тебя еще будут дети. А у меня больше никого, пойми. » Для него очень важно было продолжение фамилии. И я уступил, не мог не уступить.
Когда Лизоньке потребовалась серьезная операция, Ульянов, не раздумывая, записался и пошел на прием к самому Горбачеву. И выбил-таки у него распоряжение о выделении валюты (что тогда было почти невероятно) на операцию в Англии. Ребенок вернулся абсолютно здоровым.
Он звонил ей не просто каждый день, а по многу раз на дню. И поначалу видел толк от появившихся мобильных телефонов прежде всего в том, что можно в любую минуту связаться с внучкой. Фильм «Ворошиловский стрелок» — про Михаила Александровича.
О добрых делах и огромном сердце
В холле их квартиры постоянно висела бумажная «простыня» с напоминаниями, куда и во сколько он должен пойти «по делам». И чаще всего «дела» не были его личными: для кого-то надо было о чем-то похлопотать, замолвить слово, помочь, достать… Однажды после спектакля в Омске на сцену поднялась девушка и подарила Михаилу Александровичу кружку с его портретом.
«Спасибо за то, что вы есть. Вы мне жизнь спасли», — сказала. А тот смотрит и ничего не понимает. Оказалось, несколько лет назад ей потребовалась сложная операция, делали такие только в Москве, и попасть на оную было нереально. Родителям девочки посоветовали обратиться к Ульянову: мол, знаменитый артист — хороший мужик и к тому же земляк. С большим трудом нашли его телефон, очень волновались… Конечно, Миша все устроил, девочку прооперировали, она осталась жить. Я ревела, слушая этот рассказ, а он так ее и не вспомнил. Потому что таких девочек у него были десятки!
Про проблемы в театре
А дела в театре, месте, которое Миша любил больше всего на свете, у него складывались парадоксально. Его невероятно ценили как актера, коллегу, общественного деятеля, и не было в Театре имени Вахтангова человека с большим авторитетом, чем у Ульянова.
Но все изменилось в один миг, когда его утвердили художественным руководителем. Назначали из министерства, голосовали, ругались, труппа фактически раскололась!
Это был тяжелый период. Михаил Александрович приглашал то одних режиссеров, то других, но по большому счету «выстрелил» только Фоменко. Предлагал спектакли, которые потом не утверждали, и убирал из репертуара то, что, по нашему представлению, должно было идти. Пропасть между ним и коллективом росла на глазах. Актер один, способный, но очень пьющий, мне говорил: «Такая ошибка — назначить Ульянова…» «Сами же предложили, сами выступали!» — взорвалась я. — «Мы ошиблись!» А потом Миша заболел.
Крепкий, сильный мужик! Да что там говорить, мы все привыкли к тому, что наш Ульянов — это громадный творческий потенциал и сильная мужественная внешность, маршал Жуков во плоти! О том, что душа у Миши нежная, ранимая, будто не в то тело попала, догадывались разве что близкие.
Когда болезнь его стала очевидна, так как периодически Ульянов уже с трудом передвигал ноги, Алла уговаривала мужа не ходить больше в театр. «А что мне останется? Сидеть дома и смотреть, как ты консервируешь?» — вздыхал он и все равно продолжал ходить на работу.
В одном из наших с ним разговоров он сетовал: «. Нет, не востребован я. Давно уже не звонят, не предлагают. На вечеринки, на встречи какие-то приглашают, а работать — нет. Да и сам видишь, какой из меня теперь работник. С такими ногами. У меня «звездная» болезнь, — грустно улыбнулся Ульянов. — Как у Мохаммеда Али и президента Рональда Рейгана. »
Про болезнь
У него была болезнь Паркинсона.
Неизлечимая. Но он много лет с ней мужественно боролся. Верил, что возможно чудо. Боялся смерти.
«Страшно, не хочу врать, — говорил он мне. — Первое, что помню в жизни, — большие белые птицы, садящиеся на поле. И мама говорит: «Смотри, Миша, какие красивые. » И вот теперь эти птицы мне снятся — но вот-вот взлетят. А небо такое высокое-высокое, бездонное. как пропасть».
Алла, эта наша «Хиросима», в один момент переменилась. Начала с ним возиться как с младенцем. Когда ноги все-таки отказали, помогала заново учиться ходить — сначала два шага в день, потом пять. Готовила диетическое. Было даже занятно — абсолютно железная леди вдруг превратилась в Мишин костыль, ее собственная личность будто растворилась. Казалось, они окончательно стали чем-то единым.
Когда ему сделали операцию (не по основной болезни, к ней прибавились «прочие болячки»), Михаил Александрович впал в беспамятство. Никого не узнавал, отмахивался, говоря, что на него черти из телевизора лезут. Алла Петровна надела ему на шею крестик. И попросила привести священника. Едва тот появился в палате, Ульянов пришел в себя и сказал, показывая крестик: «А я ношу уже».
Он ушел в марте 2007 года, в ночь на Международный день театра. На рассвете его отпели в церкви. Отменили трансляцию рекламы в метро, читали стихи, посвященные Ульянову, говорили о нем. Через Арбат протянулась очередь пришедших проститься. И стоял на сцене гроб с телом, и люди возлагали, возлагали, возлагали цветы. И подвели Аллу. Как там у Высоцкого в «Райских яблоках»? «Да и много ли требовал я благ? Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб. » И она пала на гроб. И зал, а он был полон до отказа, молчал, все — и артисты, и почитатели — молчали, склонив головы. И когда его вынесли из театра, тысячи людей зааплодировали и сопровождали овациями Актера весь Арбат. И перекрыли Садовое кольцо. И отвезли на Новодевичье кладбище. И предали земле. С высшими воинскими почестями. Как маршала. Как солдата.
Семейные тайны Михаила Ульянова
* Мэтр всю жизнь проработал бок о бок со своей первой женщиной, несмотря на ревность супруги
* За женой актера ухаживали Леонид Утесов, Марк Бернес, Александр Вертинский, драматург Арбузов и даже нарком Берия
* Пасынок лучшего исполнителя роли маршала Жукова стал диссидентом
Ульянов был женат один раз. С красавицей актрисой Аллой Парфаньяк он связал судьбу еще в 50-е и пронес ей верность через всю жизнь.
Михаил УЛЬЯНОВ с женой Аллой
Променяла на оркестранта
Ниночка училась на курс младше Ульянова в Щукинском училище. Их ярко вспыхнувший роман, казалось, быстро шел к свадьбе. Но за глаза друзья пары обсуждали, что это как раз тот вариант, когда один любит, а другой позволяет себя любить. Любил, и любил страстно, именно Михаил. Он был благодарен Нехлопоченко, что та стала его первой женщиной.
Ульянов и Нехлопоченко расстались друзьями и впоследствии много лет играли на одной сцене. Женившись на Парфаньяк, Михаил Александрович никогда не вспоминал прежние обиды и, став худруком, не лишал Нехлопоченко интересных ролей.
Почему-то Нина Аполлоновна о своих близких отношениях с мэтром вспоминать в подробностях не захотела:
— Ну что вам сказать о Михаиле? Он был замечательным, удивительным, порядочным и очень скромным. Таких, по-моему, уже больше нет. С его уходом наш театр осиротел, все изменилось.
Михаил Александрович с внучкой Лизой и женой Аллой. Фото: kinoartist.forumbb.ru
Постельный роман
Но вернемся к зарождению семьи Ульянова и Парфаньяк.
Это потом Михаил стал успешным актером, а когда он, вечно голодный юнец из сибирской глубинки, приехавший покорять Москву, завоевывал свою будущую жену, шансов у него было очень мало.
Дочку Лену родители очень баловали (1966 г.) Фото: kinoartist.forumbb.ru
— О безумном романе Парфаньяк с Бернесом мне однажды поведал покойный муж. Замечу, в ту пору они оба были несвободны! И вот как-то Николай Афанасьевич, придя домой пораньше, застал жену с любовником в постели.
По слухам, уязвленный неверностью Аллы Крючков тут же забрал свой концертный костюм и ушел жить в общежитие. «Двушку» на Кутузовском проспекте в Москве он благородно оставил жене и их ребенку.
Роман с Бернесом быстро сошел на нет, и Парфаньяк ответила взаимностью Ульянову, приведя его еще до свадьбы в свою квартиру со смежными комнатами.
Ютились вшестером: молодожены, сын Аллы Коля, родившаяся дочка Лена, мама актрисы, приехавшая помогать растить внучат, и домработница. Лишь спустя несколько лет, когда имя Ульянова загремело на всю страну, его семье выделили просторную квартиру в центре.
На съёмках «Небесного тихохода» ПАРФАНЬЯК влюбилась в КРЮЧКОВА, но потом стала ему изменять с БЕРНЕСОМ
Перекати-Коля
Николай с юности стал диссидентом. Его тяготило, что отец и отчим занимают видное положение в советском обществе. Парень искал себя в разных профессиях: работал ассистентом режиссера, сторожем, слесарем в больнице, а по ночам слушал «Голос Америки». Когда из нашей страны выслали Солженицына, Коля написал заявление с просьбой лишить его гражданства. Молодого человека поставили на учет в психушку, а в 1989 году, когда «железный занавес» окончательно рухнул, ему удалось уехать в Германию, где пришлось жить нелегально. За это его на три месяца посадили в тюрьму, а потом выслали прочь.
Нина НЕХЛОПОЧЕНКО едва не стала женой УЛЬЯНОВА
Дочка же Елена, а потом и внучка Лиза, стали для Парфаньяк и Ульянова отрадой. В отличие от ершистого Коли они выросли приличными женщинами и нашли свое место в жизни.
Николай КРЮЧКОВ-младший с семьёй кинозвезды жить не захотел
Парфаньяк скончалась спустя два года после смерти мужа.
Елена Ульянова сейчас руководит фондом имени своего отца. Тихо, без лишней шумихи помогает старикам актерам, устанавливает памятники на могилах тех, кого раньше любили миллионы, но после смерти быстро забыли.
Сергей Соловьев: Ульянов не был подкаблучником!
Вспомнил Соловьев и еще один случай:
— Михаил Александрович пригласил меня на свое 50-летие. Для всех друзей он заказал автобус «Интурист», и в 10 утра мы отправились из Москвы в Ростов Великий. Там погуляли по кремлю и пошли в ресторан, где уже был накрыт стол. Удивительно, за те четыре часа, что продолжалось застолье, гости сидели, а все тосты говорил Ульянов. Мы так и не вклинились. Из скромности он не позволил, чтобы ему произносили здравицы.
Тайная жизнь Михаила Ульянова: «Папа был несчастным человеком»
Дочь актера рассказала о его депрессии из-за перемен в стране
Очки, удостоверение Союза театральных деятелей, репертуарный план Театра имени Вахтангова, ключи от старого гаража, сундук, где хранились пьесы и сценарии…
В кабинете Ульянова все как было при нем. Кажется, сейчас он войдет и раздастся этот знакомый всей стране жесткий и властный голос маршала Победы Георгия Жукова. Мы помним его таким.
Но в памяти единственной дочери Михаила Александровича, Елены Ульяновой, он остался совсем другим: тихим, нежным, не очень решительным.
Легендарному артисту 20 ноября исполнилось бы 90 лет.
— Елена, как удалось сохранить эту особенную атмосферу в доме? Вы ведь здесь живете. Не было желания все переменить по своему усмотрению?
— Это мемориальный кабинет, и мне хотелось, чтобы здесь ничего не менялось. Но в 2009 году весь наш подъезд пострадал из-за пожара, который начался на первом этаже, на кухне «Макдональдса». Огонь рванул по воздуховоду, на крыше пламя било фонтаном, будто горела нефтяная скважина, — пожар был виден на пол-Москвы. Все это случилось глубокой ночью. Мама была уже больна, и сиделка Наташа успела ее эвакуировать с восьмого этажа на лифте, пока он еще работал. Никто не успел одеться, и люди в ночных рубашках сидели во дворе. Тушили всю ночь. Когда я приехала, вся квартира была покрыта толстым слоем жирной несмываемой сажи. Обувь прилипала к полу. Пришлось делать ремонт. Отцовский кабинет и гостиную я фотографировала в деталях буквально по сантиметру и восстановила, как было при жизни отца.
Разобрала весь архив: записные книжки, бумажки, записки, дневники. Позвала подругу Машу Зоркую, и мы выпустили книжку «Неизвестный Михаил Ульянов. Жизнь великого актера и человека». Мамы уже не было, и о существовании дневников она не знала. Папа все это делал тайно, никому не показывая, даже маме, которую он любил всю жизнь, с которой всегда советовался.
— Она бы, наверное, удивилась, что там не было ничего ни о ней, ни о вас…
— Да, в этих личных дневниках не было так называемой личной жизни. Только творчество, работа, театр, Союз театральных деятелей — и это с 45-го года. Он так жил. Он в дневниках как бы смотрел на самого себя и вечно был собой недоволен. Встречаются фразы: «Миша, ты недоработал!», «Миша, ты недотянул», «Миша, ты сыграл плохо…» Он был самоедом всю жизнь и поэтому несчастным человеком. Это я поняла уже после его ухода.
— Это все подарки. Тогда было принято вешать такие вещи на стену. Но однажды, в 70-е, произошла громкая история, когда в квартиру одного академика вломились бандиты и зарубили мечом, снятым со стены комнаты, его дочь и собаку. Когда отец услышал про этот случай, он дико перепугался и все убрал по шкафам.
— Был ли в семье культ отца, когда домашние ходят на цыпочках и разговаривают чуть ли не шепотом, чтобы не мешать? Вы могли зайти в кабинет?
— Мы не заходили, хотя дверь была открыта. Но мама меня научила оберегать отцовский покой. Он был очень занятой человек, домой приходил поздно, уставший, недовольный, молчаливый: выплескивался на работе. И мы старались его не беспокоить.
— Он сам ходил по магазинам?
— Только когда мама категорически, жестким голосом его туда посылала, папа шел на поклон к директорам магазинов. Жили скромно. Нас очень выручали мамины дачные заготовки. Помню, как банки с консервами громоздились в гаражном подвале. А в очереди за ливерной колбасой обычно стояла я. А в последние годы, когда родители состарились, привозить продукты стало моей обязанностью. У меня был близкий приятель Антоша Табаков, сын Олега Павловича. И он, и Денис Евстигнеев, мы все одного возраста, одного круга. Сейчас, конечно, разлетелись в разные стороны, а тогда очень дружили. Когда в магазинах были пустые полки, мы с Антошей садились в две машины и объезжали мои и его торговые точки.
— Вас воспитывали в строгости?
— Родители были очень мудрые. При мне никогда не спорили по поводу моего воспитания, не выясняли, кто прав и кто виноват, — выдавали готовое решение. Но жесткость, конечно, присутствовала. К примеру, мне категорически запрещалось приходить после полуночи. Я чувствовала себя взрослой — в старших классах училась в школе рабочей молодежи. Ничего не изменилось, когда я поступила в институт, — родители считали меня ребенком. Это было обидно и оскорбительно, потому что все мои одноклассники, а позже сокурсники спокойно сидели, сколько хотели, а мне надо было бежать домой, и если я приходила позже, то следовал либо жуткий скандал от мамы, либо укоризненные взгляды от папы, что было еще хуже. Однажды я задержалась довольно сильно. Нашему однокурснику из Грузии привезли огромную бутыль молодого вина, и мы поехали в мастерскую праздновать. Это вино было похоже на компот. А потом оказалось, что при ясной голове ноги не ходили. По пояс нормальный человек, а ниже — неподвижность. Я приехала домой на такси в третьем часу ночи. Отец вышагивал по двору от одного подъезда к другому — это было так страшно.
Михаил Ульянов с женой Аллой Парфаньяк и маленькой дочкой.
— Такая родительская опека продолжалась до вашего замужества?
— Правило мамы звучало так: мы никогда не будем жить вместе, когда ты выйдешь замуж. Это нужно для того, чтобы сохранить хорошие отношения. И она как в воду глядела. Когда я вышла замуж в первый раз, мы тут же уехали. И дивные отношения сохранялись. Я каждый день звонила родителям — это была семейная традиция. Если я не звонила, отец начинал дергаться и психовать. Звонил мне и спрашивал: «Куда ты пропала?» Мы могли проговорить одну секунду, но непременно каждый день.
— Отцовский авторитет в обществе вам помогал в жизни? Михаилу Ульянову достаточно было сделать один звонок, чтобы двери перед его дочерью распахивались сами.
— Папин принцип: я всего должна добиться сама. И он никогда мне не помогал, ни в профессии, ни в учебе. Я в молодости очень обижалась. Мне было больно, потому что всех моих друзей поддерживали. При этом все вокруг считали, что я блатная и что меня на ладошках под попу везде суют. Поэтому отношение ко мне всегда было предвзятым. Я, конечно, обижалась на отца. Мы с мамой много раз говорили об этом, она меня понимала, но ничего поделать было нельзя. В результате я пробилась сама. Поступила в институт на общих основаниях, сделала карьеру художника-графика и беспредельно благодарна отцу и маме за такое воспитание. И за то, что не стала актрисой, отцу до сих пор в ноги кланяюсь.
— Да, Михаил Ульянов писал: «И то, что Лена не актриса, как часто бывает в актерских семьях, наша заслуга…» Но возьмите любой театр, включите телевизор — везде знакомые фамилии.
— Если у вас были проблемы, к кому вы шли: к папе или к маме?
— Смотря что. Если надо было отпроситься на вечеринку, я бежала к маме. А если мне требовались денежки, я бежала к папе. У него в кабинете, в ящике, были две коробки из-под индийского кофе, набитые металлическими рублями, которые он собирал. А если серьезно, то с отцом меня связывали более близкие отношения. Мама была человеком взрывным, и часто возникали ситуации, которые отец называл «нашла коса на камень». С возрастом мама стала мягче.
— Ваши родители были личностями, с непростыми и очень разными характерами. Вода и пламень. Михаил Александрович, мне кажется, все держал в себе, а Алла Петровна взрывалась, но, наверное, через пять минут отходила.
— Так оно и было, но только не через пять минут. Мама могла не разговаривать сутками. Родители подстраивались друг к другу. Но верховодила, конечно, мама, хотя папа не был подкаблучником в полном смысле этого слова. Люди видели одного Ульянова, а мы — другого. Он всегда был самим собой, но, когда приходил домой, снимал с себя, как пальто, весь этот рабочий груз и оставался не очень решительным, тихим, молчаливым. Но при этом очень крепким. Мама называла его «Четыре «Н» — Нет, Нельзя, Неудобно, Неприлично». Он никогда не просил ничего для себя. За других ходил: кому квартиру, кому в больницу, кому роль. У нас в передней, под зеркалом, всегда висел «Список добрых дел». Сейчас продолжаю эту традицию — возглавляю благотворительный фонд «Народный артист СССР», чтобы помогать старым актерам, чьи имена ушли в забвение.
Маршал Жуков нашего кино.
— Читала где-то, будто ваша мама его ревновала к первой любви — актрисе Нине Нехлопоченко. Странно, потому что Алла Петровна Парфаньяк была одной из самых красивых женщин Москвы. Ей ли ревновать?
— Это «легенды и мифы Древней Греции». Мама была слишком мудрой женщиной, уверенной в себе и в отце. За всю жизнь он ни разу не дал ей повода. И она тоже, при всей ее бурной молодости, а за ней ухаживали Марк Бернес, Леонид Утесов, Александр Вертинский, Рубен Симонов, повода для ревности не давала. Но любила подковырнуть, в частности, отца, который никогда на эти реплики не отвечал. Могла сказать прилюдно: «Вот я ему всегда говорила: «Если я умру, пусть он возвращается к Нине, потому что она хорошо готовит!»
— Ваша мама была женой знаменитого актера Николая Крючкова и вдруг выбрала вашего папу, которого тогда мало кто знал. Для общества это был, наверное, шаг вниз.
— Даже не шаг. Мама просто рухнула с олимпа, когда рядом с ней вместо небожителя Крючкова оказался никому не известный молодой мужик из общаги, плохо одетый, необеспеченный. Для меня до сих пор тайна: как она его выделила?
— Он писал: «Алла руку протянула, но поставила условие: никаких ярмарок, никаких купцов… Этой рукой она вытащила меня из омута, когда я уже пускал пузыри…» У него ведь были проблемы с алкоголем?
— Я такие моменты помню смутно, но в молодости папа любил повеселиться. Кто тогда в творческой среде не пил? У него была компания с Юрием Васильевичем Яковлевым. Мама была категорически против загулов. У нее имелся уже опыт с Крючковым, с которым она и развелась из-за того, что он пил по-черному. И вдруг все стало повторяться с папой. Но все эти рассказы, будто она встала на подоконник, грозясь покончить с собой, если папа не бросит пить, — вранье. У нас в семье не принято было изливать душу, но однажды папа мне рассказывал: «В какой-то момент я вдруг очнулся на трамвайных рельсах, а надо мной в миллиметре стоял трамвай, который мне все-таки немножко наехал на ногу. Шрам на голени остался. В этот момент я понял, что это даже не звонок, а набат». Отец был сильный, волевой человек и после этого случая с алкоголем отрезал раз и навсегда. Как и с курением. Бросил железобетонно и больше никогда не брал в руки сигарету.
— Как же он терпел двух курильщиц в доме: вас и маму?
— Папа к курению относился очень плохо. Я закурила в школе, еще в девятом классе, кажется. И мама курила всю жизнь. Она тысячу раз бросала, но начинала злобить, поправляться и опять закуривала. А я даже не пробовала перестать. Папа с нами боролся как мог. На кухне оставлял с вечера вырезки из газет о вреде курения. При отце я никогда не могла курить и обычно уходила на кухню. Если он видел мою дымящуюся сигарету в пепельнице, делал зверское лицо. Но, когда мама перестала выходить в свет, отец брал меня на разные банкеты, фуршеты, приемы, и у нас с ним была негласная договоренность: если мне хотелось закурить, он поворачивался в одну сторону, а я — в другую!
«Приход Горбачева папа воспринял как солнце, а потом разочаровался».
— Понимаю, что Михаил Ульянов был сдержанным по природе человеком, вряд ли склонным к бурному выражению чувств, но какие-то зримые знаки любви к жене подавались?
— В Москве у него всегда была тяжелейшая жизнь, но когда они уезжали в отпуск вдвоем, начиналась их золотая пора. Они совершенно преображались: гуляли, взявшись за руки, хохотали. Папа на каждый день рождения писал маме стихи, причем не стишок какой-то, а поэму. Получалось совершенно непрофессионально, но так трогательно. Он аккуратно переписывал в тетрадочку на нескольких листах и читал вслух.
— Он ведь долго и тяжело болел в последние годы.
— Очень долго. Мы ездили по профессорам, шаманам. Папа ходил с огромным трудом, но долго сопротивлялся палочке. Он остро стеснялся своей немощи и, только когда стало совсем невмоготу, вырезал в лесу грубую палку, которая, на его взгляд, соответствовала образу деревенского мужика.
— Как мама пережила его уход?
— Для нее это был конец жизни. Два месяца она металась, завесила всю квартиру его портретами. А потом случился микроинсульт. Звоню утром: никто не подходит. Рванулась сюда — никто не открывает. Вызвала МЧС, вскрыли дверь. Мама лежала пластом. Она еще прожила два года, но уже в своем мире — не в нашем. Отца не стало, и ее не стало.
— Осталось что-то из отцовского архива, что вы никогда не сможете опубликовать?
— Конечно, осталось. Это личные письма, записки. Они уйдут вместе со мной. Меня поразило одно письмо 1960 года, которое папа прислал с гастролей. Это было признание в любви, длинное, на целый лист, адресованное мне, в ту пору годовалому ребенку…
— Мы смотрим на артистов сквозь призму ролей. Михаил Ульянов всегда казался убежденным коммунистом. Для многих стало неожиданностью, что он поддержал и Горбачева, и Ельцина.
— Он был настоящим коммунистом, но потом, по прошествии времени, когда понял больные точки, многое изменилось. Родители очень дружили с Алексеем Аджубеем и Радой Никитичной (зять и дочь Никиты Хрущева), я хорошо помню эти разговоры на даче. В перестройку папа вышел из партии, но билет не уничтожил. Приход Горбачева он воспринял как солнце. Ему показалось, что теперь страна сможет свободно дышать. Он очень переживал за судьбу родины. Они с Горбачевым были в достаточно дружеских отношениях. Михаил Сергеевич бывал в Вахтанговском театре, присутствовал на папином юбилее, когда праздновали 75 лет. А потом пришло понимание, что это не тот путь. В Ельцине отец быстро разочаровался и впал в жуткий мрак и внутреннюю депрессию. Последние годы родители смотрели телевизор, весь этот негатив, и воспринимали как чистую правду. Любая страшная новость на них действовала, особенно на отца.
— Это, наверное, трансформировалось в страх за дочь, внучку?
— Да, в 90-е Лизка была подростком, и папа умирал от ужаса за нее. Отсюда и «Ворошиловский стрелок». Он не играл эту роль, он ее прожил. Поэтому получилось так остро и пронзительно.
Прошло десять лет после смерти отца. Михаила Александровича мало кто помнит из молодых. Это естественный процесс. У меня есть такая игра. Заходит в квартиру посторонний человек, тот же курьер, и начинает оглядываться, потому что у нас чисто актерская прихожая. Спрашиваю: «Знаете такого актера Михаила Ульянова?» — «Нет». — «Вопрос номер два: фильм «Ворошиловский стрелок» видели?» 99,9 процента людей любого возраста говорят «да». И тут я задаю последний вопрос: «Помните старика, который отомстил за внучку? Это и есть Михаил Ульянов!» Немая сцена.