Рахманинов садится за рояль и начинает играть что он играет рабочая тетрадь
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: От Софокла до Армянского радио
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
От Софокла до Армянского радио
От Софокла до Армянского радио
ИЛИ НЕБОЛЬШАЯ ДИСКУССИЯ
С САМИМ СОБОЙ О СМЕХЕ
— Смеется тот, кому весело?
— Наверное, нет. Смеется тот, кто умеет это делать.
— Наверное, не совсем так. Вспомним слова великого Гёте. Он говорил: ‘Ни в чем не проявляется так характер людей, как в том, что они находят смешным’.
— Так можно прийти к выводу, что уметь смеяться именно тогда, когда нужно это делать,- одно из ценнейших человеческих качеств.
— Утверждают, что час смеха продлевает день жизни. Насколько эта истина небесспорна?
— Наукой не доказано.
— Но, как бы то ни было, доля правда в нее есть. Притом учеными научно доказано влияние положительных эмоций на здоровье человека, на его физическое состояние.
— Значит, для общества полезность смеха выражается не его физиологическим воздействием на организм членов общества?
— Да! Смех, особенно злой, ехидный смех, может довести людей до слез, даже порой и до худшего.
— Злой, колючий смех присущ злым людям, которые получают удовольствие от высмеивания чужих пороков, даже больше от того, что делают другим больно. Основной массе людей приятнее веселый смех с юмором, без сарказма и ехидства. Вспомним, что говорил Максим Горький: ‘Веселый человек всегда славный человек. Подлецы редко бывают веселыми людьми’.
— Ну вот, так или иначе, умело или неумело, с юмором или с сарказмом смеются все.
— Значит смеется тот, кому смешно.
— И поскольку юмор и смех всегда помогали людям в трудную минуту, помогали выжить в экстремальных ситуациях, в народе эти остроумные весельчаки всегда были в почете, народ их не просто любил, их остроумные высказывания передавались из уст в уста, их имена бессмертными оставались в поколениях.
— Как, скажем, у народов Востока молла Насреддин? А был ли в самом деле такой герой?
— Неважно, был ли исторически такой остряк. Если даже нет, остроумный народ всегда сам выдумывал эти образы. Они нужны были, чтобы от их имени высмеивали все отрицательное, все глупое, что было в данном обществе.
— Шутки и остроты, наверное, возникли давно? Еще наши пещерные предки острили?
— Разумеется, и они шутили и смеялись. Испокон веков, когда кто-то совершал необдуманный, смешной поступок, присутствующие при этом смеялись. Затем эту историю, может быть, в прямой трактовке, а может, и приукрасив еще более смешными деталями, рассказывали другим, те пересказывали третьим. Так и рождались анекдотичные истории, побасенки, притчи.
— А в отсутствие подобных историй уже люди сами придумывали их?
— Талантливые люди с большой фантазией не просто сочиняли смешные истории, придумывали анекдоты; плодами их раздумий являются и остроумные выражения, афоризмы, мудрые мысли с юмором, поговорки, каламбуры и многое другое, вызывающее улыбку и смех.
— И глубокую задумчивость над мудростью сказанного?
— Да, между прочим, как в баснях есть мораль, так и каждый анекдот, афоризм, поговорка, крылатая фраза, даже смешной каламбур имеет глубокое философское содержание.
— Только надо уметь ее найти!
— Надо уметь смеяться, шевеля серым веществом, чтобы найти философское начало смеха. И тогда можно провести параллель между вековой мудростью, высказанной великими людьми, юмором различных исторических персонажей, забавных историй из их жизни, дошедших до нас в виде анекдотов, былей и небылиц, и народной юмориной.
— Имеются в виду анекдоты наших времен?
— Глупые вопросы и остроумные ответы?
— Ну да. Если задумываться глубоко, то есть шевелить серым веществом, в этих глупых вопросах и ответах можно найти глубокие философские мысли.
— Информация к размышлению?
— Да. И веселого досуга.
Нет нужды объяснять, что речь не идет о какой-то радиостанции, расположенной в Ереване или других городах Армении, этот феномен народной юморины родился вовсе не в Армении и никогда не звучал в эфире.
В те годы, годы строжайшей цензуры, такой образец устного народного творчества, как ‘АР’, был неподвластен цензуре. Он стал не просто шуткой ради шутки, а мощным рупором для высказывания вслух всего того критического, что нельзя было сказать ни с трибуны, ни через средства массовой информации. Вспомним пример. Вопрос: ‘Может ли слон заработать грыжу?’ Ответ: ‘Может, если будет работать в бригаде коммунистического труда’.
Рахманинов садится за рояль и начинает играть что он играет рабочая тетрадь
Скупо и условно оформлена сцена. Одна часть (допустим, справа — станок в виде концертного помоста) — это рахманиновская часть — в I акте обставлена под московскую квартиру на Страстном бульваре. Левая часть представляет собой крыльцо — вход на дачу в Ивановке (в I акте будем называть Ивановка). Дорога к нему выстраивается снизу вверх по оркестровой яме и, уходя в глубину, сливается с общим фоном. Фон боковых кулис, падуг и задника — чистый, золотисто-голубой. Все строится с позиций рахманиновских поэтических представлений.
Тихо, как бы издалека, затем все громче звучат естественные колокола. Все звонче, все речистей будят память о детстве и юности. По оркестровой дорожке проходит местный поп, поднимается и уходит в глубину; обернувшись к предполагаемой церкви, крестится и проходит в кулису. Колокола незаметно сливаются со звуками рахманиновских «Колоколов» (1-я часть — безмятежная юность, надежды, мечтания). Свет постепенно гаснет, тихо звучит музыка, и в воцарившейся тишине четко звучит голос ведущего: «„Ивановка — старинное имение, принадлежащее моей жене. Я считаю его своим родным, так как живу здесь 23 года. Именно здесь давно, когда я был еще совсем молод, мне хорошо работалось…“ — так писал в письме Мариэтте Шагинян композитор Сергей Васильевич Рахманинов». Все стихает. Издалека слышится романс «В молчаньи ночи тайной».
Рахманинов. Вот и все!
Голос. Ну и «струмент» у тебя. Как из пивнушки.
Рахм. Где же мне взять другой? Все, что осталось от моего золотого лета; этот романс, запах сирени и непроходящая тоска…
Голос. Не так уж мало! Ты блестяще окончил консерваторию. Твоя дипломная опера «Алеко» поставлена в Большом театре…
Рахм. Где прошла два раза.
Рахм. У меня провалилось все: фортепьянный концерт просто не заметили, а Первая симфония.
Голос. Ее провалил Глазунов.
Рахм. Мне светило солнце, я был молод, влюблен, полон сил и веры… я видел себя опорой несчастной матери и непутевого отца… Не вышло ни черта! Моя любимая стала женой друга детства, моя музыка замолчала, я ноль, забытый эпигон Чайковского. Моя любимая и ее сестры купили мне в складчину теплое пальто — я имел низость принять его. Я так намерз, что у меня не гнулись пальцы, а я ведь живу уроками.
Голос. Зачем же ты ушел от Сатиных?
Рахм. Сколько можно паразитировать на чужой доброте? Чувствуешь себя последним подлецом.
Голос. Ты плохо выглядишь!
Рахм. Мне что-то неможется! И потом… кругом эти марширующие люди — они нас ненавидят!
Голос. Кто. Рабочие. А за что им нас любить?
Голос. Это еще не страшно, но будет страшно, можете не сомневаться. Революции редко бывают бескровными. Страшно не нам с вами лично, вы музыкант, я — исключенный студент, но очень многим из нашего окружения!
Рахм. Вы будто радуетесь!
Голос. Конечно! За Россию радуюсь — просыпается народ.
Рахм. Вон вы куда хватили!
Голос. А что вы думаете. Сами же предсказали.
Заиграл рояль, и голос запел «Весенние воды» на слова Тютчева. Картина весеннего половодья, призыв к борьбе, к подъему общественного сознания. Поет:
Рахманинов садится за рояль и начинает играть что он играет рабочая тетрадь
Кассир наотрез отказался выплатить деньги. Карузо на мгновенье задумался, принял решение и… служащие банка услышали в великолепном исполнении арию из оперы «Тоска». Этого оказалось совершенно достаточно, и кассир тут же произвел выплату.
Выходя из банка, Карузо заметил:
— Никогда в жизни я так не старался петь, как сейчас.
На представлении «Паяцев», где присутствовал «высший свет» Италии, внезапно заболел тенор, исполнявший партию Арлекина.
Находившийся в зале Карузо, не раздумывая долго, занял место за сценой (как и полагается по ходу действия) и блестяще исполнил серенаду Арлекина. Обычно каждое появление на сцене Карузо сопровождалось восторженными аплодисментами, но на этот раз публика в зале безмолвствовала.
После спектакля Карузо с горькой улыбкой сказал Титта Руффо, исполнявшему в спектакле партию Тонио:
— Вот видишь, что значит просвещенная публика. Она ценит только те имена, которые читает черным по белому на афишах…
Когда Карузо впервые прибыл в Америку, он подвергся атаке журналистов, которые забросали его самыми разнообразными вопросами. Один из них спросил певца, что он думает о торговых отношениях между Италией и Соединенными Штатами. Карузо ответил:
— Никогда над этим не задумывался, но убежден, что о моем мнении по этому поводу я узнаю завтра из вашей газеты.
Молодой, но весьма уверенный в себе тенор сказал как-то Карузо:
— Вчера в опере мой голос прозвучал во всех ярусах театра!
— Да, — ответил Карузо, — я видел, как публика везде уступала ему место.
С ОТРЫВОМ ОТ ПРОИЗВОДСТВА
Карузо приобрел дом и пригласил рабочих для ремонта. Как-то, когда он, репетируя, напевал песни и арии, вошел подрядчик:
— Я на минутку… Вы хотите, чтобы ремонт дома скорее закончился?
— Конечно, — ответил Карузо.
— Тогда перестаньте петь. Иначе каменщики не могут работать, — они только и делают, что слушают ваше пение.
— Ни один человек не знаменит так, как это ему кажется, — сказал великий Карузо.
Однажды во время поездки сломалась машина Карузо, и он был вынужден остановиться у одного фермера. Когда певец назвал себя, фермер вскочил, пожал Карузо руку и взволнованно произнес: «Мог ли я когда-нибудь думать, что увижу в своей маленькой кухне великого путешественника Робинзона Карузо!»
Шарж Ф. Шаляпина (1908)
Карузо рассказывает в своих воспоминаниях, что он нередко забывал на сцене слова исполняемой им арии. Однажды это случилось на сцене миланского театра «Ла Скала». Вместо нужных слов солисту пришлось спеть: тра-ла-ла, тра-ла-ла.
После спектакля Карузо с задумчивым видом сидел за кулисами. Увидя режиссера, который кипел от злости и уже готов был учинить ему большой скандал, Карузо покровительственно похлопал режиссера по плечу и сказал:
— Да, ваше счастье, что я, кроме всего прочего, еще и хороший поэт, и мне удалось так удачно подобрать рифму к тра-ла-ла.
Карузо приехал на несколько спектаклей в Париж. После первого выступления певец простудился и не смог петь. Директор оперы начал возмущаться:
— Ну, что мне делать? Не понимаю, как вы умудрились летом простудиться?
— Не понимаете? Я объясню, — отрезал певец. — Во-первых, зал был разогрет энтузиазмом публики, потом — буря оваций и, наконец, прохладный прием у критики! Разве этого недостаточно?
Мало кому известно, что, очень волнуясь перед каждым своим выступлением, Карузо успокаивал себя рисованием карикатур на коллег.
— Как карикатурист, вы бы достигли не меньшей славы, — говорили ему.
— Да, — ответил певец, — к тому же приходилось бы меньше волноваться!
После смерти Карузо его импресарио стал искать замену великому певцу. В качестве кандидата явился молодой человек. Выслушав его, импресарио воскликнул:
— Ах, синьор, вы вполне могли бы заменить покойного Энрико!
— Вы так считаете? — восхитился польщенный молодой человек.
— Да, если бы вы умерли вместо него.
Известный советский музыковед Б. Л. Яворский рассказывал об интересном эпизоде, свидетельствующем о феноменальной памяти Сергея Васильевича Рахманинова.
Однажды к С. И. Танееву пришел А. К. Глазунов. Он познакомился с достижениями московских музыкантов, а потом согласился исполнить только что написанную им первую часть симфонии. Сергей Иванович вышел, запер все двери, потом вернулся, попросил Глазунова начать. Автор исполнил первую часть, после этого начались разговоры, обсуждение. Прошло некоторое время. Но вдруг Сергей Иванович сказал: «Ах, я запер все двери… а, может быть, кто-нибудь пришел». Он вышел и через некоторое время вернулся с Рахманиновым.
— Позвольте познакомить вас с моим учеником, — представил он Рахманинова, — это очень талантливый человек и тоже только что сочинил симфонию.
Рахманинов сел за рояль и сыграл… первую часть симфонии Глазунова. Удивленный Глазунов спросил:
— Где вы с ней познакомились, я ее никому не показывал?
— Он у меня сидел в спальне, я его там запер.
«Летом 1889 года, — вспоминает Ф. И. Шаляпин, — я обвенчался с балериной Торнаги в маленькой сельской церковке. После свадьбы мы устроили смешной какой-то турецкий пир: сидели на полу на коврах и озорничали, как малые ребята. Не было ничего, что считается обязательным на свадьбах: ни богато украшенного стола с разнообразными яствами, ни красноречивых тостов, но было много полевых цветов и немало вина.
Поутру, часов в шесть, у окна моей комнаты разразился адский шум — толпа друзей с С. И. Мамонтовым во главе исполняла концерт на печных вьюшках, железных заслонках, на ведрах и каких-то пронзительных свистульках. Это немножко напомнило мне Суконную слободу.
Рахманинов садится за рояль и начинает играть что он играет рабочая тетрадь
В книге Николая Слонимского «Музыкальные анекдоты» есть фрагмент, где он изображает впечатление Рахманинова от прослушивания Жар-птицы Стравинского:
«Я помню что когда мы слушали торжественный, триумфальный финал Жар-птицы, в глазах Рахманинова я увидел слезы. Он воскликнул: «Боже, какое гениальное произведение. В нем настоящая Русь.» А когда ему рассказали, что Стравинский любит мед, он купил большую банку меда и сам отвез её Стравинскому домой»
А вот фрагмент из книги «Шедевры оркестрового репертуара» Дональда Фергюсона:
Вспомнились заметки М.Л. Пресмана памяти профессора Московской консерватории Н.С. Зверева, у которого обучались С.Рахманинов, А.Скрябин, М.Пресман, Л.Максимов и др. «зверята».
Как пишет М.Пресман, Зверев присутствовал на всех экзаменах своих учеников, по всем дисциплинам: и музыкальным и образовательным.
Однажды Рахманинов получил письмо от некоего господина, в котором тот писал: «. Когда в «Карнеги-холл» я остановил Вас, чтобы попросить огня, я не представлял, с кем разговаривал, но вскоре узнал Вас и взял вторую спичку в качестве сувенира». Пунктуальный Рахманинов ответил: «Благодарю Вас за письмо. Если бы я узнал раньше, что вы являетесь почитателем моего искусства, то без сомнения и всяческого сожаления я отдал бы Вам не только вторую спичку, но даже и всю коробку».
Он подошёл ко мне, поговорил, показал … Потом началась репетиция. Скрябин за роялем. Взор его где-то не здесь, не в этом мире, на клавиатуру не смотрит и вовсе, музыка сама излучается из-под его пальцев. Рахманинов, земной, плотный, четко отбивает такт. В перерыве между частями поворачивается к Скрябину « Саша, а ты здорово выучил свой концерт ». Скрябин ничего не ответил, только посмотрел на него с изумлением ». Это изумление Скрябина, сброшенного неожиданной репликой со своих небес (несомненно, Рахманинов подшучивал над другом), Николай Николаевич великолепно изобразил, подняв глаза к потолку.
Борис Кушнер. Учитель (2003)
Известный советский музыковед Б. Л. Яворский рассказывал об интересном эпизоде, свидетельствующем о феноменальной памяти Сергея Васильевича Рахманинова.
Однажды к С. И. Танееву пришел А. К. Глазунов. Он познакомился с достижениями московских музыкантов, а потом согласился исполнить только что написанную им первую часть симфонии. Сергей Иванович вышел, запер все двери, потом вернулся, попросил Глазунова начать. Автор исполнил первую часть, после этого начались разговоры, обсуждение. Прошло некоторое время. Но вдруг Сергей Иванович сказал: «Ах, я запер все двери. а, может быть, кто-нибудь пришел». Он вышел и через некоторое время вернулся с Рахманиновым.
— Позвольте познакомить вас с моим учеником,— представил он Рахманинова,— это очень талантливый человек и тоже только что сочинил симфонию.
Рахманинов сел за рояль и сыграл. первую часть симфонии Глазунова. Удивленный Глазунов спросил:
— Где вы с ней познакомились, я ее никому не показывал?
— Он у меня сидел в спальне, я его там запер.
Юрий Елагин. Укрощение искусств (1952)
В зале сидел опальный Шостакович и слушал мудрые наставления начальства. За музыку к фильму «Волга-Волга» Дунаевский получает второй орден, на этот раз орден Ленина ― высшую награду в стране. К этому времени относится остроумный анекдот, который ходил «под полой» в музыкальных кругах Москвы. Анекдот рассказывал о том, как С.В. Рахманинов заболел манией величия. Он бегал по Бродвею и кричал: «Я ― Дунаевский, я ― Дунаевский! » Этот анекдот очень характерен для отношения музыкантов к Дунаевскому и к его творчеству. Вообще настоящие серьезные музыканты ― это народ в большей части честный, искренний и твердый.
Рахманинов же всегда любил одеться хорошо, даже в трудные молодые годы. Об этом много говорится в воспоминаниях о нём.
Завтра повспоминаю что-нибудь смешное и тоже пришлю ))
А вот лучше отрывок из письма Рахманинова к М. Слонову от 18 июня 1891 г.
Ты мне пишешь, что тоскуешь обо мне, и присылаешь своё музыкальное сочинение, которое озаглавлено: «Тоска по Серёже»!
Ты себе противоречишь. Ты обо мне вовсе (по-видимому) не очень скучаешь; напротив, твоя тоска очень небольшая: всего только две строчки или с повторением 14 тактов.
Извини меня, пожалуйста, что я тебе не присылаю свою тоску о тебе, мне некогда было её писать. Мы люди свои и когда-нибудь с тобой сочтёмся, а то ты мне написал свою тоску, я тебе бы написал свою тоску, потом ты бы прислал мне свою радость, по случаю получения моей тоски, потом я бы тебе прислал и т. д., и пачкали бы мы с тобой нотную бумагу без меры. А между прочим, один очень умный портной говорил всегда, что: «всё в меру», и при этом ударял аршином по голове свою жену.
С. Рахманинов
(Скажите, пожалуйста, как он подписывается.)
Людмила Леонидовна, давно хотела спросить, а было ли это поминаемое в анекдотах совместное выступление Рахманинова и Крейслера в Карнеги-холл?
В сезоне 1932/33 года число концертов было значительно больше. Происшедшая финансовая депрессия в Америке, от которой сильно пострадал и Сергей Васильевич, и расходы по имению, на которое потребовалось гораздо больше денег, чем это казалось по предварительному расчёту, привели к тому, что Сергей Васильевич подписал контракт на пятьдесят концертов в Америке и на четыре весной в Европе. Шесть симфонических концертов в Америке шли под управлением И. Добровейна (два в Нью-Йорке и один в Филадельфии), В. Гольшмана (два в Сент-Луисе) и В. Дамроша (в Нью-Йорке). Последний концерт был устроен в громадном Madison Square Garden в пользу безработных музыкантов Америки. Кроме Сергея Васильевича и Дамроша, в нём участвовал Ф. Крейслер.
А о чём Вы пишете? какой концерт имеете в виду? не тот ли, где был аукицон? но там участвовал Яша Хейфец. Или я не поняла?
Ну как же, самый известный.
— здесь прочитала несколько анекдотов, многие из которых описаны в Воспоминаниях, но не в таком фамильярном, опошлённом виде.
Рахманинов был человеком весьма бесстрашным, никогда не боялся сказать правду, даже в ущерб самому себе. Как-то в Швейцарии пианист Иосиф Левин пришел к нему и попросил совета:
— Сергей Васильевич, подскажите, как мне играть Первый концерт Бетховена, я его никогда не играл.
Всемирно знаменитый композитор и выдающийся концертирующий пианист развел руками:
— Какой совет я могу вам дать. Вы его никогда не играли, а я его никогда слыхом не слыхивал
— вряд ли Иосиф Левин, с которым Рахманинов жил в детстве у Зверева и играл то в 4 руки, то на 2 роялях, стал бы обращаться по имени-отчеству, да ещё так подобострастно. А ответ Рахманинова вполне мог быть таким, хотя меня всегда немного коробило, что СВР мог не знать 1-го к-та Бетховена. Но всё могло быть!
Далее, история про «играл как сапожник» была совсем другой, и там не было ничего смешного. Вот как описано это интеллигентной и чуткой женой художника Сомова:
«Помню, как он страдал после одного из концертов, прошедшего под бурные восторги публики. Мою попытку что-то сказать ему о концерте он нетерпеливо прервал:
— Не говорите, ничего не говорите. У меня страшная тяжесть на душе — я убедился, что я не музыкант, а сапожник. «
и по поводу другого анекдота там же:
«Сергей Васильевич часто повторял, что в нём восемьдесят пять процентов музыканта и только пятнадцать процентов человека. Этих пятнадцати процентов человечности с избытком хватило бы на простого смертного, ничего, кроме человечности, не имеющего, но музыка, музыкальное творчество были действительно самым главным в жизни Сергея Васильевича. Без них он жизни не мыслил. «
Сам Рахманинов рассказывал этот эпизод, как нечто чрезвычайно дорогое для себя, а Риземан описал точно и тонко, что Сергей Васильевич был глубоко и тепло тронут тем, как знаменитый Чайковский (без всякого, кстати, смущения) спросил молодого композитора, «не возражает» ли он.
Здесь же, в анекдоте, поведению как Чайковского, так и Рахманинова придана какая-то нечистая дурковатость и фамильярность.
Сергей Васильевич Рахманинов шутить изволят.
С. В. Рахманинов
Вспоминаю, как я пришёл на концерт, который давал один из молодых преподавателей Московской консерватории. пианист. некий господин Пахульский. Концерт происходил в Малом зале. Народу в зале было немного. Главным образом коллеги-пианисты и ученики Пахульского.
До начала концерта меня познакомили с одним человеком, который сказал мне, что он живёт за 150 вёрст от Москвы и специально приехал, чтобы послушать Пахульского, которого никогда не слышал, но о котором много читал в газетах и журналах. Я был удивлён. Почему и где писали о Пахульском. Но ничего не сказал.
Я вошёл в зал, сел на своё место. На эстраду вынесли необычного вида стул, которым артист, несомненно, привык пользоваться. Погасили свет. Артист любил играть в темноте.
Появился Пахульский. Стал играть.
В антракте я встретил моего нового знакомого. и. сразу заметил, что на его лице было кислое выражение и что он слегка смущён. Тем не менее, я предложил ему, помня обо всём, что он мне ранее рассказал, пойти со мной в артистическую, чтобы познакомиться с Пахульским. Он покорно согласился. Мы пришли.
Я представил его. и услышал, как он стал рассказывать ту же историю: что он живёт за 150 вёрст. что [с. 106 ]он читал так много. что специально приехал и т. д. Было заметно, что Пахульский, как и я до того, удивлён.
После концерта я снова увидел этого человека. Но на сей раз он бежал мне навстречу.
«Можете себе представить, — говорит он, — какое ужасное недоразумение! Я только сейчас вспомнил, что всё прочитанное мною в газетах и журналах было не о Пахульском, а о Падеревском!»